1Q84. Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре. Книга 1. Апрель–июнь - Мураками Харуки - Страница 9

– Это она и есть, – сказал Комацу. – Красавица, не находишь? При этом скромна и серьезна. Семнадцать лет. Идеальная кандидатура. Настоящее имя – Эрико. Эрико Фукада. Но нам оно не понадобится. Фукаэри – «возврата нет» – лучше и не придумаешь! Если наша красотка отхватит премию Акутагавы, это словечко будет у всех на устах. Все массмедиа слетятся к нам, точно стая летучих мышей на закате. А весь тираж книги расхватают чуть ли не с типографского станка…

Интересно, подумал Тэнго, где и как Комацу раздобыл эти снимки? К рукописям, присылаемым на конкурс «Дебют», авторы фотографий не прилагают. Но спрашивать об этом не стал. Какой бы ни был ответ, знать его почему-то совсем не хотелось.

– Фотографии забирай, – сказал Комацу. – Глядишь, зачем-нибудь да пригодятся.

Тэнго сунул снимки обратно в конверт, положил на распечатку «Воздушного кокона» и придавил ладонью.

– Господин Комацу, – сказал он. – Про сегодняшнюю ситуацию в издательском мире я не знаю практически ничего. Но, исходя из элементарного здравого смысла, должен предупредить: план ваш очень опасен. Единожды солгав всему миру, вынужден лгать всю оставшуюся жизнь. Да еще и увязывать очередное вранье с предыдущим. И для психики, и для извилин такая жизнь – сущий ад. Не дай бог, ошибешься хоть раз – и сам потонешь, и всю команду своей лодки отправишь на дно. Разве не так?

Комацу закурил следующую сигарету.

– Верно формулируешь. Логично и в точку. Да, задумка рискованная. И пока несчитываемых факторов, что говорить, многовато. И если дело не выгорит, у каждого из нас останется уйма неприятных воспоминаний. Это я понимаю хорошо. Но все-таки, дружище, каждый раз, когда я прокручиваю в голове все «за» и «против», мой инстинкт повторяет мне: «Двигай вперед!» И знаешь почему? Потому что такого шанса в принципе быть не может. До сих пор этого не пробовал еще никто. Да и в будущем вряд ли кто сподобится. Может, сравнение с картами тут не совсем корректно. Однако и карты выпали что надо, и фишек хоть отбавляй. Все условия для выигрыша выстроились прямо у нас перед носом. Упусти мы такую удачу сегодня – будем жалеть до скончания дней.

В повисшей паузе Тэнго увидел, как лицо собеседника скривила улыбка человека, которому в жизни, увы, не повезло.

– Но самое главное, – продолжал Комацу, – все-таки в том, что мы собираемся сделать из «Воздушного кокона» выдающееся литературное произведение. Сама эта вещь заслуживает того, чтобы ее написали гораздо лучше. Ибо хранит в себе некое важное послание. Нечто, требующее, чтобы его передали людям как следует. Да ты и сам в душе это чувствуешь. Или я ошибаюсь? Ради этого нам и нужно объединить усилия. Запустить проект и распределить роли – от каждого по способностям. Благородный мотив, кому ни расскажи – стыдиться абсолютно не за что!

– Вы меня извините, господин Комацу. Но какую бы логику вы ни выстраивали, каких бы оправданий ни находили, подобные махинации все равно остаются мошенничеством. Мотив-то, может, и благородный, только рассказать мы о нем никому не сможем. Потому что действовать нам придется в подполье. Не нравится слово «мошенничество», назовите манипуляцией, интригой, все равно. Закон не нарушается, но с моралью проблемы остаются. Хорошенькое дело – редактор журнала подкладывает на конкурс произведение, обеспечивает ему премию и получает дивиденды с тиража. С точки зрения акционеров, это же банальная инсайдерская махинация!

– Сравниваешь литературу с акциями? – Комацу покачал головой. – Гиблое дело. Это вещи из совершенно разных миров.

– И в чем же принципиальная разница?

– Ну, например… – Губы Комацу вдруг растянулись на невиданную до сих пор ширину. – Ты упускаешь один важный момент. А точнее, отводишь от него глаза. Дело в том, что у тебя самого руки чешутся от желания переписать «Воздушный кокон». Эта идея засела в твоем мозжечке, как заноза. Уж я-то вижу. И никакие риск, мораль или комплексы дилетанта тебя не смущают. Тебе просто до зарезу охота взять этот текст и перелопатить по-своему. Вытащить из него на божий свет то самое Нечто, раз уж Фукаэри не удалось. Вот тебе и разница между акциями и литературой. Хорошо это или плохо, но литературой движет кое-что выше денежных интересов. Вернешься домой – поговори с собой начистоту. Встань перед зеркалом для острастки. Да у тебя же на лбу все написано.

Тэнго вдруг почудилось, будто воздух сделался странно разреженным. Он быстро окинул взглядом заведение. Очередной приступ? Непохоже. Этим воздухом будто повеяло из какой-то другой реальности. Он достал из кармана платок, вытер со лба испарину. Вечно этот Комацу оказывается прав… С чего бы?

Без обуви, в одних чулках Аомамэ спускалась по узенькой пожарной лестнице. Стылый ветер завывал меж ступеней. Мини-юбку, как бы плотно та ни обтягивала бедра, ветер то и дело раздувал, словно парус у яхты, сбивая девушку с ног. Развернувшись спиною вперед, Аомамэ пятилась вниз пролет за пролетом, держась за железные трубы, приваренные вместо перил. И лишь иногда останавливалась, чтобы поправить разметавшуюся челку и сумку на плече.

Прямо под нею бежала 246-я государственная магистраль. Рычание двигателей и вой клаксонов, истошные вопли сигнализации, военные гимны из динамиков на крышах автобусов ультраправых, треск отбойных молотков по крошащемуся асфальту и прочие ингредиенты шумовой поллюции огромного мегаполиса окутали ее с головой. Механические звуки раздавались сверху, снизу, со всех сторон, сплетаясь в едином танце на безумном ветру. Слушая эту какофонию (а заткнуть уши не получалось – заняты руки), Аомамэ впала в состояние сродни морской болезни.

На полпути вниз лестница прерывалась горизонтальным пролетом, ведущим к быкам хайвэя, и лишь затем продолжалась ступеньками до самой земли.

Всего в нескольких метрах от лестницы вздымалась жилая пятиэтажка, новое здание из рыжего кирпича. Балконы выходят на магистраль, но все окна наглухо заперты и занавешены шторами или жалюзи. Какому безумному архитектору пришла в голову мысль пристраивать к дому балконы с видом на скоростное шоссе? Белье в таком месте обычно не сушат, а любоваться ежевечерними пробками, потягивая джин-тоник, нормальному человеку и в голову не придет. Впрочем, смотри-ка – веревки для белья на некоторых балконах все ж натянуты. А на одном даже выставлены дачное кресло и горшок с фикусом. Бедное растение совсем потеряло цвет, листья пожухли и сморщились, словно обуглились по краям. При виде несчастного фикуса у Аомамэ сжалось сердце. Если суждено в кого-нибудь переродиться, стать таким вот фикусом ей хотелось бы меньше всего на свете.

По лестнице этой ходили до крайности редко: ступени с перилами там и сям оплетены густой паутиной. Крохотные пауки, распятые на собственных ниточках, терпеливо поджидают крохотную добычу. Хотя понятие терпения вряд ли ведомо паукам. Все равно ничему, кроме плетения паутины, они не обучены, и никакого другого образа жизни, кроме ожидания жертвы, выбрать себе не могли бы. Сплести, затаиться и ждать, а однажды умереть и засохнуть. Весь сценарий заложен в генах еще до рождения. Не в чем сомневаться, не о чем горевать или сожалеть. Никаких тебе метафизических мук и моральных метаний. Наверное. Но я-то – дело другое. Я иду к своей цели и, пускай даже в рваных чулках, спускаюсь-таки с Третьего скоростного шоссе через чертов пожарный выход, чтобы добраться до станции Сангэндзяя. Продираясь через мерзкую паутину и разглядывая завядшие фикусы на чьих-то дурацких балконах.

Я двигаюсь. Значит, я существую.

Спускаясь по лестнице, Аомамэ думала про бедняжку Тамаки. Не то чтобы особенно хотелось об этом думать, но случайно всплывшие в памяти воспоминания отогнать уже было не просто. Тамаки О’цука была ее лучшей подругой в старших классах школы и соратницей в секции по софтболу. Играя в одной команде, где только ни побывали они вдвоем и чего только вместе ни делали! Однажды между ними даже приключилось нечто вроде лесбийского секса. Дело было на летних каникулах, они приехали в какой-то городок, где обоим пришлось заночевать в одной постели. Просто потому, что в гостинице оставались только номера с полутораспальными кроватями. И в этой тесной постели они изучили, блуждая на ощупь, все ложбинки и бугорки на теле друг друга. При этом вовсе не будучи лесбиянками. Им просто хотелось испытать что-нибудь эдакое – из обычного любопытства, каким полна голова любой старшеклассницы. Парней у обеих на тот момент еще не было, сексуального опыта – полный ноль. Все, что случилось той ночью, осталось в сегодняшней памяти лишь эпизодом в духе «познавательное исключение из правил». Но даже теперь, спускаясь по голым металлическим ступеням… Стоило ей вспомнить Тамаки в своих объятиях, как подробнейшие детали – продолговатые соски подруги, густые волосы на ее лобке, округлые ягодицы, форма клитора – на удивление ясно восстановились в памяти сами собой.