Игра Нептуна - Варгас Фред - Страница 37

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая

Суперинтендант прочел факс, и он понесся по проводам через Атлантику, унося с собой надежду комиссара. Теперь оставалось уповать на тонкий ум Данглара. У него мелькнула мысль об Ангеле с мечом, и он воззвал к нему, прося с самого утра вооружить заместителя его главным оружием – логикой.

– Он получит факс завтра. Больше я ничего сделать не могу, – заключил Адамберг, поднимаясь.

– А у меня есть вопрос. Четвертый, остающийся неясным пункт. – Суперинтендант отогнул четвертый палец.

«Педантичность, педантичность и еще раз педантичность».

Адамберг сел перед факсом. Лалиберте остался стоять. Еще один полицейский приемчик. Адамберг попытался поймать взгляд Санкартье, который так и стоял, прижимая к себе пакет с мылом. В его глазах, где всегда плескалась доброта, комиссар прочел предупреждение. Ловушка. Будь осторожен.

– Ты разве не говорил, что начал охоту на него в восемнадцать лет? – спросил Лалиберте.

– Именно так.

– Тридцать лет – не многовато?

– Не больше, чем пятьдесят лет убийств. Каждому свое – он настаивает, и я настаиваю.

– Вы во Франции не знаете, что такое закрытые дела?

– Знаем.

– У тебя что, никогда не оставалось нераскрытых дел?

– Немного.

– Но оставались?

– Да.

– А почему ты не бросил это?

– Я тебе уже сказал – из-за моего брата.

Лалиберте улыбнулся, как будто выиграл очко. Адамберг повернулся к Санкартье. Тот же сигнал.

– Ты так любил своего брата?

– Да.

– Ты хотел за него отомстить?

– Я хотел доказать его невиновность, Орель, а не отомстить.

– Не придирайся к словам, это одно и то же. Знаешь, на что, по моему мнению, похоже твое расследование? Которое ты мусолишь уже тридцать лет?

Адамберг молчал. Санкартье взглянул на своего суперинтенданта, из его глаз исчезла вся доброта. Жинетта продолжала смотреть в пол.

– На навязчивую идею, – объявил Лалиберте.

– По твоему понятию, Орель, по твоему.

Лалиберте сменил позицию и угол атаки.

– Теперь поговорим как полицейские. Тебе не кажется странным, что твой убийца-путешественник убивает у нас в тот момент, когда здесь находится его преследователь? То есть ты, одержимый навязчивой идеей полицейский, гоняющийся за ним тридцать лет? Такое совпадение не кажется тебе странным?

– Конечно, кажется. Если это совпадение. Я же сказал, что после убийства в Шильтигеме Фюльжанс знает, что я дышу ему в затылок.

– Бред! Неужели ты полагаешь, что он приехал сюда, чтобы подразнить тебя? Да будь у него хоть капля мозгов, он дождался бы, пока ты уедешь. Парень, убивающий раз в четыре или шесть лет, мог бы потерпеть две недели.

– Я – не он.

– Вот в этом-то я и не уверен.

– Объяснись, Орель.

– Лично я считаю, что ты бредишь. Он повсюду тебе мерещится, этот Трезубец.

– Плевать я хотел на то, что ты думаешь, Орель. Я рассказываю тебе то, что знаю, и то, во что верю. Не хочешь – не слушай. Веди свое расследование, а я буду вести свое.

– Ладно, завтра, в девять. – На лицо суперинтенданта вернулась улыбка, он протянул Адамбергу руку. – У нас впереди чертова прорва работы. Мы просмотрим твои папки вместе.

– Нет. – Адамберг встал. – Тебе понадобится на эту работу целый день, а я знаю их содержимое наизусть, так что завтра я поеду к брату. Встретимся во вторник утром.

Лалиберте нахмурился.

– Я свободен? Да или нет? – спросил Адамберг.

– Не лезь в бутылку.

– Значит, я еду к брату.

– Где он, твой брат?

– В Детройте. Сможешь дать мне машину?

– Конечно.

Адамберг направился к Ретанкур, которая так и сидела в кабинете суперинтенданта.

– Я знаю, у тебя приказ, – со смехом сказал Лалиберте. – Не принимай на свой счет, но я не понимаю, на черта тебе такой лейтенант. Колеса она не изобретет. Я бы ее в свою команду не взял.

Оказавшись в номере, Адамберг не решился позвонить Данглару, чтобы попросить его изъять некоторые документы. Возможно, телефон прослушивается. Когда Лалиберте узнает, что Фюльжанс мертв, дело примет иной оборот. Ну и что? Суперинтендант ничего не знал о его отношениях с Ноэллой, и, не будь анонимного письма, вообще бы им не заинтересовался. Во вторник они расстанутся, не придя к согласию, как и с Трабельманом, и – привет горячий! – каждый поведет свое расследование.

Комиссар быстро собрал сумку. Он рассчитывал ехать всю ночь, поспав два часа в дороге, и приехать в Детройт утром, чтобы не упустить брата. Он так давно не видел Рафаэля, что даже не волновался – таким нереальным казалось ему все это предприятие. Он надевал футболку, когда в номер вошла Ретанкур.

– Черт, Ретанкур, могли бы постучать.

– Простите, боялась вас упустить. Когда мы отправляемся?

– Я еду один. Это частное дело.

– У меня приказ, – уперлась лейтенант. – Я вас сопровождаю. Повсюду.

– Вы мне симпатичны, Ретанкур, и я знаю, что вы готовы помочь, но это мой брат, мы не виделись тридцать лет. Так что оставьте меня в покое.

– Сожалею, но я еду. Не волнуйтесь, я вам не помешаю.

– Отпустите меня, лейтенант.

– Как хотите, но ключи от машины у меня. Пешком вы далеко не уйдете.

Адамберг шагнул к ней.

– Вы сильный человек, комиссар, но ключей у меня не отберете. Давайте бросим эти детские штучки. Мы едем вместе и будем вести машину по очереди.

Адамберг остыл. Сражаясь с Ретанкур, он потеряет не меньше часа.

– Ладно, – смирился он. – Раз уж вы прицепились, как репей, идите собирать вещи. У вас три минуты.

– Я уже собралась. Встречаемся у машины.

Адамберг оделся и присоединился к своему лейтенанту на парковке. Белокурая телохранительница направила всю свою энергию на его охрану, причем исключительно навязчивую охрану.

– Я сяду за руль, – объявила Ретанкур. – Вы полдня боролись с суперинтендантом, а я дремала на стуле и прекрасно отдохнула.

Ретанкур отодвинула сиденье, чтобы устроиться поудобнее, и включила зажигание. Когда стрелка спидометра подобралась к отметке 90 километров в час, Адамберг призвал лейтенанта к порядку, и она сбавила скорость. В конечном итоге, Адамберг был рад возможности расслабиться. Он вытянул ноги и сложил руки на животе.

– Вы не сказали им, что он умер, – бросила Ретанкур, когда они отъехали на несколько километров.

– Они узнают завтра утром. Вы зря волновались – у Лалиберте на меня ничего нет. Кроме анонимки. Мы закончим во вторник и улетим в среду.

– Если закончите во вторник, в среду мы не улетим.

– Почему?

– Потому что они предъявят вам обвинение.

– Вам нравится драматизировать, Ретанкур?

– Я наблюдаю. Перед гостиницей стояла машина. Они едут за нами от самого Гатино. Они следят за вами. Филибер Лафранс и Реаль Ладусер.

– Слежка – еще не обвинение. Вы сильно преувеличиваете.

– На листке анонимного письма, которое Лалиберте не хотел вам показывать, были две тонкие черные полоски, в пяти сантиметрах от верхнего края и в одном сантиметре от нижнего.

– Фотокопия?

– Именно. С закрытым сверху и снизу текстом. Наспех сляпанный фотомонтаж. Бумага, шрифт и расположение на листе напоминают формуляры для стажировки. Помните, я занималась этим в Париже? А фраза «Задействован лично» звучит по-квебекски. Это письмо изготовили в ККЖ.

– С какой целью?

– Создать мотив, способный убедить ваше руководство отправить вас сюда. Если бы Лалиберте выдал свои истинные намерения, Брезийон никогда не согласился бы на вашу экстрадицию.

– Экстрадицию? О чем вы, лейтенант? Лалиберте спрашивал, что я делал в ночь на двадцать шестое октября, я это понимаю. Я тоже себя об этом спрашивал. Он спрашивает себя, что я мог делать с Ноэллой, это я тоже понимаю. Я тоже задаю себе вопросы. Но, Ретанкур, я не подозреваемый.

– Сегодня после обеда вы все ушли, оставив слониху Ретанкур дремать на стуле. Помните?

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая