Т-34. Выход с боем - Лысёв Александр - Страница 33

«Внезапность, скорость и дерзость», – оскалившись в открытый люк, мысленно проговорил капитан. Рука потянулась к левому нагрудному карману. «И кое-что еще».

На секунду прижав ладонь к груди, он почувствовал, что успокаивается. Уверенно, двумя руками, покрепче ухватился за рычаги…

Без остановки промолотили около получаса. Когда колонна стала забирать влево и пошла на север, у Терцева снова учащенно забилось сердце. Значит, они все рассчитали верно. Открывавший несколько раз на ходу башенный люк Епифанов пытался осматривать окрестности. Высовываясь, набил себе от тряски синяки на груди и руках. Сквозь поволоку тумана было почти ничего не видно. Но вроде бы он рассмотрел справа по ходу движения вдалеке холмы. И туман за ними поднимался более густой. Такой туман бывает от реки.

Пользуясь тем, что еще не полностью рассвело, колонна, не сбавляя хода, уверенно перевалила по бревенчатому настилу через окопы, обнесенные колючей проволокой, миновала по оставленному проходу широкий противотанковый ров и пошла дальше. Можно было предположить, что это вторая или какая-то отсечная линия немецкой обороны. Терцеву уже была ясна основная задача ночного марша, стоявшая перед немецким командиром танковой роты: как можно быстрее до наступления светлого времени суток добраться до места новой дислокации, пользуясь темнотой и туманом. Проскочили мимо каких-то артиллерийских позиций на опушке леса. Затем потянулись ряды сваренных из железнодорожных рельсов противотанковых ежей, бетонные надолбы и просто валуны, наставленные вдоль обочины. Капитан сократил расстояние до впереди идущей машины, стараясь держаться к ней как можно ближе. Замелькали полуразрушенные строения, хаты с соломенными крышами, проскочили какой-то приземистый каменный сарай. Единой вереницей втянулись в деревушку и стали проходить ее насквозь по главной улице, широкой и грязной. У домов разглядели несколько грузовиков и замаскированные во дворах пушки, смотревшие в сторону реки. Все это мелькало перед глазами сквозь клочья тумана, то рассеивающегося, то вдруг опять становившегося густым и почти непроглядным.

А потом колонна внезапно остановилась. Терцев машинально посмотрел на приборы. Топлива в баках оставалось совсем немного, но двигатель пока что работал ровно и уверенно. Порыв ветра окончательно сдул с них одеяло тумана, и капитан четко увидал стоявшие веером перед ним немецкие танки. Их «тридцатьчетверка» приткнулась к корме ближайшей немецкой машины. Там откатили башенный люк, и теперь высунувшийся по пояс немецкий танкист в черной блузе с любопытством их разглядывал. Терцев встретился с ним взглядом. Танкист повернул голову и кому-то указал пальцем в их сторону. Утопая почти по колено в грязи после недавно прошедшего дождика, к «тридцатьчетверке» пробирались по деревенской улице двое немецких солдат с винтовками за плечами. Оружие было за спиной, пока шли только проверить. А судя по долетавшим недовольным восклицаниям, которыми обменивались солдаты – явно при этом матерились на своем языке по поводу грязищи, по которой им приходилось с таким трудом передвигаться. Кажется, один даже что-то недовольно прокричал немецкому танкисту, видимо, по этому поводу. Значит, минута у них еще точно есть. Откинувшись на сиденье, капитан прокричал Епифанову внутрь башни:

– Что там, наверху?

– Река, капитан!

Епифанов скатился на дно боевого отделения. Быстро сообщил:

– Мы на краю деревни. Впереди окопы, но в них никого. Затем поле метров на пятьсот. Опушка леса, холмы, а за ними река. Все, как мы считали.

– Рвем напрямки до холмов.

– Да.

Совсем рядом раздались хлюпающие шаги. Терцев осторожно наполовину прикрыл свой люк. Было слышно, как снаружи что-то прокричали, затем послышался громкий чавкающий шлепок и отчаянная ругань, не требовавшая перевода. Видимо, один из подходивших к их танку солдат поскользнулся и упал в грязь. Нахлобучив на голову немецкую каску, Епифанов вынырнул из башни «тридцатьчетверки». Рядом немецкий танкист смеялся с высоты своей машины, а поднимавшийся из грязи пехотинец, надо полагать, осыпал проклятьями все танковые войска, вместе взятые, превратившие своими гусеницами улицу в непролазное месиво. Его товарищ, задрав голову, посмотрел на появившегося Епифанова и о чем-то строго его спросил. Старшина кивнул немцу с серьезным видом, огляделся по сторонам и громко прокричал внутрь танка:

– Давай, капитан!

