Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис" - Страница 21

— Ещё одно моё движение, и ты в спине проломишься, — шепчет Чонгук, опуская вниз веки. Юнги делает то же самое. — Так какого хрена ты не просишь меня остановиться?

— Потому что я не хочу, чтобы ты меня отпускал.

— Совсем свихнулся, — озлобленно шипит Чонгук.

— Да, — Юнги облизывает губы и приближается к чонгуковым ещё на пару миллиметров, чтобы тот чувствовал ими всё, что Юнги произносит. — Из-за тебя, — Чонгук озверело впивается в его кожу ногтями и сильно стискивает зубы. — Если хочешь ломать – ломай. Я с радостью посмотрю, как ты потом взвоешь от жалости.

— С чего ты взял, что я стану жалеть тебя?

— Потому что ты тоже свихнулся, Чонгук. И тоже не хочешь меня отпускать.

Как же это нестерпимо – слышать его молчание в ответ. Чувствовать, как он разжимает пальцы, как отстраняется, и видеть неподдельную серьёзность в его глазах. Чонгук стоит близко и смотрит пронзительно, будто ждёт, что Юнги переиграет сейчас, опровергнет свои же слова, извинится. Но Юнги лишь грустно усмехается, подтверждая тем самым, что Чонгук проиграл, признав его правоту, и даже не думает прекращать взаимно вглядываться в него.

— Ты не нужен мне, — изрекает, наконец, Чонгук.

— Хоть миллион раз себе это скажи, — пренебрежительно отзывается Юнги, не отрывая от него взгляд. — Не сработает.

— Поэтому ты трахаешь мне мозг? Потому что не в состоянии сказать правду?

— Поэтому ты и себя, и меня обманываешь? Потому что боишься признаться, что не можешь без меня?

Это снова похоже на соревнование – кто кого быстрее добьёт. Только в этот раз ведёт не Чонгук. Юнги смотрит на него, ожидая ответа, но не улавливает и доли замешательства и неуверенности в себе. Кажется, былая злость, которой раскидывало Чонгука по всему помещению, полностью в нём испарилась, и это позволяет Юнги немного набраться смелости для того, чтобы сказать то, что он должен сказать.

— Да, — ожидаемо отвечает Чонгук.

— Да, — легонько кивнув, Юнги перемещает руки: правую кладёт на чонгуково плечо, а левой перехватывает его ладонь, покоящуюся на своём бедре.

— Что ты делаешь? — морщит лоб Чонгук, но делает шаг назад по безмолвной просьбе Юнги.

— Скоро бал, — Юнги осторожно начинает двигаться, пытаясь вовлечь Чонгука в медленный танец. — Решил порепетировать.

— У тебя есть кого попросить, — аргументирует тот, однако инициативу Юнги поддерживает.

Есть, отвечает про себя Юнги, проблема лишь в том, что он – не ты.

— Да, — Юнги в очередной раз опускает взгляд на его губы. — Но я прошу тебя.

Они здесь только вдвоём. Танцуют посреди пустого тёмного помещения, пропитанного запахом сигаретного дыма, и упиваются, дышат друг другом. Со стороны это даже романтично и похоже на маленькую красивую сказку с интересным сюжетом. Жаль только, что у неё вряд ли когда-нибудь будет хеппи энд.

Юнги не хочет другую жизнь, когда Чонгук рядом. Он задумывается об этом всё остальное время – когда ест, учится, просто идёт по улице. Когда его целует Намджун. Но с Чонгуком, прижимающим к себе в танце, не возникает подобных идей. Такая жизнь кажется ему самой нормальной и правильной.

На долю секунды Юнги погружается в недавние воспоминания о разговоре с другом и замирает.

«И давно ты знаешь?» — спросил он у Чимина.

«С тех пор, как увидел твои портреты в его альбоме», — выложил тот.

Чонгук рисует его постоянно. Каждый раз, когда он пытался укрыться от проблем, зарастить душевные раны, он брал в руки карандаш и рисовал его, Юнги. Вряд ли бы Чонгук когда-то показал свои рисунки и уж тем более вряд ли бы признался, кого именно изображает на бумаге, и Юнги немного не по себе от мысли, что он теперь знает о Чонгуке нечто настолько личное. Чонгук наверняка хотел держать это в секрете. Но, с другой стороны, не это ли показатель того, что Чонгук на нём тоже пусть и немножко, но помешался?

— Меня, — проговаривает Чонгук, уставившись на него с сомнением. — Худшего танцора на этой планете.

— Ты ведь всё равно не придёшь туда, верно?

