Дважды не присягают - Бортников Сергей Иванович - Страница 25

– Никуда я не влипал… И вы знаете это лучше остальных.

– Знаем, – согласился Косой. – Но отдуваться придется именно тебе.

– А это видели? – узник согнул в локте правую руку и подсунул кукиш под нос сначала одному, затем второму авторитету.

– Зря ты так, – обиженно протянул Глухой. – Тебе все равно семерочка светит за стрельбу в центре города… Возьмешь на себя Плинтуса сотоварищи – получишь двенадцать. И мы тебя вытянем по половинке.

– Ни хрена у вас не выйдет.

– Еще как выйдет! – зло прошипел Косой. – Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому!

– Это как?

– Девчонка твоя по уши в долгах. Одно мое слово – и ей хана!

– На все воля Божья.

– Давно ты стал таким фаталистом?

– С Афгана…

– Да хрен с ней, с Маринкой… Мать лучше пожалей…

Заметив недоуменный взгляд арестанта, Игорь уточнил:

– Будешь выпендриваться – трамвай ей вторую ногу переедет!

Лучше б он такого не говорил…

Володя бросился вперед и впился пальцами в горло обидчика. Глухой, вместо того чтобы прийти на помощь компаньону, растерялся и забился в уголок. Задержись контролер еще на мгновение, Косой остался бы на всю жизнь инвалидом не только в переносном смысле слова. И то – если б выжил! Но прапорщик, ни на миг не отрывавшийся от глазка двери следственного кабинета, в котором происходила беседа, успел среагировать и, ворвавшись в помещение, без раздумий огрел Гриню дубинкой по голове. После чего безжалостно защелкнул на его руках «браслеты», приговаривая:

– Я же вас предупреждал, господа-товарищи: он буйный! Поторопитесь, у вас осталось всего десять минут…

– Нам хватит! – потирая горло, прохрипел Игорь. – Если ты, падло, не подмахнешь добровольное признание, я твой блядский род на корню истреблю, понял?!

– А подпишешь – получишь кучу денег, – оклемавшись от нервного потрясения, миролюбиво предложил Глухой. – Захочешь играть по нашим правилам – маякни через адвоката! Скоро его к тебе допустят… Твоя мамка постаралась…

И действительно, на следующий день Гринько познакомился со своим защитником. Матвей Тадеевич был стар и подслеповат. С его уст постоянно слетали юридические термины вперемешку с галицкими ругательствами. «Чистосердечное признание, шляк бы тэбэ трафыв, смягчает вину…» Что этот хитрый лис будет больше работать не на него, а на Глухого и Косого, стало ясно уже с первых секунд общения. Поэтому Владимир решил сразу расставить все точки над «і».

– Передайте «инвалидам» мои условия: десять штук зелени – и я согласен… Деньги вы лично отнесете Марине. Запоминайте адрес…

На воспроизведение – есть такой термин у юристов – потратили несколько месяцев. Оперативники возили Гриню по местам «боевой славы» и подробно рассказывали, как происходило то или иное преступление. После этого Володя делал очередное «чистосердечное признание».

И все равно суд прошел не так гладко, как рассчитывали Левицкий и «команда инвалидов». Судья Платова брала под сомнение каждый эпизод, каждое «доказательство». Может, она просто оказалась порядочным человеком, а, может, больше, чем обвинителям, доверяла свидетелям, без приглашения являвшимся в зал заседаний и дававшим показания, в корне противоречащие версиям правоохранителей. Подлил масла в огонь и эксперт Франчук, утверждавший, что «предоставленная схема не могла быть использована для подрыва автомобиля гр. Плинтусова К. Л.». Тут необходимо короткое пояснение: признаваясь в преступлениях, которые не совершал, Гринько по требованию прокуратуры рисовал схему используемого взрывного устройства, применяя при этом знания и навыки, полученные в военном училище плюс опыт боевых действий в Афганистане. Во главу угла он непременно ставил артиллерийский снаряд, в результате взрыва которого обязательно остались бы осколки, а их-то криминалисты как раз и не обнаружили. Так, например, в случае с Плинтусом, скорее всего, был взорван обычный газовый баллон… Но… Дав показания один раз, люди почему-то не являлись на следующие заседания, а заключением неподкупного эксперта обвинение просто решило пренебречь. Благо, Володин защитник не слишком настаивал на обязательном присоединении его к делу.

