Мечеть Парижской Богоматери - Чудинова Елена В. - Страница 25

• Предыдущая
• 25/70
• Следующая

– Можете верить, потому, что это совсем не хорошо, – холодно отозвался Ахмад ибн Салих. – Напротив, это очень даже плохо.

– Объяснитесь.

– Охотно, – Ахмад ибн Салих выдержал паузу, словно желая усилить и без того напряженное внимание Софии Севазмиу, Ларошжаклена и одетого рабочим человека, что до сих пор не вмешался в разговор. – Однако начать придется издалека. Известно, что еще до того, как евроисламский блок принял нынешние свои очертания, в мусульманском мире существовали ядерные разработки. Самой серьезной была, да и осталась, ядерная база Пакистана. Надо понимать, конечно, что пакистанские специалисты обучались в свое время отнюдь не у себя дома.

Да уж, учили мы их на свою голову сами, подумала София. Своих мозгов у них никогда не было, они не способны ни на что, кроме убийства. Прожили двадцатый век нефтяными пиявками, не производили, не изобретали.

– Когда неисламские страны опустили «зеленый занавес», – продолжил Ахмад ибн Салих, – ядерная ситуация в Европе сделалась, как следствие, непрозрачной. «Государства-Кафиры» знают, конечно, что сеть научно-исследовательских учреждений функционирует. Однако даже сотруднику этой сети не в один День можно разобраться, что на самом деле ядерного оружия давно нет. Даже механические устройства изнашиваются без квалифицированной поддержки, что уж говорить… Особенно, если учесть историческое Соглашение в Киото.

Ларошжаклен коротко кивнул. Киотское Соглашение 2029 года, подписанное Россией, Японией, Китаем, Австралией и с большой неохотой Америкой, подробно фиксировало технологии и области знания, не подлежащие экспорту в страны евроислама и старомусульманские страны. Только благодаря Киотскому Соглашению удалось законсервировать Еврабию на техническом уровне 2010-х годов.

– Допустим, но что тут можно счесть огорчительным? Во всяком случае – огорчительным для нас?

– Немного терпения. Как я уже сказал, самой дееспособной осталась ядерная школа Пакистана. До недавнего времени была надежда, что все подсобные работы, а все ядерные лаборатории Еврабии не что иное, как чернорабочие при пакистанской школе, не напрасны. Но эта надежда испарилась окончательно. Пакистан не смог второй раз создать бомбу.

– Ну и? – Ларошжаклен, что давно знала за ним София, по молодости выходил из терпения слишком быстро.

– Газават, как метастазы, не останавливается сам по себе! – Карие глаза Ахмада ибн Салиха стали какими-то пепельными, как земля после пожара. – Для его продолжения ждали бомбы. Но если бомбы, настоящей бомбы, не только нет, но и не будет, значит…

– Грязная бомба?! – Ларошжаклен ударил себя ладонью по лбу. – Черт побери, неужели грязная бомба?

– Да.

– Быть может, кто-нибудь объяснит невежественной старухе, что такое грязная бомба и где она так запачкалась? – София чему-то улыбнулась. Она больше не сверлила взглядом араба.

– Собственно, это и не бомба, Софи, – негромко сказал человек в рабочем комбинезоне. Что-то в выразительных модуляциях его голоса стянуло лицо странного араба в гримасу неприязни. – Просто отходы, продукт ядерного распада. Он не нуждается ни в ракетах, ни в ракетоносителях. Контейнер может пронести на себе и раскупорить обычный диверсант, вопрос чисто технический, многоразовый или смертник.

– А диверсантов или даже смертников может быть сколько угодно, это дешевый ресурс, – продолжил, справившись с собой, ученый. – Для ислама нет ничего дешевле людей.

– Вы не русский, – София вновь столкнулась взглядом с Ахмадом ибн Салихом, но это был уже совсем иной взгляд. – Вы не русский, хотя и жили в России. Ладно, не дергайтесь, но не только же Вам знать чужие секреты. Впрочем, только с моим навыком можно разглядеть, что углы губ почти дрогнули при упоминании о Потемкинских деревнях. Для европейцев это выражение лишено смысла.

