Помор - Большаков Валерий Петрович - Страница 19

Когда стало темнеть, пароход пристал к берегу — плыть ночью было опасно. На Миссисипи хватало островков, намытых течением. Им редко давали имена, чаще всего присваивали номера. Ещё опаснее были стволы-топляки. Эти и днём различались с трудом, а уж ночью-то и подавно.

Рано-рано утром, когда над левым берегом занималась заря, капитан ударил в большой колокол, и пароход величаво двинулся дальше.

Стычка с Добаном кое-чему научила Фёдора, вернее, подала ему мысль овладевать револьвером вплоть до сущего совершенства. Ведь Мейси он грохнул потому лишь, что оказался быстрее. Да что там! Повезло просто. Выхватывать «пушку» он научился, это верно, а вот палить, как здешние ганфайтеры, стрелки Божьей милостью…

Над этим стоило серьёзно поработать. Ни дня без выстрела! Никогда не разовьёшь талант пианиста, если не будешь упорно разучивать гаммы. С револьвером такая же закавыка, что и с роялем, — набивать надо руку, а лучше — обе.

И Чуга положил себе за правило ежевечерне, как только пароход отшвартовывался на ночь, уходить подальше, дабы не пугать нервных пассажирок, и упражняться в стрельбе. Час, другой…

Темнело — Фёдор раскладывал костерок, ма-аленький, лишь бы мишень видно было, и стрелял, стрелял, стрелял…

Туренин, порою сопровождая товарища «на занятия», ворчал, что уж больно много патронов переводится, но быстро смолкал, ибо как научиться стрельбе, не расходуя боеприпас?

Ночью рука у Фёдора побаливала, зато делалась всё ловчее, движения приобретали отточенность. Чуга потихоньку одолевал непростую дорожку к славе ганфайтера…

Через неделю судно отшвартовалось в Мемфисе, штат Теннесси. Некогда деревня племени чикасо, город стал главным невольничьим рынком под властью бледнолицых. Тут «Великого Могола» поджидала огромная баржа, гружённая дровами. Казалось невероятным перебросать все чурки, да ещё и место найти, где их все уложить, но ничего, команда справилась.

Чуга, Туренин и Шейн нашли себе укромное местечко на корме, как раз за аккуратным штабелем дров, и резались в карты.

Князь отчаянно мухлевал, но Фортуна оказалась немилостива к нему.

— Ну правильно! — возмущался Павел. — Если ни одного козыря!

— Привет, — удивился Фёдор, — а дама?

— Ну одна дама…

— А валет козырный?

— Ну один валет…

Тут князь перестал бурчать — его глаза сощурились, что-то высматривая за спиной у Чуги.

— Глянь-ка, — сказал он негромко. — Во-он тот типчик в сером котелке…

Помор обернулся, примечая суетливого господинчика в потёртом сюртучке и полосатых брючках.

— Где-то я его уже видел… — протянул Чуга и хмыкнул: — Где, главное! В Сент-Луисе и видел, в салуне! Он тогда спускался, а за ним топал Мейси.

— Да? А я его на улице приметил. Этот «серый» всюду за нами ходил…

Ларедо посмотрел на Туренина, перевёл взгляд на Чугу.

— Я что-то пропустил? — сказал он неуверенно.

— Пустяки, дело житейское! — ухмыльнулся князь. — Тео набил морду Мэтьюрину Гонту, и тот сильно обиделся.

— Самому Гонту?! Ну ничего себе…

— А эта «серая мышка», — кивнул Павел на типчика в котелке, — не иначе как «пинк».

— Кто? — не понял Чуга.

— «Пинк»! Агент Пинкертона.[70] Надо полагать, Гонт нанял «пинков» и пустил их по нашему следу!

— А мы сейчас проверим. Павел, подмогнёшь?

— Легко!

Фёдор поднялся и прогулялся по палубе, держа курс на господинчика в сером. Господинчик любовался видами на реку.

Чуга подошёл к нему с одного боку, Туренин с другого и взяли «пинка» под локотки.

— Что? — дёрнулся он. — Что такое?

— Разговор есть, — сказал Фёдор и воскликнул: — Ну конечно! А то ты, я смотрю, набрался изрядно, ноги не держат!

— Другу, да не помочь? — подхватил князь.

Пассажиры не обратили внимания на подвыпившую троицу — на пароходе многие лечились виски от скуки долгого пути.

Заведя агента на корму, Чуга нежно прислонил его к штабелю дров.

— Отпустите немедленно! — просипел тип в котелке. — В чём дело?

— Ты кто такой, засранец? — спросил его Чуга с проникновенностью.