Гринько из клетки постоянно вглядывался в зал, пытаясь найти глазами свою подругу, но она так ни разу и не появилась. Однажды ему удалось улучить момент и шепнуть на ухо матери: «Узнай, получила Марина деньги или нет». На следующий день Валентина Александровна передала ответ: «Ее уже несколько недель никто не видел».

Гриня понял, что его нагло обманули и «пошел в отказ». Отвел адвоката, стал требовать проведения ряда независимых экспертиз и повторного вызова свидетелей…

Но ему никто не верил.

Собственноручное признание – по-прежнему царица доказательств во всех демократических странах.

Что написано пером, не вырубить топором…

Очередной раз перебирая фотографии сына, Валентина Александровна наткнулась на несколько интересных снимков. На одном из них Володя был запечатлен рядом с человеком в праздничном мундире с лампасами. «Герою Афганской войны от генерала Красницкого», – гласил автограф на обороте. На втором – сын стоял в обнимку с курносым мальчишкой в форме рядового Советской армии. Это фото было подписано не так помпезно, зато искренне: «Я Ваш должник навеки. Шура Панкратов». Дальше следовал адрес: город Тула, улица Социалистическая…

От Вовкиных друзей удалось узнать: нынче генерал возглавляет всеукраинскую организацию воинов-интернационалистов; Толя Слободян раздобыл номер его мобильника. Валентина Александровна не замедлила воспользоваться им.

– Алло, Виктор Сергеевич?

– Я.

– Это мама капитана Гринько.

– Не знаю такого!

– Но как же? Вы ведь вместе открывали памятник воинам-интернационалистам!

– Что вы хотите?

– Володя попал в беду… Его обвиняют в убийстве целого ряда бандитских лидеров.

– А я здесь при чем?

– Но он не виновен!

– Это, мамаша, не нам с вами решать. Есть суд, он во всем разберется!

И пошли короткие гудки.

После этого сразу расхотелось искать Панкратова. Но он нашелся сам…

Однажды поздним вечером, когда Валентина Александровна уже спала, домашний телефон неожиданно разразился частыми междугородними звонками. «Кто бы это мог быть?» Женщина неохотно поднялась с кровати и с трудом добралась до аппарата.

– Алло, – бросила раздраженно.

– Это квартира Гринько? – завибрировал в трубке незнакомый мужской голос.

– Да.

– И где мой боевой командир?

– Кто это? – вопросом на вопрос ответила Валентина Александровна.

– Вы меня не знаете… Я – Шура.

– Панкратов?

– Точно!

– Володя сидит в тюрьме.

– За что?

– Кое-кто в нашем городе считает, что именно он истреблял бандитов.

– А вы?

– Что я?

– Что вы думаете по этому поводу?

– Володя невиновен.

– Да… Дела… И сколько ему дали?

– Пятнадцать лет… Усиленного режима…

– Сколько?

– Пятнадцать…

– О, господи! Я завтра же выезжаю.

– Зачем?

– Однажды он спас мне жизнь. Оставаться в долгу я не привык. Да и не имею морального права.

– Шура… Вы живете в другой стране, здесь с вами никто не станет даже разговаривать!

– Это мы еще посмотрим! Я позвоню с вокзала. Сможете встретить?

– Конечно…

Пока Гринько пребывал под следствием, никаких резонансных преступлений в городе совершено не было, но как только его отправили на зону – взрывы возобновились с прежней силой. Валентина Александровна опасливо косилась в сторону своего нового квартиранта – Шуры Панкратова – но спрашивать ни о чем не решалась.

Левицкий особо не расстраивался. Виновный в серии предыдущих убийств наказан. И этого поймаем! Только после того, как погибли оба «инвалида», Ференц Романович начал бить тревогу. Однако…