Туз Черепов (ЛП) - Вудинг Крис - Страница 54

Он сам не понимал, откуда в нем взялся этот повелительный командный тон. Возможно, окружающая обстановка пробудила в нем аристократа. Но шакльморец тут же перестал стрелять.

Крейк тяжело поглядел на него:

— Где мой отец?

— Внутри, — ответил шакльморец, мотнув головой. — Он не хочет сдвинуться с места. Лично я иду на посадочную площадку. И если у тебя в голове есть хоть одна извилина, ты пойдешь со мной.

— Я его притащу, — сказал Крейк. — А ты придержи корабль. Вспомни, кто вам платит.

По имению пролетел пронзительный крик. Они оба посмотрели в сторону ворот и увидели, что их сорвали с петель. Нападающие пригнали трактор и прицепили к нему цепь. Деревенские ворвались внутрь, последнее сопротивление шакльморцев было сломлено.

— В саване нет карманов, друг мой, — сказал молодой человек. — Тебе лучше поторопиться.

Он понесся прочь, а Крейк взлетел по крыльцу в вестибюль. Он точно знал, где может быть отец. Пробежав через весь особняк к кабинету, он толчком распахнул дверь.

Огонь в камине, горевший всю ночь, уменьшился до сверкающих угольков. Отец стоял у окна со стаканом бренди в руки и глядел наружу. Почти пустой графин стоял на серебряном подносе на журнальном столике.

— Отец, — сказал он.

— Грайзер.

— Отец, мы должны идти.

— Я так не думаю.

— Они убьют тебя.

— Черт меня побери, если я побегу. — Его рука затрепетала над стаканом. — Черт меня побери.

Крейк вошел в комнату. Даже сейчас, кабинет возбуждал в нем почтение и благоговейный страх. Святилище отца, неприкосновенное и запретное.

— Кондред проснулся, — сказал он. — Ты поступил правильно, вызвав меня. В кому его ввели пробужденцы.

Роджибальд отхлебнул бренди.

— Но ты знал об этом, верно? — спросил Крей.

— Нужны демоны, чтобы сражаться с демонами, — ответил Роджибальд и указал на окно. — А вот моя награда. — Он повернул голову и пристально посмотрел на Крейка. — По меньшей мере, я вернул сына. Это все, чего я хотел.

Острый выпад, направленный прямо в рану. Но Крейк больше не был тем человеком, который убежал из этого дома три года назад. Сейчас колючки отца притупилась.

Он подошел и встал рядом с Роджибальдом. За окном продолжали стрелять. Мимо пробежала пара шакльморцев. Здесь, внутри кабинета, он почувствовал странную изолированность он всего этого. Он спросил себя, не чувствовал ли ее отец, когда глядел наружу, на мир.

— Не выбрасывай свою жизнь на помойку, отец.

Роджибальд не ответил.

— Посмотри на меня, — сказал Крейк; отец так и сделал. Крейк улыбнулся ему во весь рот, почувствовал холодный глоток — демон зачерпнул из него энергию — и увидел, как отец уставился на золотой зуб. Крейк сегодня не спал, уже использовал зуб и чувствовал себя ослабевшим, но для этого сил у него хватило.

— Жить, чтобы сражаться завтра, отец. Сделай это для своего сына. Того, о котором ты действительно беспокоишься.

Роджибальд посмотрел на свое отражение в зубе, потом медленно перевел взгляд на Крейка, пристально посмотрел на него и… плеснул бренди ему в глаза. Крейк отшатнулся, стряхивая с себя коричневую жидкость. Роджибальд глядел на него с неприкрытой ненавистью.

— Убирайся! — крикнул он. — Ты не часть меня! Ты не мой сын. Ты был слабаком, с самого начала, а сейчас ты испорченный. Беги! Спасай свою мерзкую жизнь, трус! Я погибну вместе со своим домом, и все останется Кондреду, но ты? Ты не получишь ничего! Ты разрушил всю нашу семью!

Крейк отступил, не выдержав такого шквала. Он никогда не слышал, чтобы отец так говорил. Это поразило и устыдило его, но и ожесточило его сердце. Почему он должен заботиться о человеке, который никогда не заботился о нем? Разве осталось хоть какое-нибудь обвинение, которое он не предъявил бы самому себе? Он выполнил свой долг, сделал все, что было в его силах. И это было больше, чем он задолжал этому человеку.

