...При исполнении служебных обязанностей. Каприччиозо по-сицилийски (Романы) - Семенов Юлиан Семенович - Страница 36

Все, однако, на самом-то деле было проще и сложней — победила мафия, победила своим обычным, долгим методом. Сработала цепь связей, то есть основоположение тотальной коррупции. Началась же история проникновения мафии в «движение» чернорубашечников еще до победы Муссолини, когда молодой фашист, убив левого интеллигента, обратился за помощью к «крестным отцам» — только те могли надежно укрыть и обеспечить алиби: по приказу старшего любой темный мафиози готов взять на себя чужую вину. Мафия, при всей своей скрытной монолитности, тем не менее персонифицирована: фашиста укрыл и спас дон Кал о, тот самый дон Кал о, который был привлечен к ответственности наивным Цезарем Мори как раз накануне его скандального и бесславного увольнения от должности.

Естественно, дон Кало был отпущен через несколько дней после изгнания Мори.

Более того, соперник дона Кало, признанный «босс» дон Витоне, был брошен в сырой карцер — старика заставили умереть, короновав дона Кало, друга фашизма, новым «боссом» Сицилии.

…Я ехал по широкой автостраде, брошенной через долину. Горы громоздились вдали — синие, резкие, как прыжок, затаенные. Пустая автострада, ни души, один лишь мой «фиатик» — затерянность…

«Так промахаешь всю Сицилию», — подумал я, вспомнив, как три года назад прорезал Италию с запада на восток, до Югославии, по такой же, даже еще лучше, автостраде; скорость — сто тридцать, «втягивание» в ритм, нет времени глядеть окрест — только перед собою; тоннели, залитые резким желтым светом, десятки тоннелей — и никакой Италии. Автострада отчуждает пейзаж, она угодна скорости, как некоей самоцели. Стоп! Не начинаешь ли ты тяготеть к прекрасным, но безвозвратным временам кибитки?! «Проселочным путем люблю скакать в телеге и взором медленным, пронзая ночи тень, встречать по сторонам…» Прекрасно? Еще бы! Но ведь ушло! Значит, видимо, надо думать о том, чтобы как-то навязать нынешним скоростям хоть гран былой поэзии, осмысление пути, щемящую жалость промелькнувшего. Как? Не знаю. Но только не уповая на минувшее — это дезертирство и беспомощность.

…Я переместился в крайний ряд и съехал на «муниципальную» дорогу, маленькую, узкую, щербатую, и повела она меня в горы, в тишину, к «крестным отцам», в самый центр безлюдной, жаркой и затаенной Сицилии…

— Не верьте вздору о мафии, — сказал Нино, хозяин таверны, где я остановился; мой приятель из Катаньи порекомендовал пообедать именно там; «Хозяин, дон Нино, старый мафиози, десять лет прожил в Нью-Йорке, поговорите с ним в открытую, считают, что он „паблик рилэйшенс офисер“, после „Крестного отца“ мафия пытается расположить к себе прессу».

Дон Нино был одет в легкий белый костюм, сама элегантность; очки в черепаховой оправе делали его похожим на ученого. Он проследил за тем, как официант принес нам спагетти, налил в стаканы черное — до того оно было густым — вино, закурил, картинно забросил ногу на ногу и придвинулся ко мне еще ближе, склонив голову чуть не к скатерти:

— Про мафию пишут некомпетентные люди. Несчастные сицилийцы были вынуждены защищаться от захватчиков — они смогли защитить себя с помощью мафии. А потом мафия стала защищать сицилийцев от алчных римлян, лишь это входило и входит в ее задачи. То же — в Америке. Однако там людям мафии приходится защищать не только несчастных эмигрантов из Сицилии, которые живут, как парии, но и негров. Вы, конечно, знаете трагедию Джо Галло?

— Нет, — ответил я, — мне неизвестна трагедия Джо Галло.