Этой обидой, которую он ощущает сейчас, можно подавиться. Они должны быть вместе на балу. И танцевать на нём должны лишь друг с другом. Это Чонгук должен обнимать Юнги за талию – именно так, как он делает это сейчас: с чистыми чувствами, с доверием. Это Чонгук должен крепко сжимать его ладонь в своей и молча смотреть в глаза. Только такое положение вещей имеет место быть. Не может быть никаких Юнги и Намджун, никаких Чонгук и…

— Меня пригласил Сокджин, — тихо озвучивает Чонгук. — Подошёл вчера и предложил пойти вместе.

Юнги перестаёт двигаться.

Это самая дебильная шутка, которую ты мог придумать, хочется крикнуть ему в лицо, она совершенно несмешная. Мы вообще не обязаны идти на этот бал, особенно порознь, так какого черта ты мне это рассказываешь?

Юнги думает, что Чонгук всё прекрасно видит по его глазам. Слишком громко Юнги орёт внутрь себя и слишком очевидно возмущается. А ещё он разбит как никогда, и это тоже нельзя не заметить. Они ведь только что признались друг другу в чувствах, как он может заявлять о ком-то другом таким невозмутимым тоном, будто все сказанные ранее слова ничего для него не значат?

— Ким Сокджин? — едва не заикаясь, бормочет Юнги, пытаясь собрать волю в кулак.

— Он, — Чонгук ослабляет хватку, видя недоумение и лёгкий шок на лице Юнги. — Я согласился.

Хуже, чем все намджуновы удары вместе взятые. Оглушительнее. Больнее.

Юнги не может собраться и остыть, только накручивает и накручивает себя, позволяя сильному переживанию заполонять голову. В ней сейчас только подрывающее спокойствие отрицание с бесконечными «Нет, нет, нет», а ещё рассуждения о том, что всё так и должно было случиться. Это плата за то, что Юнги ушёл тогда с Намджуном и оставил его, Чонгука, валяющегося на асфальте, не сообщив никому, что ему нужна помощь. Рано или поздно Юнги должен был заплатить.

— Это… — начинает часто кивать Юнги, выпуская чонгукову ладонь из своей. Его начинает потряхивать от тревоги, и он прекрасно понимает, откуда она взялась: такое всегда происходит, когда он боится потерять Чонгука. — Это хорошо для тебя.

Чонгук заслуживает замечательного человека. Не того, что будет бесконечно убегать, а оказавшись рядом – сомневаться или пытаться что-то доказать, а надёжного, смелого, искреннего. Чонгуку нужен тот, кто сделает его счастливым. А трус на такое априори не способен.

— Юнги.

— Сокджин – прекрасный человек. Это все знают, — Юнги давит из себя улыбку, пряча от Чонгука глаза, и подрывается к рюкзаку, который лежит на полу. — Ты отлично проведёшь с ним время, — Чонгук недовольно сводит брови, следя за передвижениями Юнги, и, кажется, хочет остановить его, но с места не двигается. — То есть… не ты. Мы. Мы отлично проведём время. Я ведь тоже там буду. С Намджуном, — Юнги продолжает вести себя суетливо, закидывая рюкзак на плечи и поправляя съехавший свитшот, и глупо улыбаться, будто ничего, всё в порядке, так будет лучше для всех.

— Юнги, — настойчиво повторяет Чонгук, подходя к нему, и, схватив за плечи, разворачивает к себе лицом. — Прости. Мне очень жаль, — приподнимает его голову за подбородок и смотрит на него с безысходностью, мотая головой. — Но всё так и должно быть.

Чонгук прав. Всё так и должно быть. Люди, которые ненавидят друг друга, не могут быть вместе.

Потому что такой союз – бедствие, катастрофа.

Потому что о таких парах пишут книги и снимают психологические драмы.

Потому что именно такие влюблённые обычным солнечным днём приходят на учёбу с травматами и выстреливают всех, кто над ними издевался, смеялся или хотя бы косо смотрел.

Юнги останется с Намджуном, будет всегда под защитой человека, который никуда его не отпустит и никому не отдаст. Чонгук найдёт того, кто заставит почувствовать себя красивым, неповреждённым, честным. И всем будет чудесно. Самое главное – никогда в жизни больше не позволять себе ненавидеть кого-то так же сильно. Чтобы не влюбиться так же безумно. Юнги истерически смеётся про себя от собственной же глупости и слабости, но виду не подаёт: не хочет, чтобы Чонгук увидел, какой же он на самом деле убогий.