Девочка. Книга третья (СИ) - "Dave Gahan Admirer Violator" - Страница 46

— А ты, оказывается, романтик и фантазерка, — усмехнулась я и протянула подруге чашку кофе.

Мы уселись на подоконнике и я, обмотавшись с Джули одним пледом, положила голову ей на плечо.

— Скажи, что все будет хорошо, — вздохнула я.

Джули поцеловала меня в лоб и, обняв, тихо произнесла:

— По-другому и быть не может, потому что мы сделаем это хорошо себе сами.

Я уткнулась носом в ее плечо и вздохнула. В отличие от Джули, я всегда считала, что счастье, как и любовь, нельзя запланировать.

Моя жизнь разделилась на две фазы: ночное существование, когда я превращалась в сгусток потерянной, зависшей в прострации энергии и дневное функционирование, когда моя оболочка участвовала во внешней жизни и придерживалась законов бытия.

Ночь. Я перестала спать по ночам. Каждый раз, когда я закрывала глаза, начиналась пытка — мой мозг испытывал меня, не желая блокировать счастливые воспоминания. А они были, мои счастливые воспоминания, я сама в свое время бережно сохранила их в памяти — запечатлевая каждый дорогой сердцу момент, словно фотокадр, я создавала фотоальбом, чтобы потом его доставать и вспоминать с теплотой в сердце.

Но жизнь, как обычно, расставила все по своим местам, и сейчас показывала мне свою ироничную холодную улыбку.

Каждый раз, когда наступала ночь, я мысленно разводила огонь, бросала в жаркое пламя фотоальбом, но мои попытки уничтожить любое напоминание о Барретте были тщетны — вместо него горела я сама. Меня корчило на кровати в этом ритуале экзорцизма, но под утро, когда от моей души оставался лишь пепел, я чувствовала, что Дьявол так и не был изгнан из меня.

Иногда, когда мне все же удавалось уснуть, мне снился Океан. Наш с Ричардом Солярис. Я заходила все глубже и глубже, и чем дальше я отходила от берега, тем тяжелее мне было идти. Вода становилась вязкой, я осязала ее сопротивление до судорог, до выворачивающей боли в ногах, но продолжала идти. Я знала, что мне говорило подсознание — я искалы ответы на мучавшие меня вопросы, а Солярис был ничем иным, как темными лабиринтами сознания Барретта.

День. Утром звенел будильник, я натягивала на лицо дежурную улыбку и существовала еще один день. Я ела, пила, загружала свои мозги информацией, улыбалась подругам и сокурсникам — но я не жила, я лишь выполняла функции личности в обществе.

И так до следующей ночи. Я проживала каждые сутки и ждала. Ждала, что завтра станет легче. Ждала, что время все-таки вылечит. Ждала, что Дьявол сам уйдет. Но он не уходил. Каждую ночь он клал горячую ладонь на мой затылок, и пытка начиналась снова. Я вновь погружалась в огонь воспоминаний и, корчась в конвульсиях, сгорала дотла. Пока не наступал новый день.

Сегодня будильник не звенел — был Рождественский выходной. Я, как обычно, открыла глаза задолго до рассвета и, приняв новый день, как данность, встала с кровати и пошла умываться.

Приготовив себе кофе, я прошлась взглядом по пустой, но нарядной квартире, украшенной Джулией по случаю Рождества, и вздохнула. Впереди был длинный день, и я надеялась, что он принесет мне радость. Ведь Рождество — это пора чудес и сказки.

Внезапно на столе завибрировал сотовый, и я, увидев на экране имя "Молли", тут же переключила свою оболочку в режим "работа".

Молли была одним из сотрудников арт-галереи, куда я устроилась стажером и где работала уже неделю. Я считала это большой удачей, но ей я была обязана моему куратору и по совместительству руководителю факультатива по романским языкам профессору Барбаре Стивенсон.

После бесконечных собеседований я уже отчаялась найти нормальную работу в кофейне или в любом подобном месте, где можно было работать до двадцати одного года, но помощь пришла, откуда не ждали.