Взревел двигатель «тридцатьчетверки». Еще не сообразившие, что происходит, немецкие солдаты, снова обрызганные грязью с ног до головы, в очередной раз обменялись возмущенными репликами в адрес танковых войск. Недоуменно смотрел на них из своего люка немецкий танкист, забыв стереть с лица улыбку, на глазах становившуюся растерянной. Расшвыривая чернозем выше собственной башни, «тридцатьчетверка» вывернула из-за немецкого танка и устремилась в сторону передовых окопов. Уходя с возможной линии огня, который могла открыть им в спину раскиданная по деревне вражеская танковая колонна, Терцев бросил машину во двор. Сломал плетень, с грохотом сбил угол хаты. В мгновение ока снова выскочил на дорогу уже на самом краю деревни. Из последнего дома посыпались на улицу солдаты. И тут же побежали обратно. Кто-то падал в грязь и уже больше не поднимался. Терцев не мог видеть, но по коротким щелчкам сверху, заглушаемым ревом двигателя, понял, что это работа Епифанова. Высунувшись из башни, старшина, которого швыряло в люке из стороны в сторону, умудрялся на ходу бить по немцам из пулемета. За околицей по ним выстрелили из фаустпатрона. Граната прошла над моторным отделением и разорвалась с другой стороны в немецком окопе. Терцев успел заметить только яркие языки синего пламени слева от себя по ходу движения. Что в окопе произошла детонация, понял с башни Епифанов. Он же успел увидеть второго изготовившегося к стрельбе фаустника. Делая запрещающие жесты руками, к фаустнику бежал офицер. Видимо, немцы натащили и хранили здесь у своих окопов что-то особо взрывоопасное, и стрелять вблизи было нельзя. Выпущенная старшиной очередь заставила залечь в грязи обоих – и солдата, и офицера. Второго выстрела из фаустпатрона по их танку не последовало. Перемахнув линию окопов, «тридцатьчетверка» стрелой полетела по полю к холмам. Вслед ударили немецкие пушки. Возможно, если бы стреляла всего одна из них, противник добился бы большего успеха. А сейчас разрывы сразу от нескольких выстрелов мешали немецким артиллеристам взять правильный прицел. Да и происходило все слишком стремительно. Терцев рвал рычаги, петляя по ходу движения. Невредимыми они достигли деревьев на опушке. Скрывшись за ними, проскочили короткий отрезок шедшей сквозь поля проселочной дороги и, высмотрев просвет между холмами, скатились по песчаному откосу вниз. Терцев целиком распахнул люк и увидел внизу перед собой реку. Он не успел ни сообразить, что они проделали, пожалуй, самый невероятный участок своего пути, ни обрадоваться, ни вообще почувствовать что-либо – обрезал двигатель. И эта наступившая тишина была хуже раздававшихся только что звуков боя. Попробовал запустить двигатель вновь – безрезультатно. Машина не подавала никаких признаков жизни. По многолетней привычке капитан тут же выскочил наружу и принялся искать причину поломки.

Рядом спрыгнул на песок Епифанов. Вытер ладонью лицо. Сообщил:

– За нами хвост. Пехота по полю бежала. Видел, пока ехали.

Терцев поднял на старшину глаза. Ничего не ответил и снова полез в танк. Ему понадобилось меньше минуты, чтобы найти причину неисправности. Дело было в электрике, на исправление требовалось около четверти часа.

Пока капитан осматривал машину, Епифанов выкинул из башни на песок большую сумку с патронами и принялся сноровисто и быстро набивать пулеметные диски. Закончив с дисками, бегло осмотрел пулемет, поглядел на Терцева. Затем перевел взгляд на башню «тридцатьчетверки», где, изрядно потрепанный, продолжал красоваться бело-сине-красный наугольник.

– Триколор сотри.

– Что? – непонимающе отозвался Терцев, поводя глазами в разные стороны.