— Сколько же небылиц сочинили об этом борце за гражданские права! Сколько грязи вылили на его голову, прежде чем убить этого кроткого и нежного сицилийца, попавшего в нью-йоркские джунгли… Во время отсид… в то время, когда Галло был брошен капиталистами в тюрьму — его оклеветали, само собой, американцы, — никто так не относился к неграм, как он. «Эти люди должны иметь равные права с нами», — говорил Джо, и за это его бросали в карцер и лишали прогулок. А потом, когда правда восторжествовала и он вернулся домой и обратился ко всем неграм со словами братства и дружбы, его убили. Был ли он в мафии, я не знаю, но если члены организации ведут себя, как он, то я сам, знаете ли, готов вступить в это братство. А Джозеф Коломбо? Ведь никто с таким блеском не обвинял империализм в глумлении над этническими меньшинствами — вы, видимо, знаете, каково жить неамериканцам в Соединенных Штатах… И что же? Наемный убийца изрешетил его пулями, и несчастный Коломбо остался инвалидом на всю жизнь, инвалидом с помутненным сознанием — злодейская рука вырвала его из рядов борцов за гражданские права национальных меньшинств.

— Это тот Коломбо, который судился с министерством юстиции США?

Дон Нино снял очки, протер их замшевой тряпочкой и, кашлянув, спросил:

— Какой процесс вы имеете в виду?

— Тот, который он выиграл. Помните, когда он заставил министерство юстиции потребовать у создателей фильма «Крестный отец» изъять из картины слова «мафия» и «коза ностра». В фильме ведь ни разу не произносятся эти слова.

— Что-то не помню, право… Видимо, он не хотел, чтобы мифическую «коза ностру» связывали с фильмом, в котором рассказывается о трагедии несчастных сицилийцев в столице мирового империализма…

Дон Нино, видимо, был плохим «паблик рилэйшенс офисером», иначе не переместили бы сюда из Штатов. Он боялся, он все время боялся сказать не то или посмотреть не так. Он аж замер на мгновение, когда у него вырвалось «отсид», «отсидка», слэнг гангстеров. Он говорил штампами, рассчитанными на прагматичных американцев или доверчивых сицилийцев, он не готов к серьезному разговору, когда его лозунгу противополагается определенного рода знание. Как проинструктировали бедного дона Нино, так он и шпарит, считая, что вкрадчивость голоса, широта улыбки и доброжелательность во взгляде могут компенсировать отсутствие логики в его препозициях.

Не за то убили Джо Галло, что он негров защищал; не за то прострелили череп Коломбо, что он радел о судьбе этнических меньшинств, — липа это, чистейшая липа.

Дело заключается в том, что Коломбо и братья Галло — Ларри, «Бешеный Джо» и «Козленок Блэст» — воевали за первенство в нью-йоркской мафии. И Коломбо и братья Галло владели игорными домами, претендовали на монопольность грабежей в доках Бруклина и на право вытряхивать всех тех, кто появлялся на набережных после десяти часов вечера.

Братья Галло ударили первыми. По их поручению Джелли, наемный исполнитель братьев, выпустил обойму кольта в старика Франки. Когда сюда, в таверну «Кариелло», прибыли полицейские, старик потерял сознание, жизнь покидала его. Хозяин таверны на вопросы агентов отвечал однозначно:

— Я ничего не видел. Когда началась пальба, я разливал виски. Кого приметил? Что я — полицейский?! Никого я не приметил.

Братья Галло убили старого Франки, друга сильнейшего мафиози Профачи и не менее могучего Джо Коломбо, — такое не прощают гангстеры. Но, чтобы отомстить, нужно время. По прошествии двух лет Ларри Галло был приглашен в маленький ресторанчик старым знакомым, «придурком» Шимоне. Когда выпили по рюмашке, Шимоне отошел в туалет. Ларри слушал байку Клеменца, а потом перестал что-либо слышать: на шею ему набросили веревку и начали стягивать ее в мертвый узел — мафия часто казнит удушением. Ларри упал на пол без сознания. Он бы умер, но по странному случаю в ресторанчик вошли полицейские. Началась перестрелка с исполнителями. Те ранили полицейского, выскочили на улицу, бросились в поджидавший их автомобиль и ушли от погони.

Ларри, однако, знал, кто хотел его убить. «Бешеный Джо», этот «защитник гражданских прав негров», нанял Джерома Джонсона, негра, соседа по камере, уплатил ему аванс, чуть не десять тысяч «баков», и предложил устранить Коломбо, «защитника прав этнических меньшинств», люди которого недодушили Ларри. Джонсон взялся убить Коломбо: ему льстило то, что «Бешеный Джо» дважды выступал перед «крестными отцами» с предложением принимать в «коза ностру» наиболее сильные гангстерские группы негров.