Выйдя из кабинета после последнего экзамена, я шла по коридору, довольная, что наконец-то сдала и подтянула хвосты, когда услышала оклик Бесси — моей сокурсницы.

— Через час факультатив. Последний, кстати, в этом году. Ты придешь?

— Без сомнения, — кивнула я.

Несмотря на то, что после экзаменов голова шумела от переизбытка информации, и меня все еще пробивала нервная дрожь, какая обычно бывает у студентов в пору сессии, я не хотела пропускать ни одного занятия по языкам. "Если и занимать мозги, то по полной — как в свое время меня загружал учебой Барретт", — и где-то на подсознании я поймала себя на мысли, что все ещё хотела, чтобы он мной гордился.

После факультатива, сложив ноут в сумку, я направилась вместе с щебечущей Бесси на выход из аудитории, когда услышала оклик миссис Стивенсон.

Подозвав меня к кафедре, она мило улыбнулась и спросила:

— Как ты сдала сессию?

— Хорошо, — кивнула я, усталая, но довольная результатами.

— Как твой куратор, я рада, что у тебя получилось перейти на следующий триместр без проблем, — улыбнулась она.

— Мне еще кредитные часы нужно отработать в следующем семестре, — честно призналась я.

— Уверена, у тебя все получится, — подбодрила она и внезапно добавила: — Но я хотела с тобой поговорить на другую тему.

— Какую? — удивилась я.

— Ты знаешь, что арт-галерея Гарри Чейза ищет стажера на период их зимней выставки.

— Да, слышала. Мне Бесси говорила. Я, конечно, подала резюме, но там очень большой конкурс… — замялась я.

Кто же не хотел поработать в арт-империи самого Гарри Чейза, раскинувшейся по всему миру. Это была не просто сеть галерей, а Престижный Бренд, который открыл и продвигал многих талантливых художников современности.

Но я была реалисткой и, понимая, что без связей даже стажером туда не возьмут, тем более студентку второго курса, без опыта работы, не брала этот вариант во внимание.

Я не питала надежд на свой счет — Майкл, родители которого занимались арт-туризмом и имели широкие связи в мире искусства, имел гораздо больше шансов попасть пусть и на временную, но такую престижную работу.

— Вот и замечательно, что ты подала резюме. Я написала тебе сопроводительное письмо, — и Барбара протянула мне конверт.

— Спасибо, — растерянно смотрела я на белый бумажный прямоугольник, который был может и не самым большим, но шансом поработать в галерее.

— Не за что, — улыбнулась она.

— Почему именно я?

— Я тебя курировала. Ты хорошо проявила себя на потоке. И на факультативе ты также одна из сильных студентов. Это заслуженно.

— Спасибо за доверие, — только и смогла сказать я, сжимая конверт.

— Это шанс. Остальное зависит от тебя.

И я этим шансом воспользовалась. Из университета я направилась сразу в галерею и, пока ехала в автобусе, решила открыть конверт.

Сопроводительное письмо-рекомендация было адресовано арт-директору сиэтлской галереи Кэтрин Шейд. Список моих достоинств заставил меня покраснеть от смущения, но не это было главное — письмо было написано на бланке университета, от лица Барбары Стивенсон со всеми ее регалиями и завизировано ректором университета, доказывая подлинность рекомендации и добавляя ей солидности.

А дальше все произошло быстро, потому что галерея уже была в цейтноте подготовки к очередной выставке.

Я оставила сопроводительное письмо с копией резюме на ресепшене, а через день мне позвонили и пригласили на собеседование, которое скорее походило на выпускной экзамен по истории искусств. В приемной арт-директора мне выдали список вопросов-тестов, и пока я на них отвечала, отметила, насколько серьезно здесь подходили к образованности персонала, даже временного стажера. Там же, в приемной арт-директора, со мной сдавали тесты еще две девушки и парень, что не придавало уверенности мне, студентке второго курса, — они были старше меня, а значит, и опыта могли иметь больше.

Вечером того же дня меня пригласили на личное собеседование. Кэтрин Шейд оказалась брюнеткой лет сорока, стройной, высокой, с короткой стильной стрижкой и жестким взглядом.