Ильюшин - Чуев Феликс Иванович - Страница 46
- Предыдущая
- 46/76
- Следующая
До Вологды добрались на поезде. Ильюшин заехал к сестре, взял подушку и одеяло, из обкома партии доставили четырех подсадных уток и собаку, дали машину. Ильюшинскому родственнику, Павлу Васильевичу, работавшему в обкомовском автохозяйстве, дали отпуск на неделю: поезжай с Сергеем Владимировичем на охоту!
Что говорить, Ильюшин – гордость области. Приехали в Дилялево.
– Смотри – лебеда! – показывает Сергей Владимирович Жукову. – Здесь был наш дом.
Так устроена жизнь, что после родительского дома, после детства, остается лебеда, как после тебя – память или пустота.
...Навестили соседей и поехали по берегу Кубенского озера. Сели в лодку, забрались на островок и сразу же, только переоделись, стали сооружать шалаш, чтоб успеть до темноты. Втроем легли спать в шалаше. Холодно.
– Разбуди меня в два часа ночи, – говорит Ильюшин Жукову. Одеяльце сестрица дала махонькое, пытались кое-как укрыться. Жуков зажигает спичку: половина первого. Снова зажигает – прошло пятнадцать минут. Так до двух ночи. Разбудил. Вдвоем сели в лодку. На Ильюшине меховые брюки, летная куртка. С собой ружье, собака, утки. Пирожки с яблоками Анастасия Васильевна приготовила.
– Оставайся со мной, Ваня, – говорит Ильюшин.
– Нет, Сергей Владимирович, холодно. – Жуков возвращается к Павлу Васильевичу, а Ильюшин остается на утреннюю тягу.
– Ребятушки, заезжайте за мной в девять часов!
И так каждый день, целую неделю. Озеро неоглядное, уток много, добыча была. Возвращались в деревню, бабунька завтрак проготовит: на большой сковороде жареные рыбки, залитые яичницей. Ел он немного – клюнет несколько раз вилкой, и: «Ребятушки, пошли!»
Стремительный, все делал быстро. В деревне у него тоже заботы. Родственницу навестил, у нее дочь ходит в школу за одиннадцать километров в любую погоду, а места глухие. Поехал в интернат, договорился с директором, чтоб пристроил девчонку.
Днем отдыхает, лежит в избе, бывало, в жаркую пору и на полу – прохладно. Приходит женщина с работы, в ватнике, садится на пол, рассказывает о жизни, ничего не просит, пришла поговорить с земляком:
– А моя Манька-то дура!
– А что такое?
– Поехала в Вологду к зубному врачу, сняла здоровые зубы и поставила коронки – мода!
Зайдет тракторист, руки в мазуте. Разговор с уважением, но без напряга, свой ведь Ильюшин-то!
Недалеко завод, изготавливающий вологодское масло, то, что раньше называлось Парижским. Пошел, посмотрел. Крутится бочка, остановили, открыли крышку, дали кусочек ватмана: «Пробуйте масло!»
Ильюшин попробовал, предложил встретиться с коллективом.
В деревенской избе на громадный стол вознесли пятиведерный самовар, напекли пирожков с рыбой... Попили чаю, водочки, но Ильюшин не большой любитель, да и в его присутствии не очень расходились. Стояла сельповская водка с этикетками, засиженными мухами, – в деревне ее брать некому, сплошь старики да старухи.
– Давайте попробуем грог! – сказал Ильюшин и налил стопку в стакан с крутым кипятком и заваркой. Играл на баяне и пел с земляками протяжные русские песни...
На другой день ему говорили: «Уж мы отведали грогу, когда вы уехали, Сергей Владимирович!»
Сосед сестры Ильюшина помнит эти поездки на охоту и рыбалку. Ильюшин ездил и на своей «Победе», сам за рулем. Знакомы не были, но через сына Сережу Ильюшин пригласил соседа в гости, в Москву.
– А у тебя есть мой самолет? – спросил Ильюшин. – Сережа, дай ему самолет! – и подарил макет Ил-62. Это было незадолго до смерти... 62-я машина – его особая гордость...
Владимир Александрович Пеньков, бывший первый заместитель председателя Вологодского райисполкома, часто встречал Ильюшина в Дилялеве и на озере.
«Этот человек умел молчать и слушать. На охоте убьет столько, сколько нужно, не больше, две-три утки. Сидит в куртке на завалинке, чинит сети. Подходит к нему полковник, начищенный, надраенный:
– Хочу с вами поговорить о деле, Сергей Владимирович.
– А ты, наверно, охотник?
– Нет.
– Тогда рыбак?
– Нет.
– О чем же нам тогда говорить?
Он приехал отдыхать, но чувствовалось, голова занята».
Спал на берегу озера как-то, его обокрали. Он сказал:
«Вот это по-нашему, по-вологодски!»
К сожалению, не только по-вологодски. Россия...
Но сам-то, сам-то он не стал таким! В детстве у него совсем истерлись лапти. Шел по деревне, смотрит – висят на заборе новенькие лапотки. Не выдержал, унес. Мать увидела обнову и строго-настрого велела немедля отнести на место. Отнес. И с тех пор не смел прикасаться к чужому. А повзрослев, понял, что для того, чтобы выйти в люди, в человеки, большая настойчивость нужна. И при этом не потерять то хорошее, непоказное, непосредственное, что есть внутри тебя...
«Смотрю, Анастасия Васильевна что-то много белья развесила сушить, они вместе тогда приехали, – говорит дилялевская соседка Лиза Федосеева. – Оказывается, Сергей Владимирович поехал к озеру на лошади, привязал ее к дереву, и на катере отправился рыбалить. Когда вернулся, отвязал лошадь, а та захотела пить да понесла его к воде, он и оказался в озере. Пришлось все сушить».
Анастасия Васильевна позволила переписать несколько писем Сергея Владимировича разных лет. Вот некоторые отрывки.
«...Народу становится все меньше и меньше, а край наш хороший, красивый край, и народ хороший, добрый. Я часами сижу и любуюсь далью, которая расстилается перед нашим домиком. Озеро, а за ним дали, нескончаемые дали, на 50 – 70 километров. Вся эта панорама как живая, она с каждым часом меняется, особенно красиво озеро. Оно то голубое, то тихое, как стекло, все поверхности берега отражаются в нем, а иногда подует ветер, и оно свирепеет, становится темным, и по небу бежит бесчисленное множество белячков, в такую пору даже мой катер не выдерживает мощной и крутой волны...»
«Иногда я думаю, зачем мне сюда ездить? – пишет он в другом письме. – Ведь дома, на даче так хорошо, и главное, все дома, все вместе. Если бы я смог отдыхать и полечить нервную систему дома, то это было бы самым лучшим. Но в последнее время все относящееся к вопросам работы меня стало очень раздражать... Может, я многого требую от людей, но для того, чтобы быть менее требовательным, мне нужно изменить самого себя и начать требовать меньше с самого себя, но это невозможно, а чтобы выдержать темп, с которым я работаю всю сознательную жизнь, при котором только и возможно справиться с работой, и вести дело к успеху, нужны здоровье, сильная нервная система – вот это и заставляет меня отдыхать здесь. Вся обстановка здесь располагает к отдыху.
У меня есть занятие. Я занят, вернее, моя мысль – охота, рыбная ловля, чистка ружья, обдумывание, куда ехать завтра на охоту. Так что я выбросил из головы, вернее сказать, улетучил все, связанное с работой».
«Вторник отдыхал, а в среду опять на охоту. Убил еще 3 утки. В пятницу охота была плохая, всего две утки. Так что уточек я поел досыта. Катер работает надежно. Погода здесь стоит очень жаркая, среди дня особенно. Я стараюсь днем быть дома. Каждый день принимаю душ, а иногда и 2 раза. Очень хорошо, особенно после охоты. Постель удобная, не такая, как дома, но можно хорошо отдохнуть... Готовит и убирает в домике Мария Ивановна Осокина. Правда, кое-что приходится делать самому: утром готовить самовар, так как она занята у себя дома. В остальном обслуживанием я доволен. Вообще, отношение Осокиных ко мне очень хорошее и внимательное.
Б Дилялеве за год ничего не изменилось. Дела в колхозе плохие. Жизнь колхозников улучшилась, но лишь за счет снижения налогов с участков личного пользования... Хозяйство идет плохо. На трудодень дали за 1958 г. по 300 г хлеба и 80 коп. денег. Поэтому все, особенно молодежь, стараются уехать из деревни.
Был у рыбаков. Рыбу ел уже несколько раз, так что мое питание хорошее, свежие утки и свежая рыба. До сих пор есть помидоры и т.д.»
- Предыдущая
- 46/76
- Следующая
