Дивные времена (Сказки) - Янков Николай - Страница 5

— О-о-о! Слушайте! Слушайте! Слушай и ты, старый бродяга, Северный ветер! Этот человек был мечтателем! Он хотел свободы для всех, хлеба для всех… Он был счастлив тем, что умеет любить и жертвовать собой для других… О-о-о-о! Слава сильным, слава сильным!

Может быть, Морское горло сказало бы ещё что-нибудь об убитом, но тут сильный залп сотряс тело трубы. Она зашаталась, рассыпалась на куски и рухнула, подняв чёрное облако пыли и сажи.

Длинный рог остался один. Он видел гибель товарища. Длинный рог оглянулся на человека, посмотрел на алую розу на его губах, тяжело качнулся и широкими шагами пошёл по крыше.

— Берегись! — закричали внизу.

Полицейские бросились кто куда.

— Ду-ду-ду! — крикнул им вослед Длинный рог и ринулся вниз.

Берёза, которая всё видела, от страха закрыла глаза.

В глубине комнаты, на буфете, напротив широких окон, стояла серна. Зеленоватый мох покрывал её шею и живот. На стене висела большая картина, изображавшая хризантемы, а рядом красовалась пёстрая глиняная ваза.

В вазе стояли живые цветы. А хризантемы на картине нарисовал художник.

Чуть поодаль в хрустальной вазе лежали яблоки. На стене висела лампа из кованого железа, её розовый шёлковый абажур напоминал шапку персидского шаха.

Когда лампу зажигали, яблоки становились ещё краснее и блестели, а зеленоватый мох на шее серны золотился.

Серна наставляла ушки, грациозно вытягивала шею и смотрела в тёмные окна. Её тонкие ноги вздрагивали от нетерпения — она была готова в любую минуту спрыгнуть с буфета и умчаться в темноту. Её кожа, покрытая золотистым мохом на шее и животе, тоже вздрагивала, а белые зеркальца возле хвоста становились больше.

— Где лес? — спрашивала серна и вглядывалась в тёмные окна. — Почему луна не одна, а целых три?

Серна знала одну луну и множество звёзд — крупных, как лесные орехи, только они были не зелёные, а золотые; попадались звёзды и поменьше, как брусника, тоже золотые, а были совсем маленькие, будто кто-то рассыпал просяные зёрнышки вдоль Млечного пути.

Луна всходила над большим лесом, что тянулся до самой Чёрной скалы и вечерами был тёмный и страшный. Вершины деревьев начинали серебриться. Свет луны проникал в глубь леса, серебрил жёлуди, малину, землянику, и лес был уже не страшный, а праздничный, разукрашенный звёздами.

Здесь же, в доме художника, было много разных вещей, но леса не было.

— Где же лес? — спрашивала серна и всё смотрела в тёмные окна. — И почему луна не одна? Почему три луны?

Возле радиоприёмника сидела девочка и слушала сказку про вождя краснокожих и бледнолицую красавицу в золотых серёжках с драгоценными голубыми камешками.

Она не вытерпела и сказала:

— Эх, глупышка! Это вовсе не три луны.

Это люстра с тремя абажурами. И почему ты всё время спрашиваешь про лес? Неужели тебе так хочется туда? Смотри, какой снег идёт на улице, в лесу бродят волки, они большие и страшные, у них шерсть стоит дыбом. Волки тебя съедят. Я читала в книжке, что они любят мясо серны. И в лесу всё время нужно оглядываться по сторонам — это не очень приятно! Он весь в снегу, а с веток свисают сосульки. Сейчас там холодно! Лучше стой себе на буфете. Когда кончится сказка про вождя и бледнолицую красавицу, я принесу тебе поесть. Здесь тепло и нет волков.

— Где же лес? — спрашивала серна и смотрела в тёмные окна. — И почему три луны?

Серна родилась в горах, в большом старом лесу, что взбирался до самой Чёрной скалы.

Она любила лес. Там было всё — зелёная листва, трава, брусника и много-много воды в родниках, которые текли с вершины среди мха и зарослей ежевики. Серна любила пить прямо из родника. В воде резвилась серебристая рыбёшка. Ниже по склону лежали россыпи морен, как каменные реки, среди камней пробивалась дикая герань, и весь лес благоухал свежестью.

