Пират - Большаков Валерий Петрович - Страница 35

От отмели Ла-Барра до города Маракайбо было миль шесть пути. Пираты одолели их быстро, ожидая отпора местных вояк, а их тут было не меньше, чем людей Моргана, но не дождались — и мирное население, и военные сбежали.

Пешком, на лошадях или на осликах жители Маракайбо спасались от нового набега.

Кто в леса подался, кто к родичам в Гибралтар — цветущее селение милях в тридцати к югу.

Выморочный город…

Никого не осталось в Маракайбо — прошлое нашествие Олонэ так напугало жителей, что они бросали свои дома, приметив новую беду.

Сухов неторопливо прогулялся по улицам, вытянувшимся вдоль пролива.

Первыми тут отметились немцы, ещё во времена Кортеса основав Ной-Нюрнберг, но вскоре забросили его.

Потом пришли испанцы, появилась Нуэва-Самора. А уж как её перекрестили в Маракайбо, история умалчивает…

Улицы были пусты и усеяны приметами поспешного бегства — лоскутья, бумаги, обрывки наглядно свидетельствовали о недавних страхе и суете, обуявших целый город.

Скрипели на ветру распахнутые ставни, кое-где подымливали непогашенные печи. Рыже-белой тенью прошмыгнул кот. Взлаяла собака, заскулила, почуяв человеческий дух.

По выжженной солнцем площади гуляли вихорьки пыли, и даже хилые пальмы, окружавшие её, словно понурились — опускали листья, не выдерживая зноя и духоты.

Большая часть дверей была заперта в наивной уверенности, что замки удержат грабителей, но кое-где створки стояли открытыми настежь, молчаливо свидетельствуя: красть нечего! Или отводя глаза…

Морган сделал широкий жест и сказал не без напыщенности:

— Отдаю вам град сей на поток и разграбление!

«Джентльменам удачи» только скажи…

С довольным рёвом «джентльмены» разбежались, врываясь в брошенные дома, разоряя чьи-то маленькие мирки.

Не гнушались они и церковным добром, да и монахов потрясли основательно, благо городишко мог похвастаться аж четырьмя обителями, а в храме Нуэстра-Сеньора-дель-Кармен пираты устроили кордегардию, куда сгоняли захваченных в плен (читай — в рабство). Сотня молодчиков, понимая, что самое ценное жители унесли с собой, отправилась в леса и поля, надеясь вернуть хозяев силой да разговорить их.

Прошёл день, минула ночь — корсары, занявшие лучшие дома города, недурно провели время, отъедаясь за счёт хозяйских припасов и опустошая винные погреба.

На следующий день молодчики, отправившиеся за «языками», вернулись, ведя в поводу полсотни мулов, навьюченных всякой кладью.

Перед собою они гнали человек тридцать измученных пленников и пленниц. А те и не ведали, что мучения их только начинаются…

Разве пиратов удовлетворят жалкие пожитки?

Им злато-серебро подавай, каменья да жемчуга.

Пленные подняли скулёж — дескать, бедные мы и вообще не местные, но корсары только посмеивались.

И взялись за «бедных и не местных» всерьёз: избивали, вставляли фитили между пальцев ног и поджигали, закручивали вокруг шеи верёвку с узлами, да так, что глаза от удушья вылезали, не умещаясь за веками.

Подвешивали к деревьям за руки или за ноги, прижигали животы раскалёнными кочергами — и несчастные говорили взахлёб, выдавая и своих, и чужих.

Их вой и вопли то и дело прерывались рыданиями да обещаниями всё рассказать как есть.

Олега, впрочем, такое отношение к пленным не впечатляло — такое творилось и раньше, и ныне. Любая армия, захватывая чужие города, точно так же обращалась с «мирным населением» — до всяких Женевских конвенций ещё надо было дожить не одному поколению.

Сухов первым обошёл всех захваченных и по-хорошему расспросил их, как найти некоего Педро Нуньеса, выдающего себя за дона.

Никто не знал такого или забыл с перепугу, но к вечеру Олега разыскал сам Морган, улыбавшийся, как именинник.

— Нашёл! — воскликнул он.

— Донна Флора здесь?!

На лицо Генри набежала тучка.

— Не её, — вздохнул он, — а этого… дона Педро. Почтальона!

— Отлично! А то я его искал-искал, да всё без толку. Где он?

— Ведут! Пошли.

«Адмирал» привёл Олега в своё временное обиталище на главной площади Маракайбо — богатый дом, принадлежащий вице-губернатору.

Педро Нуньес уже находился на месте — малость потрёпанный, с наливающимися синяками, но целый и почти невредимый. Щуплый, он терялся на фоне Гориллы Тома.

— Капитан Драй! — вскричал он, радуясь знакомому лицу. — Скажите им, что я ни в чём не виноват! Я бедный купец, торгую кожами, и с меня нечего взять!

Сухов сделал ему знак помолчать и сказал:

— Я прослежу за тем, чтобы никто тебя не тронул, но ты здесь не за тем. Скажи нам, где живёт донна Флора?

Нуньес, преданно вытаращившийся на него, не понял вопроса.

— Э-э… Простите, капитан, а вы о ком?

— Помнишь, ты передал мне письмо на Тортуге? — терпеливо проговорил Олег, жестом успокаивая Моргана.

— Помню, как же!

— Где тебе его передали?

— В Пуэрто-Бельо!

— Донна Флора там не живёт! — не выдержал Генри.

— Донна Флора? — пролепетал «дон Педро».

— То письмо было от неё. Кто передал его тебе в Пуэрто-Бельо, помнишь?

— Конечно! — с готовностью сказал Нуньес и смешался: — То есть… Я не видел её лица… Я…

— Её?! — воскликнул Морган.

— Рассказывай, Педро, — решительно заявил Олег, — всё, что знаешь, в подробностях.

— Да, да, конечно! В Пуэрто-Бельо я закупил партию крокодильих кож и уже возвращался было на борт, как вдруг ко мне подошёл здоровенный такой метис в ливрее и сказал с поклоном, что меня дожидается его госпожа. Она, мол, хочет передать со мною письмо. Ну я, конечно, не стал отказывать сеньоре, и тот метис подвёл меня к запылённой карете. Четвёрка лошадей, запряжённых в неё, выглядела усталой, а окошки в дверцах были задёрнуты занавесочками. Я стою, и тут приятный женский голос спрашивает меня из кареты, интересуясь, я ли тот самый Педро Нуньес из Маракайбо? В самом деле, говорю, вы не ошиблись, сеньора. А она мне: по пути в Эль-Пуэрто-дель-Принсипе найдёте некоего Тома Кларка, контрабандиста, его корабль «Бетти» будет стоять в бухте Санта-Мария. С ним вы отправитесь на Тортугу, где и передадите моё письмо капитану Драю. Я, правда, запротестовал, ибо в моих планах не было опасного путешествия в Бастер, но тут занавеска раздвинулась, и нежная женская ручка протянула мне увесистый, вышитый узором кошель. Это, дескать, на дорожные расходы. А потом дала мне письмо. Всё, сеньоры, больше я вам ничего сказать не могу, ибо не знаю!

— Тысяча чертей! — прошипел Морган, ярясь.

— Спокойнее, Генри, спокойнее… — затянул Сухов. — А скажи-ка, любезный, — обратился он к Нуньесу, — карета была сильно запылённой?

— О, изрядно, сеньор капитан!

— А лошади выглядели уставшими?

— Ещё как! Потные они были, и словно корочкой грязи покрытые — от той же пылюки.

Драй покивал довольно, хлопнул Моргана по плечу и вывел его из комнаты, подальше от чужих ушей.

— Генри, — сказал Олег, не выдавая своего волнения, — мы дураки. Оба! Разумеется, донна Флора не из Пуэрто-Бельо. А теперь подумай сам: откуда ещё можно долго ехать на карете в тех Богом забытых полудиких местах?

Морган поморгал, и тут до него дошло.

— Панама! — выдохнул он. — Дьявол! Как же я раньше-то не догадался? Разумеется, она из Панамы! Ах, дьявол… А мы здесь!

Сухов рассмеялся.

— Ах, Генри! И здесь найдётся для нас дело. А Панама… Ты же грозил уже президенту аудиенсии заявиться в Панаму? Вот и сдержишь данное слово… Позже. А пока — докончим начатое!

Добрых полмесяца пираты выявляли богатеев — и «раскулачивали» оных. Каждый день «корсарчики-флибустьерчики» отправлялись за город и никогда не возвращались без добычи.

Да и куда от них спрячется законопослушный мещанин, верноподданный короля и святой матери Церкви?

Разграбив всё, что можно, Морган отдал приказ поднимать якоря и двигаться к Сан-Антонио-де-Гибралтару (своим названием этот город, скорее даже посёлок, обязан основателю, конкистадору Гонсало Пинье Лидуэнье, родом из «настоящего» испанского Гибралтара).