— Я — Финиан Роуз, коммивояжёр! Что вам от меня надо? Денег у меня нет, предупреждаю сразу!

— Если ты действительно Роуз, — подступил князь, — то за каким дьяволом следишь за нами?

— Да вы что? — вытаращился Финиан так натурально, что Фёдор даже засомневался, а того ли они в оборот взяли.

— Вопросы тут задаём мы, — жёстко сказал Туренин. — Давно ты в агентстве Пинкертона? Кто тебя послал за нами — начальство или сам Гонт? Отвечай!

— Джентльмены что-то путают… — заскулил Роуз, но тут Чуга убедился в правоте своих подозрений: выглядел Финиан перетрусившим малым, но глаза смотрели спокойно, с иронией даже.

Фёдор основательно встряхнул «пинка», да так, что у того зубы клацнули, и проговорил — медленно, ровно, очень прохладным голосом:

— Ты заплатил Добану Мейси, чтобы тот порешил нас…

— …А джентльмены такого не спускают, — сказал Туренин, тыча дулом револьвера Финиану в бок.

Тут-то Роуз и «сдулся».

— Нет! — хрипло выдавил он. — Не надо! Я всё скажу! Да, я работаю на Пинкертона. Мы с Диком «вели» вас от самой Пятой авеню, но мы… Мой бог! Что нам приказали, то мы и делали!

— Кто приказал?

— Гонт! Мэтьюрин Гонт! Он заплатил большие деньги, чтобы мы вас нашли. Сперва мы получили от него указание за девкой его приглядывать, а потом — за вами.

Чуга отпустил «пинка», и тот чуть не упал.

— Живи, — сказал Туренин, пряча «адамс».

— Плыви, — добавил Фёдор. Роуз дёрнулся было уходить, но помор покачал головой: — Не туда. За борт — и плыви. Берег рядом, водичка тёплая. Мемфис недалеко… Или помочь?

— Нет-нет! Я сам!

«Пинк» торопливо перелез через леера, перекрестился и ушёл «солдатиком» в воду, придерживая свой котелок. Прошло немного времени, и Чуга разглядел маленькую чёрную фигурку, вылезавшую на берег.

— Вот тебе и весь сказ… — пробормотал он.

Миссисипи — величавая, плавная — катила свои воды, переливаясь на солнце. Мути в «Большой реке»[71] было столько, что наносные острова, кое-где покрытые деревьями, постоянно меняли свою «географию» — смещались, становились полуостровами, сращиваясь с берегом, размывались — и превращались в отмели. На одну такую едва не занесло «Великого Могола».

Река сверкала, распахиваясь во все стороны, веяло простором. Вялые, разморенные пассажиры лениво прогуливались по верхней палубе, когда вдруг вахтенный заорал в жестяной рупор:

— Лот на правый борт! Лот на левый борт!

Матросы, зовомые лотовыми, шустро кинулись на бак и перевесились через борта.

— Две сажени! — завопил левый. — Две-е! Две с половиной!

— Три-и! — вторил ему правый. — Три без четверти! Две с половиной!

— Две-е! Без четверти!

— Стоп правая! — загремело из рубки. — Стоп левая! Обе назад!

Монотонное, бодрое шлёпанье колёс сменило звучание.

— Стопори левую! Дай левой вперёд! Теперь стопори правую!

Пароход легонько сотрясся, вызвав ойканье пассажирок и взрыв лоцманского негодования. Однако пронесло — чиркнув по мели, «Великий Могол» почапал дальше.

Схватившись во время толчка за поручень, Фёдор отпустил его и поправил шляпу, подумав мельком, что прав был Павел — удобная штука «стетсон». Солнце печёт, а ему хоть бы хны.

Сощурившись, он оглядел берега. Восточный был далёк, а правый, низменный, стелился вдаль зелёными разливами травы. Суша поражала пустынностью, лишь однажды справа по борту показался одинокий заблудший бизон — громадный буйвол, косматый и горбатый, двигался грузной трусцой, мотая рогатой башкой, словно подметая густую травку.

Зато на воде было оживлённо. Издавая приветственные гудки, мимо проплыли пароходы «Эклипс» и «Фаворит». Постоянно попадались угольные баржи и бревенчатые плоты. Как раз один такой сплавлялся поодаль — обширнейший, заставленный штабелями жёлтых пахучих досок и вязками гонта.[72] На мокрой «палубе» плота стояли вразбивку четыре шалаша, у костра, разведённого на глине, дежурил повар, мешая варево в котле. Человек двадцать плотогонов ворочали вёслами на «корме» и в «носу» своего плоского корабля, заворачивая его по течению.