На деревьях пели птицы: синие с жёлтыми шейками, чёрные с красными клювами в белых галстучках, пёстрые с хохолками и широкими хвостами. На опушке стучал дятел, в глубине леса перекликались горлицы. Там были пчёлы и божьи коровки, над ручьями летали стрекозы, в кустах прыгали зайцы с длинными ушами и куцыми хвостами.

Наверху, на крутых скалах, жил дикий козёл — выше всех, под самыми облаками, под самыми звёздами.

Лес был родиной серны. Она любила его и тосковала по нему.

— Где лес? — спрашивала серна. — И почему луна не одна? Почему три луны?

Но девочка уже не слушала её. Сказка о вожде краснокожих и бледнолицей красавице в золотых серёжках с голубыми драгоценными камешками подходила к концу.

А конец в каждой сказке — самое интересное.

Серне хотелось одним прыжком выскочить на улицу. Но она не могла и шевельнуться.

Она была сделана из бронзы, а её ноги припаяны к железной пластинке.

Художник, который нарисовал большую картину с хризантемами, поставил серну на буфет, чтобы она напоминала ему о лесе.

Он тоже родился в горах, у большого старого леса, что взбирается до самой Чёрной скалы, и часто тосковал по нему.

— Где же лес? — часто спрашивал он, глядя по вечерам в тёмное окно. — И почему здесь не одна луна, а три?

Ему хотелось, чтоб луна была одна, зато настоящая. И чтобы всходила она над горами, над Чёрной скалой, над опушкой старого леса, где он родился.

Но это было так давно, что он забыл дорогу туда.

Девочку, что слушала по радио сказку про вождя краснокожих и бледнолицую красавицу звали Здравка. Это была внучка художника. Когда сказка кончилась, она выбежала в прихожую, оделась, обулась, натянула варежки и побежала на улицу. Там уже играли её подружки, их голоса далеко разносились в морозном воздухе. Они расчищали тротуары от снега, играли в снежки лепили снежную бабу.

А серна осталась одна на буфете, стоявшем в глубине комнаты, напротив широких окон. Она никуда не могла убежать, потому что её ноги были припаяны к пластинке. Кроме того, она была из бронзы!

Наверное, ей стало грустно. Она посмотрела в окно полными слёз глазами и больше ни о чём не спросила.

Один головастик жил в чудесной луже.

Целыми днями он плавал, нырял и резвился в воде. Там было множество лягушек, они всё время спорили и старались перекричать друг друга, но головастик не обращал на них внимания. К тому же он был слишком мал, чтобы слушать, о чём спорят лягушки. «Пускай себе ссорятся! У меня есть чудесная лужа и очень красивый хвост. Что мне за дело до лягушечьих ссор!» Так думал головастик, плавая в воде.

Однажды он решил выбраться на берег.

У него уже выросли лапки, и он мог передвигаться по суше. Как только головастик выбрался на берег, он посмотрел на своё отражение в луже и увидел, что хвоста-то у него нет!

— Где мой хвост? — спросил головастик.

Но лягушки ничего ему не ответили, они только и знали, что нырять на дно лужи да переругиваться. Иные же совершали с берега такие прыжки, что просто голова кружилась.

Головастик так и не понял, куда девался его хвост. Он не знал, что уже вырос и стал лягушкой, а у лягушек хвостов не бывает. Как же так, раньше хвост был, а теперь нету? Наверное, он в луже остался!

Решив, что хвост остался в луже, лягушонок прыгнул в воду. Он плавал по всей луже, нырял, добрался до самого дна, стал раскапывать тину, но ничего не нашёл. Все другие лягушки тоже барахтались в луже, выскакивали на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, и опять ныряли. Они так замутили воду, что ничего не было видно. Наш лягушонок ужасно рассердился и начал ругать других лягушек, чтоб не мутили воду, но когда прислушался, то понял, что другие лягушки кричат о том же, каждая кричала в самое ухо соседке, чтобы та не мутила воду в луже, потому что ничего не видно и она не может найти свой хвост.