Девочка. Книга первая (СИ) - "Dave Gahan Admirer Violator" - Страница 35

Картинка становилась предельно ясной, и сейчас я пыталась понять уже другое: зачем нужно было меня оставлять прикованной так надолго? Мою истерику можно было подавить и в гораздо меньшие сроки — нескольких часов было вполне достаточно, и учитывая проницательность Барретта, он должен был рассчитать и время моего заключения. Но не посчитал нужным что либо соизмерять, и ответ вырисовывался сам собой — нет, я не чувствовала в его поступке садистской жестокости, скорее равнодушие — он просто забыл обо мне, решая свои вопросы, в то время как я корчилась от страха неизвестности, думая, что меня здесь оставили умирать, и от боли, не только физической, но и моральной.

Моя мама мне всегда говорила “человек к тебе злом, а ты к нему добром”, но вспоминая тот ужас, страх и боль, через которые он заставил меня пройти, я закрывала глаза и никак не могла простить сердцем жестокое равнодушие в его действиях. Хотя, вряд ли Барретту было нужно мое прощение — скорее, оно нужно было мне, чтобы прийти вновь к некой гармонии в сердце.

Теперь, когда недостающие кусочки пазла собрались в общую картинку, и я нашла ответы на свои вопросы, мне стало легче — этот нехитрый анализ дал мне некое облегчение и успокоение, словно мне вверили карту небольшого участка незнакомой мне местности в мире Барретта, и теперь я могла ориентироваться.

К тому же этот хладнокровный выпад со стороны Барретта наконец расставил все точки над “i” в моей душе. Если раньше я и испытывала к нему в момент близости какие-то непонятное смутное чувства и влечение, то теперь я хотела быть как можно дальше от этого мужчины — больше я не желала его прикосновений, они мне были неприятны. Поставив жирный минус этому человеку, я вновь обрела гармонию, мой мир вновь стал мне понятен, и ушел тот диссонанс, который мучил меня вот уже неделю.

Облегченно вздохнув, я закрыла глаза и почувствовала, как вновь погружаюсь в сон, но теперь это была не просто пустая темная яма, а некая нирвана, будто привал после долгого и тяжелого пути.

Проснулась я от прикосновения к моему лбу. Открыв глаза, я увидела Барретта и неосознанно резко дернулась на постели в сторону. Но он, не обращая внимания на мою реакцию, неподвижно стоял у кровати и спокойно сканировал мое лицо.

Он был одет в строгий деловой костюм, в руках держал свой неизменный кожаный портфель с ноутбуком и документами. Не хватало только белого халата, потому что сейчас он больше напоминал врача, который делал обход своих пациентов.

— С постели не вставай. Обед принесут через десять минут. Съешь все. Тебе нужно восстановить силы. Одежда и твое нижнее белье рядом. Скоро приедет доктор, осмотрит тебя, — сказал он ровным голосом, после чего развернулся и направился к выходу.

— Когда вы меня отпустите? — спросила я, наблюдая за его удаляющейся спиной.

— Сперва тебя должен осмотреть врач, — хладнокровно ответил он и вышел из спальни.

Я хотела сказать, что мне в понедельник нужно на работу, но привстав, почувствовала головокружение и поняла, что на данный момент мне нужно было восстановить силы — не хватало еще пугать своим видом посетителей кофейни.

Я повернула голову и первое, что я увидела на тумбочке, был мой телефон, отчего я облегченно вздохнула — как Барретт и обещал, сотовый мне вернули.

Тут же схватив свой старенький “Самсунг”, я зашла в настройки, но не обнаружив там ни пропущенных, ни отвеченных звонков, облегченно откинула голову на подушку: “Слава Богу, никто не звонил”.

Наконец, окончательно проснувшись, я все же собрала силы и привстала — в ногах лежала аккуратно сложенная одежда, увенчанная моим нижним бельем, и я недовольно нахмурилась: опять Барретт залезал в мои вещи, нарушая мое пространство, будто я была его собственностью.

Я натянула на себя трусики и начала рассматривать одежду — черный трикотажный батник с логотипом Armani и черные спортивные шорты той же фирмы. Надев шорты, которые оказались мне по колено, я приступила к батнику и чуть не запуталась в этой безразмерной для меня рубашке, больше похожей на смирительную в силу очень длинных рукавов. Закатав их по локоть, я осмотрела свою фигуру: что сказать — “красавица”, к тому же судя по размеру, одежда была из гардероба Барретта.