Он выпрямился в полный рост и собрал все, что осталось от достоинства.

— Прощай, отец, — сказал он, не обращая внимания на капающее с лица бренди.

Роджибальд, не говоря ни слова, повернулся к окну. Крейк открыл дверь и ушел. Слишком слабо для расставания навек, но им всегда не о чем было разговаривать друг с другом.

Идя обратно через дом, он услышал, как кто-то разбил стекло, и побежал. Он слишком задержался у Роджибальда. Пришло время позаботиться о себе.

Трус, так назвал его отец. Ну, если он и выучил кое-что у капитана, так только одно: трусость всегда последнее оскорбление, которое бросают в лицо храбрецу перед тем, как выстрелить ему в голову.

«Черт побери тебя, отец. Умирай, если хочешь. Я с тобой закончил».

Он добежал до вестибюля, бросился было к двери, но так резко остановился, что едва не упал. Через хрустальные панели на каждой стороне он увидел людей, бегущих к особняку. Людей с ружьями и дубинами, лица которых были искажены ненавистью.

Они были уже у двери. Охваченный страхом их мести, он побежал в противоположном направлении, потом вверх, по широкой лестнице из полированного дерева. В следующее мгновение в вестибюль ворвалась вопящая орда. Кто-то заорал. Ага, они увидели его. Крейк полетел вверх, дюжина людей последовала за ним. Остальные рассыпались по особняку, круша все, до чего могли дотянуться.

Он промчался по коридору, не зная, куда направляется, но отчаянно желая убежать от боли и смерти, обещаемых преследователями. Тем не менее, даже страх не мог победить холодное чувство неизбежности, сомкнувшееся вокруг него. Имение захвачено, дорога к посадочной площадке отрезана. Куда ему идти?

Какой-то деревенский парень, особенно быстроногий, взбежал по лестнице и помчался за ним по коридору. Кожистый и белокурый, в руке дубинка, сделанная из ножки стула, зубы оскалены, лицо красное; он был опьянен слепой ненавистью толпы и чувством сопричастности, которое она принесла. Крейк слышал, как он приближается и знал, что не сможет его опередить. Вместо этого он остановился, уперся ногами покрепче в пол, вытащил револьвер и направил его ствол на преследователя.

Парень резко затормозил и побледнел, когда осознал свое положение. Крейк даже не подумал о милосердии; он был слишком испуган. Он выстрелил в упор три раза.

Какое-то мгновение они с недоверием смотрели друг на друга. Потом парень повернулся и побежал назад.

Крейк посмотрел на свой револьвер так, словно с ним было что-то не то. Но нет, он целился точно. «Я вообще не должен был брать револьвер».

Еще три человека ворвались в коридор, отбросив прочь улепетывающего парня. Крейк не осмелился рискнуть и пригрозить им револьвером. Вместо этого он поджал хвост и убежал.

Он распахнул дверь, ворвался внутрь и захлопнул ее за собой. Узкие ступеньки вели вверх и вниз: лестница для слуг. Он заколебался: может быть, он должен спуститься вниз, на первый этаж? Может быть, так он сумеет убежать? Но инстинкт не разрешил. Не обращая внимания на чувства и логику, он волок Крейка подальше от опасности. И Крейк стал подниматься по лестнице. Дверь ниже его взорвалась, оттуда послышался крик. Он выстрелил вниз два раза, по лестнице прокатился оглушающих треск. Однако, когда он нажал на спусковой крючок в третий раз, выстрела не последовало. Преследователи втянули головы, но долго их это не удержит. Он выбежал на верхнюю площадку лестницы и оказался на самом верхнем этаже особняка.

Он закрыл за собой дверь. Если бы у него была демоническая отмычка, он мог бы запереть дверь и выиграть для себя несколько драгоценных мгновений. Но шакльморцы отняли ее, когда взяли его в плен, и теперь она потеряна навсегда.

Он побежал по коридору. Голоса впереди. Они поднялись по главной лестнице. Он резко остановился, сердце колотилось о ребра. Их слишком много. Не убежать. Он в ловушке. Что бы он ни делал, конец будет один. Он умрет от рук грязной толпы линчевателей, на него обрушат град ударов и забьют до смерти, его кости треснут, когда его будут топтать; они выбьют ему зубы, и он покинет этот мир, сопровождаемый ослепляющей неразберихой смертельной боли.