В синих квадратах моря (Повесть) - Золототрубов Александр Михайлович - Страница 17

— А где Крылов? Его что-то не видно, может быть, в кубрике?

— Я отпустил его на берег, тут вот рядом, — доложил Зубравин.

Петр промолчал. Но когда строй распустили, он сделал мичману внушение.

— На поверке должны быть все.

Зубравин неуклюже почесал щеку:

— Таня ему звонила на КПП. Не мог отказать…

«Сам ворчал и сам же отпускает», — с раздражением подумал Петр, но, разговаривая с мичманом, не горячился. Конечно, неприятно, что лучший радист, которому всегда доверяли, вдруг подвел весь корабль. Горько это сознавать. Но от правды, как от тени своей, не уйдешь. И строгость свою надо выдерживать до конца.

— Учту, товарищ лейтенант.

Грачев перевел разговор на другое:

— Как жена?

— Хворает.

— Слабая она у вас…

Зубравин с обидой в голосе сказал:

— Ольга жизнью не избалована, товарищ лейтенант. Долго работала грузчицей.

Грачев провел ладонью по лицу:

— Не сердитесь, мичман. — В его голосе послышались добрые нотки. — Я не хотел вас обидеть. Правда, моя жена не таскала мешки. Она учится. Пианистка. У каждого своя судьба. Один — инженер, другой — ученый, а третий — грузчик. Все естественно. Ни бравировать этим нельзя, ни других упрекать. Я вот тоже тяжелого не таскал: после школы сразу в училище. Потом — море. Отец здесь плавал…

— Ни к чему нам дуться, — отозвался Зубравин. — Командиры мы, а не барышни. Я вот о море думаю.

— О море? Не понимаю.

— О море и… о вас, — тихо повторил мичман. — Нелегко, когда море бунтует. Рычит, как зверь какой. Нервы шалят… К чему вам было идти на корабль? Служили бы… — он запнулся, словно боясь высказаться до конца.

— Ну, ну, договаривайте, — насторожился Грачев.

— На бережок вам. Море, оно того… Не всех принимает.

— А вас приняло? — в голосе лейтенанта слышалось раздражение. И даже покраснел, брови нахмурил, и стали они похожи на лохматые крылья бабочки.

— Да, уж приняло…

«Хвастун!» — вспылил про себя Грачев. А Зубравин уже говорил ему о том, что корабельная жизнь тем и романтична, что всякий раз, уходя в штормовые широты, люди умеют смотреть в глаза океану. Иные не выдерживают, просят списать их на берег и даже смотрят на тельняшку, как на что-то заколдованное, а те, кто покрепче и кому по сердцу неуютная моряцкая жизнь, не пасуют. Чем чаще выходят они в море, тем сильнее привязываются к кораблю. И дело тут вовсе не в особых качествах характера человека, а в том, как он относится к своей профессии моряка. Адмирал Нельсон до конца своей жизни страдал морской болезнью, но если бы кто из друзей предложил ему покинуть море, он счел бы того человека своим врагом. Море — оно признает сильных.

— И меня признает, вот попью побольше соленой воды, — пошутил Грачев.

— Глотать воду тоже надо уметь, а то можно и совсем захлебнуться, — заметил мичман.

В это время у трапа появился Крылов. Небрежно взглянув на Грачева, он доложил мичману, что прибыл из города без замечаний. На его лбу блестели капельки пота.

— Бежал, боялся опоздать, — Крылов полез в карман брюк за платком и тут вдруг обронил на палубу розовую косынку. Грачев поднял ее, отдал матросу.

— Чья?

— Женская, — отпарировал Крылов. — Еще что желаете знать? Где был? У Тани. Может, прикажете не ходить?

У Петра дернулась бровь. Почему матрос ведет себя так развязно? Даже не взял у него разрешения обратиться к мичману. Ну, ну, ничего, он собьет с него эту спесь. А сейчас, сдерживая свой гнев, он сказал:

— Тоже мне — рыцарь! Видал я таких голубчиков. Храбрости на один бросок, а потом слезы льют.

— Куда уж мне с вами тягаться, товарищ лейтенант, — съязвил Игорь. — Вы же сын героя-подводника. Хоть картину с вас пиши — и в Третьяковку.

Грачеву словно дали пощечину.

— Три наряда вне очереди! — почти выкрикнул он.

Крылов ушел, и повисла какая-то невесомая тишина.

Петру даже стало жарко. Мичман топтался на месте. Его тоже покоробило поведение Крылова, но не меньше виноват во всем и лейтенант. К чему вот так колоть? Он поднял на Грачева глаза.

— Зазря наряды, — робко заметил Зубравин. — Ну, ходит парень к девушке, так что? Бить за это грешно. У Гончара даже на свадьбе были. А что Игорь, хуже?

Грачев пропустил его слова мимо ушей.

— Ни к чему это, ни к чему, — бубнил Зубравин. — Озлить можно человека, а потом трудно душу его настроить.

В серых глазах мичмана Петр читал упрек. И стало ему не по себе.

Еще с вечера Петр условился с доктором сходить в горы. Воскресное утро выдалось на редкость тихим. На море — зыбь. Солнце протянуло по воде серебристые тропинки. Петр надел спортивный костюм и теперь поджидал у трапа Коваленко. На палубе показался Серебряков. Покрутил усы.

— За ягодами? — подмигнул он Грачеву. — А у меня Ирка заготовитель. Их надо уметь искать, ягоды. Голубев, наш флаг-связист, знает морошковые места.

Петр засмеялся:

— У доктора тоже нюх…

Грачев взбирался на сопку, она была высокой и отвесной. Коваленко остался где-то в низине, а он все карабкался. А вот и вершина. Впереди, насколько хватало глаз, море. Искристое, белопенное. Петр присел на камень, обросший темно-коричневым мхом. В стороне у валуна кто-то разговаривал. Он обернулся и увидел неподалеку Голубева, сидевшего с какой-то девушкой. Так это же Ира Серебрякова! Петру стало неловко. Он поднялся, шагнул в сторону. Из-под ноги выскочил камень и гулко покатился вниз. Ира обернулась на шум.

— Петя! — воскликнула она. — Вот не ожидала встретить вас здесь. Идите к нам!

«Черт меня потащил сюда», — сокрушался в душе Петр.

Голубев холодно пожал ему руку, буркнув под нос «привет, лейтенант», и стал как мальчишка швырять камни в море. Он был в темно-синем спортивном костюме, в черных очках, а на голове — белая с помпоном шапочка.

«Разоделся, как клоун», — подумал Петр, садясь на каменную глыбу. Ира тоже присела рядом. Она одета со вкусом: голубоватого цвета брюки, красный с белой отделкой свитер и такая же шапочка.

— Петя, — весело заговорила Ира, — мы с Гришей тут поспорили. Я говорю, что если добыть из моря всю соль, то ее хватило бы всем жителям Заполярья на несколько лет. А он, — Ира кивнула в сторону Голубева, — возражает, мол, и по щепотке не достанется.

— Ирочка, я беру факты не с потолка, — бросил Голубев.

Петр возразил ему:

— Ваши факты, если их можно так назвать, уважаемый Григорий Афанасьевич, не выдерживают критики. В мировом океане растворено 50 квадрильонов тонн солей магния, брома, золота и других веществ. Если соль, растворенную в морской воде, удалось бы равномерно распределить по поверхности нашей планеты, она покрыла бы землю слоем толщиной в сорок пять метров.

— А чему равен один квадрильон? — спросил флаг-связист.

Ира засмеялась — разве Гриша не знает? Это же единица с пятнадцатью нулями!

Голубев подошел к девушке и поднес к ее губам ягоду.

— Съешь, совсем спелая! А науки дома грызть будем.

Ира съела морошку. Ей было весело — и от того, что светило яркое солнце, и от того, что рядом с нею были ее друзья. Ей весело, а Петру совсем нет. Глядя на Иру, он вновь вспомнил свою жену. Ведь она тоже сейчас могла быть с ним рядом, и так же, как эта девушка, улыбаться солнцу, собирать морошку, а он подносил бы к се губам ягоды. Нет Лены, есть тоска. И письмо, которое получил вчера.

«Милый!

Все думы о тебе, хотя скрывать не стану, писать совершенно некогда. Хлопот по горло. Жизнь так устроена, что трудом всего надо добиваться, никто на блюдечке не принесет тебе счастья и не скажет: бери, Ленка, это твое.

Ты вот уехал, и будь у меня малыш, все-таки легче переносить разлуку. Да и мама могла за ним присмотреть, пока я учусь. Люблю тебя и боюсь потерять.

Что нового у тебя? Берегись там, на море-то. Я страшусь его, а почему, и сама толком не знаю. Целую. Твоя Ленка.

Р. S. Чуть не забыла. На месяц уезжаю в Москву с концертом. Я так благодарна Андрею, что он устроил поездку. А ты чего-то губы дуешь, даже привет ему не передал. Милый, нельзя быть эгоистом!