Мышцы ног и рук все еще ныли, голова болела и меня окружала давящая инородная энергетика. Я поморщилась то ли от боли, то ли от этого чужого для меня пространства и накрылась с головой одеялом, словно желая отгородиться от мира Барретта и создать свой собственный, где было бы уютно и тепло.

Как только перед глазами перестала мелькать обстановка пентхауса с ее атрибутикой роскоши, мои мысли потекли в нужном мне направлении.

Скорее всего ближайшее время я пробуду здесь, а это значит придется звонить на работу и вновь отпрашиваться, только теперь в связи с больничным. Чёрт, поведи я себя немного не так, промолчи я, — все бы было по-другому, и к утру субботы я была бы уже дома. А так вновь пожинаю плоды своей эмоциональности, которая у меня прорывается только на Барретта, будто некие неведомые мне Силы специально активизировали мои ощущения, делали мои сенсоры более чувствительными и я переставала контролировать эмоции перед этим опасным человеком.

Я вздохнула и, почувствовав, что под одеялом стало душно, вынуждена была вернуться в мир Барретта. Увидев перед кроватью сервировочный столик на колесиках, на котором стоял поднос с обедом, я удивленно подняла брови — откуда он взялся? Мистика какая-то. Вероятно Дуглас оставил обед и тихо удалился, чтобы не беспокоить меня. Я аккуратно поставила поднос на колени и приступила к трапезе. Есть совсем не хотелось, и вспоминая слова Баррета “Съешь всё”, я желала как раз поступить наоборот и вообще отказаться от еды, но, понимая, что я делаю хуже только своему организму, и Барретт прав, я нехотя взяла ложку и зачерпнула ароматный суп.

Вспомнив, как меня кормил Барретт, я вновь задумалась о его действиях — искупал, накормил, даже врача вызвал… Забота? Заглаживание вины? Но вспомнив его спокойное лицо и прохладную сталь в глазах, я тут же отрицательно покачала головой. Нет, я не видела в поступках Барретта ни заботы, ни раскаяния — скорее он поступал целесообразно, как положено в таких случаях при оказании первой медицинской помощи — это все равно что искусственное дыхание принимать за поцелуй.

Посмотрев на свои посиневшие запястья, я вновь задумалась о том, как Барретт объяснил доктору мое состояние, хотя, скорее всего, врач — один из людей Барретта, который не станет задавать лишних вопросов.

Мои размышления прервал стук в дверь, после чего она тихо отворилась, и на пороге появился пожилой джентльмен лет шестидесяти, в очках, лысоватый, с аккуратной седой бородкой и добрыми голубыми глазами. В руках он держал кожаную медицинскую сумку, и нетрудно было догадаться, что это и был доктор.

— Могу я войти? — услышала я приятный голос.

— Да, конечно, — тихо ответила я, рассматривая его серьезные, но мягкие черты лица. Почему-то я совсем по-другому представляла себе врача от Барретта: он мне виделся более жестким и деловым.

— Здравствуйте, юная леди, меня зовут Генри Митчелл, — тихо произнес он, рассматривая мои запястья.

— Здравствуйте, Доктор Митчелл, меня зовут Лили, — протянула я ему руку и задумалась: где-то я уже слышала эту фамилию. Ну да! В Нью-Йорке я была на приеме у гинеколога, которую звали Эрика Митчелл. Они родственники? И в машине Барретт звонил именно Генри.

Положив медицинскую сумку у изножья кровати, доктор сориентировался в спальне, обводя ее взглядом, и направился в ванную, чтобы помыть руки перед осмотром, на ходу заводя со мной разговор:

— Я с вами заочно знаком. Эрика Митчелл — моя племянница, вы были у нее на приеме. Я рекомендовал Ричарду в Нью-Йорке самого лучшего специалиста в своей области, — и я услышала гордость в его голосе.

— Да, спасибо, — кивнула я, вспоминая приятные черты лица и располагающую к Эрике атмосферу.

Выйдя из ванной и вытирая руки он продолжил: