Девочка. Книга первая (СИ) - "Dave Gahan Admirer Violator" - Страница 11

— Да, конечно, я все понимаю, — нехотя согласился мистер Фингер.

— Может быть мне удастся освободиться раньше, и если вы не захотите меня сейчас уволить, тогда я в тот же день опять выйду на работу.

— Лили, увольнять я тебя не собираюсь. Решай свои вопросы, и через неделю жду тебя на работе.

Поблагодарив своего шефа, я с облегчением вздохнула — хоть этой работы не лишусь.

Свернувшись калачиком на диване и пытаясь согреть ледяные руки, я вздохнула — сейчас, как никогда, я чувствовала себя усталой, обессиленной и вымотанной тревогой и неизвестностью. Я закрыла глаза и, сама не знаю как, провалилась в темную яму сна.

Не знаю, сколько прошло времени, но проснулась я от порыва ветра. Резко сев на диване, я увидела, что дверь на террасу, откуда задувал прохладный вечерний воздух, открыта, на улице уже совсем стемнело, и в гостиной был полумрак, разбавленный приглушенным светом ламп. Неуютно поведя плечом от озноба, я встала и направилась к ведущему на террасу французскому окну, чтобы его закрыть, как вдруг услышала тихое, но жесткое "не надо".

Я резко обернулась и увидела, что в кресле стоявшем в углу, сидел Барретт. Он был без пиджака, несколько верхних пуговиц его кипейно-белой рубашки были расстегнуты, а галстук ослаблен и стянут чуть вниз. Откинувшись на спинку кресла, он небрежно сжимал хрустальный стакан с янтарной жидкостью, вероятно, виски, и равнодушно смотрел на меня.

— Подойди ко мне, — сказал он без тени эмоций в голосе.

Чувствуя его тяжелый неприятный взгляд, я медленно приблизилась и остановилась в нескольких ярдах от его кресла. Вероятно, ему не понравилась дистанция, и он похлопал рукой по подлокотнику, давая понять, чтобы я подошла ближе.

Мне был настолько неприятен этот жест, что я, нахмурившись, осталась стоять на месте, а он, видя мое сопротивление, недовольно скривил уголок рта и все тем же равнодушным голосом произнес:

— Мы уже обсуждали твое поведение. Я не привык повторять дважды.

Почувствовав от него тяжелую, не предвещавшую ничего хорошего для меня волну, я медленно подошла и, встав в двух шагах от кресла, украдкой посмотрела на него.

— Девственница значит… — констатировал он безучастным голосом, и я непроизвольно вздрогнула от мысли “откуда он узнал”, но быстро осознав, что о результатах моего визита к врачу ему доложили, едва заметно кивнула.

В комнате повисла ватная тишина, а я неосознанно ухватилась за это молчание, как утопающий за соломинку. Все это время, с момента нашей встречи в конференц-зале, сама того не осознавая, я все же надеялась, что он меня отпустит. Он и так меня уже наказал тем, что привез в чужой город и заставил почувствовать себя беззащитным муравьем. Вдруг, узнав о моей неопытности, отпустит — ведь он ищет в женщинах наслаждения. А от меня какой ему прок? Ничего не знаю, ничего не умею, ничего не чувствую. И я с надеждой посмотрела на сидевшего в кресле мужчину.

— Для меня не имеет значения факт девственности, — равнодушно произнес он, будто читая мои мысли, и добавил тем же тоном: — Гемора только больше поначалу. Раздевайся.

Я вздрогнула, и остатки моей надежды разбились, словно пустой стакан. Барретт сказал это тихо, но безапелляционно, отчего становилась ясно — он не намерен менять своего решения, скорее напротив — понимая, чего я сейчас лишаюсь, он посчитает это более ценным жизненным уроком для меня. Мне хотелось убежать как можно дальше от этого человека, но в сознании занозой сидели его слова “не советую суетиться или сбегать. Достану из-под земли. Мне ничего не стоит добавить проблем тебе и тем, кто тебе захочет помочь”, и я понимала всю безвыходность своей ситуации.

Не в силах пошевелиться, я лишь опустила глаза, скрывая животный страх, который съедал мои внутренности и начала молиться: “Господи, пожалуйста, помоги. Мамочка, любимая, ведь ты всегда мне помогала и оберегала от зла. Защити меня от этого человека, защити от насилия и боли”.

— Я жду, — вновь послышался его спокойный голос, прервавший мои мысленные молитвы в никуда, и я, собрав последние остаток воли воедино, подняла на него глаза.

— Я не хочу, — стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, шепотом призналась я.

От волнения я вновь поджала пальцы на ногах, немного косолапя, как делаю всегда, когда нервничаю, и Барретт на мгновение опустил равнодушный взгляд на мои босые ступни.

— Если не хочешь, чтобы я тебя наказал, ты разденешься, — резюмировал он все тем же спокойным голосом, а мое сердце от волнения заколотилось о ребра.

На мгновение я зажмурилась, превозмогая свой страх, и, понимая, что это неизбежно, медленно начала раздеваться, представляя, что я в кабинете у доктора. Я сняла футболку и, аккуратно ее сложив, присела и положила ее рядом на пол. Встав, я расстегнула кнопку и молнию на джинсах, неуклюже стянула с себя штаны, и, также прилежно их сложив, опустила на футболку. Выпрямившись и стараясь унять озноб от нервного напряжения и стыда, я осталась стоять в трусиках и бюстгальтере. Белье на мне было самое обыкновенное, без кружевных изысков, купленное в бельевом отделе супермаркета: простой трикотажный белый наборчик с маленьким бантиком на резинке трусиков и бюстгальтере.

Все время, пока я раздевалась, он сидел в кресле, наблюдая, как я снимаю свою одежду и аккуратно складываю на полу. Когда я осталась в одном нижнем белье, он тихо приказал:

— Подойди ко мне, девочка.

Как он меня назвал? Девочкой? Он хотел меня обидеть или просто констатировал факт того, что я еще не женщина? И я вскинула на него взгляд, пытаясь увидеть в нем хоть толику человечности, но его лицо по-прежнему ничего не выражало. Понимая, что мне не стоит рассчитывать на милосердие, я смирилась с тем, что меня сейчас растерзают, и сделала шаг вперед на Голгофу.

Медленно опустив бокал со спиртным на столик, он наклонился и, крепко ухватив меня за предплечье, потянул к креслу. Поставив меня перед собой, он плотно зафиксировал мои бедра своими коленями и уверенным движением хозяина прошелся по изгибам моей талии горячими ладонями. От неожиданности я вздрогнула, будто через меня пропустили электрический разряд, и вся напряглась, как натянутая струна, ожидая грубости.

Но он, не обращая внимания на мое напряжение, уверенно прошелся ладонями по моим бедрам, и я затаила дыхание от абсолютно новых для меня ощущений. Его движения… в них не было варварской грубости, скорее уверенность и опыт, как у скульптора, который выравнивал решительными пальцами свое творение. Это были абсолютно новые для меня ощущения — они были… они были… приятными? Нет. Так не должно быть. Я не любила и не уважала этого человека. Я совсем растерялась от реакции моего тела на его смелые движения — словно мое сознание и мои эмоции были в абсолютной конфронтации друг с другом: первый раз в жизни я не могла найти для себя ту грань, которая проходила между правдой и ложью. Мне стало совсем не по себе, и я украдкой посмотрела на Барретта.

Почувствовав мое внимание, он посмотрел на меня, но уже в следующую секунду перевел взгляд на мою фигуру и, поддев резинку моих трусиков, провел рукой вдоль белья. На мгновение остановившись у бантика на резинке, он пощупал его большим пальцем и продолжил исследования, уверенно выглаживая ладонями мой живот. Мысли путались. Ко мне никто и никогда так не прикасался. Я должна была честно признаться себе — мне было… мне было… хорошо в его опытных руках. Его властные ладони уверенно изучали мое тело, его искусные пальцы виртуозно повторяли контуры моей фигуры — он словно Праксиль создавал, сглаживал и выравнивал Афродиту.

Внезапно он развернул меня к себе спиной и я ощутила его руки на затылке. Моя резинка для волос поехала вниз, и в следующую секунду мои каштановые локоны каскадом рассыпались по спине. Его ладонь прошлась по моим прядям и опустилась ниже талии. Моя кожа горела под его сильными пальцами, мое тело откликалось на прикосновения этого мужчины, словно у них был свой собственный диалог, понятный только им двоим. Внезапно, зажав в кулаках края моего белья на бедрах, он сильно дернул в стороны. Послышался треск, и я вздрогнула от неожиданности, оставаясь без трусиков. Я машинально дернула руками назад, стараясь прикрыть свою наготу, но тут же почувствовала на запястьях его жесткие пальцы, словно наручники.