– Софи, быть не может! – Теперь уже Ларошжаклен впился глазами в собеседника. – Лицо…

– Ну, лицо, – София усмехнулась. – Это только в годы моей юности хирурги оставляли всякие там рубчики за ушами. Сейчас уже через год нельзя определить вмешательства скальпеля. Абсолютно безопасный фокус. Да и работы-то немного. Контур губ, конечно, чуть-чуть разрез глаз, чуть-чуть нос. Вот только с чего Вам вдруг взбрело в голову расшифроваться, господин резидент? Ядерные причины не все объясняют, во всяком случае мне.

– Кое-что, тем не менее. – Человек, которого уже никак нельзя было назвать Ахмадом ибн Салихом, улыбнулся Софии – без враждебности. – Ликвидация такой масштабной диверсии окупает мой провал, а провал неизбежен.

«Еще как окупают, с лихвой. Сто сорок диверсантов, завербованных, ведь остерегали же умные люди, из российских мусульман, единовременно пробирающихся с радиоактивной заразой к водоемам Москвы, Санкт-Петербурга, Самары, Екатеринбурга, Царицына, Владивостока… Кого-то, конечно, поймают, но результат все равно запредельный. Но они будут взяты до „часа X“ и удар на опережение будет столь же многоруким».

– Но с этими проблемами я справлюсь худо бедно и сам, – продолжил Слободан. – Я вышел на контакт не за этим. События, надо сказать, развиваются стремительно, еще позавчера вечером я не знал о новом витке джихада. Они ведь знают, что ядерные государства не настолько суицидальны, чтобы использовать это оружие первыми. В такой войне нет проигравших. Они же не погнушаются ничем, им хоть всю планету превратить в пустыню, где бродят верблюды, не только двугорбые, но и двухголовые, с маленькими оазисами чистых территорий, на которых расселятся их князьки, самые потомственные потомки Пророка. По-этому, наступление сейчас пойдет массированное, по разным фронтам. Одновременно с использованием грязной бомбы, которое, надо сказать, едва ли состоится, планируется акция устрашения. И вот это уже касается всех вас.

– Что они затевают? – голос Ларошжаклена сделался хриплым от напряжения.

– Полное уничтожение гетто. Начиная с Парижа.

Повисла тягостная тишина. Слова казались слишком просты, они не вмещали своего страшного смысла.

– Они бросят в пять Парижских гетто все городское отребье, так сказать, добровольных помощников благочестивой стражи, – продолжил, наконец, Слободан. – Они пройдут по улицам как лавина дерьма, немедля «обращая» тех, кто дрогнет, и разделывая заживо последних свободных людей.

В подвале ощутимо и мгновенно похолодало. София зябко передернула плечами: на какое-то мгновение улетучилась ее странная молодость, сделалось ясно, что кровь уже плохо греет. Ларошжаклен очень побледнел.

– Тут, думается, мало для кого секрет, что телевидение у евроислама есть, – продолжил в одиночестве Слободан. – Только оно транслирует за занавес. Эту идею они слизнули с времен холодной войны с Советским Союзом. Но тогда радиосигналы несли с Запада скрываемую от советских людей информацию, а теперь отсюда крутятся в основном рекламные ролики в стиле агитационной практики Третьего Рейха. Всякие там агитки о радостях новых мусульман, щебет красивых девушек о том, как нравится им носить хиджаб… В свободном мире есть любители ловить эту муть по спутнику, на потеху. Особенно, конечно, развлекается молодежь. Но только скоро телезрителям сделается не до смеха. С погромщиками пойдут телеоператоры.

– Да, – глаза Софии были как черный лед, лед озера Коцит. – Узнаю манеру. Это они любили проделывать еще в Чечне. Считалось, конечно, что они пользуются видеокамерой для отчетности, иначе им и платить не станут. Наши спецслужбисты не могли взять в толк, отчего зеленые придурки сами лепят на себя улики. Даже лиц не прятали, снимая, что выделывают с людьми. Сначала, при Ельцине, понятно, от безнаказанности. Но потом, когда уже ясно стало, что ловят, что устанавливают личность по этим сволочным кассетам… Вот и решили: подставляются потому, что иначе денег не видать. Это было так, но и не так. Денег не получил бы тот, кто захотел бы выбиться из всеобщей практики. А практика такая возникла только потому, что они сами без этого почти не могли. Они – тщеславные истероиды, все актеры, в большей или меньшей степени актеры.

• Предыдущая
• 25/70
• Следующая