Дознаватель (ЛП) - Вакс Эндрю - Страница 5

— Миллионы африканцев умирают от малярии, — сказал я, пропустив его слова, — поэтому считается, что они более восприимчивы, чем другие расы. Но на самом деле, наоборот. На самом деле, они намного менее восприимчивы. Еще математики: процент африканцев, которые умирают от малярии намного, намного ниже, чем у других рас. А у белых наемников, которые работают там — сейчас в основном на севере... Конго, Сьерра-Леоне, везде, где есть бриллианты, или золото, или уран — у них больше шансов умереть от комаров, чем от стрельбы. Когда речь идет о малярии, наиболее уязвимы белые. Зато они устойчивы к серповидноклеточной анемии. Это генетический иммунитет, сложившийся тысячи лет назад.

— Я не уверен, что понимаю тебя.

— Да, понимаешь.

— Но рак не…

— Да, рак — да. Не принято говорить об этом вслух, но известно что некоторые виды рака влияют на определенные генетические комбинации по-разному. Это один из аспектов исследования, которое они проводили. И данные только начинают поступать. Но независимо от того, какие данные они собирают, есть следующее: для каждого теста они берут выживших для исследований. Они проверяют все расы, конечно. Но до сих пор у белых самый высокий показатель успеха. И главная подгруппа — это русские.

— Я…

— Мы знаем, — заверил я его. И это было правдой.

— Но они не могут быть все рабами. Такой трафик...

— Большинство из них, большинство белых, во всяком случае, подписываются на работу. Большие деньги, высокий риск... Куба же, верно? Солдаты, ученые, строители, компьютерные гики... Большинство из них были совершенно здоровы, когда их нанимали. Для той или иной работы, это не имеет значения. Некоторые думали, что будут строить мосты, некоторые думали, что будут убивать людей. Но они пришли, как добровольцы, а не рабы. За деньги. Конечно, они не добровольно получили дозу рака. Или согласились на эксперимент. Но это не имеет значения — к тому времени, когда они сложат картинку, что они сделают, позвонят в газеты?

— Тем не менее, Интернет и…

— Тут такое дело, все они знали — все добровольцы, во всяком случае, они знали, что это очень рискованно. И как только они заражаются, им продолжают платить деньги. Пока они в сознании, они живут хорошо. Если хотят, они даже могут отправлять деньги домой. Некоторые из них поэтому идут на сделку, в первую очередь, хочешь верь, хочешь нет.

— Ради их?..

— Детей? Семьи? Я не знаю. Возможно, у каждого своя причина. Не важно. Важно то, что некоторые из них все еще живут хорошо, спустя годы после заражения раком. Они не могут свободно уйти, конечно, но у них есть все, что они хотят, прямо там.

Он мне поверил? Это не имело значения. Он хотел мне поверить. И этого было достаточно. Всегда есть что-то, что срабатывает. Всегда есть что-то, где-то. Это моя работа, вытащить это на поверхность. Вот почему слушать — это часть техники. И через час у меня был этот код.

И объект был на пути, как он думал, на Кубу.

*

Ключ к методу в том, что нет никакого метода. Вы касаетесь сферы тихо. Очень мягко. И ждете, пока появится ответ. Неважно, сколько времени это займет или насколько слабый это ответ:

— Всегда есть объяснение, Брайан. Не факты — мы уже знаем факты, или вас бы здесь не было — но то, как эти факты появились.

Это ваш шанс... ваш единственный шанс. Ваш шанс добавить свою перспективу к тому, что мы знаем. Вплетение узора в полотно. Этот узор не изменит факты, но может изменить последствия фактов. Влияние фактов. Вы, находясь в этой комнате сейчас... это факт. Поэтому вам решать, что будет дальше.

*

Вы не задаете вопросов, вы просто говорите. Вы говорите такие вещи:

— Фильмы показывают только представления о страхе, Роберт. Есть сорт страха, который ощущает послушный гражданин, когда правильно выступить в качестве свидетеля... даже если он знает, что могущественные люди хотят, чтобы он молчал. Сорт страха, за героя, когда кажется, что он победит, если зритель будет достаточно переживать. Никакие фильмы не могут передать этот глубокий всепроникающий ужас всякий раз, когда кто-то вступает в твою личную зону. Тот сорт страха, который вы испытываете сейчас. Я могу избавить вас от него. Но вы должны работать со мной. Мы должны работать вместе.

*

Любой профессионал слышал такое много раз. Копы такое говорят. ФБР гордится собой в этих вопросах. Но никто их них не говорит подобное:

«Я не хочу тебе угрожать, Вернон. Я здесь, чтобы торговаться. То, что у тебя есть, взамен на мою защиту. Мою личную защиту».

А потом вы меняете комнату. Сужаете стены, понижаете температуру, добавляете какой-нибудь триггерный запах, со слабым намеком на отбеливатель. Добавляете в свет немного мерцания. И держите зонды наготове.

*

Субъект может быть грязным паразитом, зряшной тратой протоплазмы... но он также яйцо Фаберже. Нельзя отвлекаться на инкрустацию драгоценными камнями. И нельзя взламывать такое яйцо. Нужно открывать его с максимальной деликатностью. Реальные ценности всегда внутри. И, иногда, ключ — это заверение:

«Я дам тебе несколько имен, Донни. Имен, которые вы знаете. Вот, почему эти имена важны для вас: они все еще разгуливают вокруг. Вы это знаете. Эти люди там, делают то, что они делают. То, что они всегда делали. И вот в чем дело: все они, каждый из них, провели некоторое время, сидя там, где вы сейчас сидите. Они сказали правду. Это разблокировало все двери, и они вернулись к своим жизням. Это все, что вам нужно сделать, чтобы присоединиться к ним. Вы со мной?»

*

Техника не всегда такая прямая. Иногда можно сделать предложение. И всякий раз, когда вы покупаете секреты, валюта должна волшебным образом появляться, как будто из пивной бочки, одним движением. Никогда не доставайте деньги из кошелька, это убивает то, что вы пытаетесь купить… информацию. И это движение не оставляет руки свободными.

*

Объект напротив меня был на грани. Его глаза были двухмерными. Можно посмотреть на них, но нельзя заглянуть в них. Он был спокоен, зная это.

В организованных ножевых боях участники окунают лезвия в спирт, затем поджигают, чтобы зрители увидели. Это показывает мастерство, не всегда заканчивающееся смертью. Но в некоторых местах, ножи не для драки. О них не сообщают. И лезвия там анти-санитарны.

В первый раз, когда объект использовал нож, это была сходка между двумя молодежными бандами, каждая отправила по человеку на бой. Ему было шестнадцать лет. Его противнику было пятнадцать. Он жил, другой парень нет. Это стоило ему семнадцати лет в государственных тюрьмах, с постоянными переводами. Чем опытнее он становился, тем дальше от города они запирали его, как будто близость к городу, давала ему силы.

Теперь он вышел по УДО^[12]. Первоначальное обвинение было пятнадцать лет без права УДО, поэтому его никогда не снимут с поводка. Но это длинный нежный поводок, который никогда не вмешивался в его работу убийцы. Итак, первое, что я сказал, было:

— Речь не идет о предательстве, Райдер. Мы знаем, с кем ты работаешь, мы знаем, что ты верный до мозга костей.

— Ты не полицейский.

— Нет. Тебе было бы легче с ними, верно? В вашем районе, ты просто звонишь в участок, говоришь им, что тетя Синда не открывает дверь уже неделю, почта копится, ее никто не видел. Просишь их проверить пенсионные чеки. Когда они слышат про это, они говорят, где находится ближайший центр социальных услуг, не так ли?

Он кивнул.

— Ты знаешь, что такое вечный двигатель?

— Нет, — сказал он, тяжело и ровно. Все под контролем.

— Это пожар, который питает сам себя, — сказал я ему. — Поэтому он никогда не прекращает гореть.

— Как это со мной связано?

Нельзя встречаться взглядом с определенными людьми — для них это сигнал к нападению. Но нельзя и опускать глаза. Просто нужно мазать взглядом по комнате, глядя в пустое место между вами и объектом.

 — Мы знаем твою последнюю мишень. Кем он был, я имею в виду. Мы знаем, что он заплатил твоим людям, и они отправили своего лучшего человека. Всем нам нужен кто-то, чтобы он платил, понимаешь?