Три ялтинских зимы (Повесть) - Славич Станислав Кононович - Страница 21

Скоро Андриан Иванович стал совершенно необходимым человеком — снабженцем и «технарем» этого подполья.

«…Кем я был, судите сами. Делал печати комендатуры, биржи труда, добывал штемпельную немецкую краску и ставил печати на паспортах партизан. Благодаря точности выполненных работ ни разу не было провала несмотря на многочисленные облавы. Снабжал бумагой…

Я снабжал партизан обувью, зажигалками, часами, ватой, йодом, сульфидином и красным стрептоцидом, что с большим трудом только благодаря хорошему знакомству удавалось доставать…

…По Кирова, 11 жила врач, заведующая всеми больницами района Мохначева Антонина, и она мне передавала различные лекарства. Их частично в отряд доставляла жена Гузенко…

…Я сделал печать комендатуры с оттиска на своем паспорте. Гузенко принес паспорта. Я уже хотел поставить печати, но вдруг прибегает связной и говорит: в паспортах печати не ставить. Только на другой день мне сказали, что нужно добыть немецкую краску для печати…

Кроме того, Гузенко приносил газеты, сводки Совинформбюро, которые мы распространяли среди населения. Моя мать Чистова Александра Мартыновна, шестидесяти восьми лет, часто в ялтинской церкви распространяла листовки против фашистов, подкладывая в карманы и сумки молящимся…

…Была явочная квартира, то есть мастерская. А это — глаза и уши партизан…»

Себя и свою семью он передал в полное подчинение Гузенко с первой же встречи. Даже девочке вскоре пришлось бегать по городу, выполняя поручения. Но были и другие. Их он ввел в дело только когда не с чьих-то слов, а лично убедился в надежности организации. Этот Чистов был все-таки не так прост, как иногда казалось. К нему присматривались, но и он присматривался, зная себе цену.

Проследим еще раз цепочку фактов.

Октябрь 1941 года. Загодя создан Ялтинский партизанский отряд во главе с Машкариным. В городах и поселках Южнобережья сформировано подполье, во главе которого, как полагают, должен был стать доктор Рыбак.

Накануне оккупации отряд перебазировался в горные леса. Начались боевые действия. 13 декабря партизаны были окружены на Ай-Петринской яйле, погибли командир, комиссар, начальник штаба и многие бойцы. Однако Ялтинский отряд продолжал существовать, во главе его стали Кривошта (командир), Кучер (комиссар), Кулинич (начальник штаба).

Подполье развернуть свою работу не смогло и большей частью было уничтожено. Сам Рыбак расстрелян. Однако партизаны сумели сперва нащупать, а затем и упрочить связь с небольшой молодежной подпольной группой, которую возглавила Надя Лисанова. Возникли и другие комсомольско-молодежные группы.

Весной 1942 года из-за больших потерь с Ялтинским отрядом был соединен Ак-Шеихский (Раздольненский). Командование осталось прежним.

Молодежное подполье к тому времени было тоже разгромлено, почти все его участники казнены.

В июле 1942 года слились Ялтинский и Севастопольский отряды. Командиром назначили Зинченко, комиссаром — Кривошту (он вскоре погиб). Отряд стал называться Севастопольским. Связь с ялтинским подпольем у него совсем обрывается.

Названия, факты, даты, фамилии… Отдаю себе отчет, что в таком перечислении они не запомнятся. И не могу удержаться. Пусть беглый перечень, мартиролог. Но, глядишь, он заставит по-новому вспомнить примелькавшееся название улицы, теплохода, высеченную на камне строку.

За всем этим — великие испытания, тяжелейшие бои.

Весна 1943 года. Из первоначального состава — почти 3200 партизан — в крымских лесах оставалось 227 человек. Ялтинцев среди них нет.

Фронт отодвинулся далеко на восток. Сама фронтовая обстановка была настолько напряженной, что наше командование не могло оказывать систематическую и весомую поддержку тем, кто все еще продолжал борьбу с гитлеровцами в Крыму.

Пора была лютая. Гитлеровцам казалось, что вот оно наступило время, когда они могут, наконец, переименовать Крым, как того пожелал фюрер, в «Готенланд», Симферополь — в «Готенбург», а Севастополь— в «Теодорихгафен». И дело было не просто в переименовании, не в росчерке пера. Они почувствовали себя здесь хозяевами.

«Крым станет нашей Ривьерой. Крит выжжен солнцем и сух. Кипр был бы неплох, но в Крым мы можем попасть сухим путем…»

«Ах, какие великолепные задачи стоят перед нами. Впереди сотни лет наслаждений!..»

Штандартенфюрер СС профессор Конрад Майер-Хетлинг писал Гиммлеру, что «Готенланд» необходимо включить в число основных округов («марок») Великой Германии, где планируется поселить немецких колонистов, а рейхсфюрер Генрих Гиммлер, в свою очередь, поторапливал Майер-Хетлинга с разработкой практических планов.

Им казалось, что все враждебное нацизму здесь уничтожено и выкорчевано. А в это время в маленьком городке Ялте стали появляться прокламации со сводками Совинформбюро, с сообщениями о боях под Сталинградом, с призывами к саботажу и диверсиям.

Сперва все это писалось от руки и могло быть истолковано, как деятельность какого-нибудь одиночки, но 19 января 1943 года словно гром грянул: листовка «Блокада Ленинграда прорвана!» была отпечатана на типографском станке и распространилась не только на Южном берегу, но и за его пределами. Это значило, что действует организация, которая располагает приемником, типографией и сетью связных.

О самом факте здесь уже говорилось, но как это произошло?

…Не приходилось ли вам задумываться о тех нередко сложных, извилистых путях, которые ведут людей навстречу друг другу? Потом, спустя месяцы или годы, встреча может показаться естественной и даже неизбежной, но сколько препятствий и случайностей было на пути!

Старший лейтенант Александр Гузенко и майор Андрей Казанцев уже хорошо понюхали пороха к тому времени, когда обратили внимание друг на друга. Казанцев в начале августа 1941-го при выходе из окружения, во время атаки, был ранен в правую ногу. Ранение оказалось серьезным, пришлось остаться на территории, занятой противником. Несколько попыток пробиться к своим кончились тем, что, едва оправившись от ранения, был контужен. Блуждания по вражеским тылам, побеги… И наконец весной 1942 года без каких-либо документов оказался в Ялте.

Встретились электромонтер Гузенко и плотник, печник, он же стекольщик Казанцев. Выглядели незавидно, а место встречи, где они работали, было и вовсе непотребным. Во втором корпусе нашего бывшего военного санатория немцы устроили бордель. В городе девки появлялись в военной форме, а по территории заведения шатались, как пишет в своих воспоминаниях Гузенко, в «халатах, не всегда застегнутых, и без нижнего белья».

Казанцев как-то назвал все это скотской фермой имени Гитлера. Гузенко понравилась точность определения. «Я понял его как умного и грамотного товарища. Казанцев мне понравился как человек. В обеденный перерыв мы вдвоем уединялись и говорили на различные темы, косвенно касаясь политической обстановки. Как-то человеческие чувства складываются сами, на это не надо большой грамотности, чтобы узнать искренность, или ложь, или лицемерие. Я Казанцеву поверил».

Большой грамотности для этого и впрямь не нужно. Да ее, заметим кстати, и не было. Но, как человек, попавший в шторм, стремится выплыть, выгрести, развернуть свою лодку носом к волне, а приблизившись к берегу, не спешит, старается оглядеться, действовать точно и расчетливо, так и эти люди — были смелы; деятельны, но в то же время рассудительны и осторожны.

Гузенко Казанцеву поверил, рассказал содержание последней сводки Совинформбюро (можно представить себе, как загорелись глаза у собеседника), однако заметил при этом, что вот-де нашел листовку со сводкой, переписал ее, а саму листовку сжег. Выглядело это не очень убедительно. Гузенко и сам, видимо, понимал, но так при первом знакомстве было лучше.

«Развязка у нас получилась, когда мы нашли ручной пулемет в разобранном виде в подполье, куда пошли искать кое-какие материалы для работы. Сначала этот пулемет нас озадачил, мы смерили друг друга взглядом, сначала решили не трогать, а потом сказал Казанцев: а что, если мы его припрячем? Авось и пригодится. Я утвердительно кивнул головой.