Пусть всегда светит солнце (Рассказы) - Панферов Ким Федорович - Страница 18

— Нашей рабочей кости мастеровой, — с гордостью хвалился дед соседям. — Умелец. Кормилец.

И только с одним никак не мог смириться дед. Часто, вернувшись вечером после работы и наскоро перекусив, Андрей садился за бумагу и рисовал, рисовал.

— Баловство все это, — ворчал дед, видя, как Андрей засиживается допоздна. — Непутевый ты какой-то. Другие парии как парни. И с девчатами гуляют, и в клуб ходят. А ты прилип к своей бумаге, сиднем сидишь. Смотри, так и…

— Невесту просидишь, — смеялся Андрей и мечтательно говорил: — Эх, дедушка, хочется мне нарисовать картину. Большую, большую. О революции. Да жаль, умения у меня нет. Подучиться бы у кого…

Быстро расправившись с завтраком, Андрей выскочил из-за стола, натянул пальто, укутал шарфом шею и, нахлобучив на голову шапку, вышел наружу, крепко прихлопнув за собой дверь. Мороз после теплой комнаты сначала показался небольшим. Засунув руки в карманы, Андрей постоял немного, поглядел на тусклое небо и зашагал по улице.

— Здравствуй, воробушек! — вдруг раздался звонкий девичий голос.

У колодца в соседнем дворе стояла Аленка, дочь Иннокентия Гавриловича.

— Опять ты меня воробьем обзываешь? — грозно нахмурился Андрей и, схватившись руками за забор, сделал вид, что собирается перепрыгнуть через него. — Вот сейчас я тебе задам.

— Не посмеешь, — насмешливо проговорила Аленка. — Я же тебя не воробьем назвала, а воробушком.

И столько в ее голосе было нежности и ласки, что Андрей вдруг засмущался и покраснел. Благо на улице было еще темновато.

— Ну ладно, — грубовато сказал он, снимая руки с забора. — Некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать.

— Так я ж тебя не держу, — лукаво улыбнулась Аленка и поглядела на обескураженного Андрея. — Иди, чего стоишь?

— А ну тебя, — в сердцах махнул рукой Андрей и пошел по улице.

А вслед ему донеслось:

— Андрей-воробей, не гоняй голубей, гоняй воробушек-недотрогушек!

Андрей повернулся и погрозил Аленке кулаком. Девушка замахала руками, подпрыгивая на месте, и Андрей услышал:

— Воробушек, воробушек…

«Вот егоза», — усмехнулся он. С Аленкой они были старыми друзьями. Вместе росли, вместе бегали в школу. И оттого, что Аленка неожиданно вспомнила дразнилку, которой она в детстве допекала его, у Андрея вдруг поднялось настроение. И он, не обращая внимания на мороз, прошагал свой длинный путь до работы, улыбаясь и насвистывая.

— Иди скорее, — сказал охранник в проходной. — Там всех граверов собирают.

— А зачем? — спросил Андрей.

— Кто их знает, — ответил охранник. — Кто-то приехал.

Только сейчас Андрей обратил внимание на стоявший невдалеке от ворот большой черный легковой автомобиль.

— Видать, начальство какое, — проговорил охранник.

Но Андрей его уже не слушал. Пробежал по двору, распахнул дверь и, перескакивая сразу через несколько ступенек, поднялся на третий этаж в граверный цех.

В отгороженной стеклянной стеной конторке начальника цеха сидел в окружении мастеров незнакомый Андрею мужчина с бородкой, в пенсне.

— Кто это? — тихо спросил Андрей у стоявшего около дверей рабочего.

— Бонч-Бруевич, управляющий делами Совнаркома, — также тихо ответил тот.

Андрей протолкался к столу.

— Можно начинать, — сказал начальник цеха Егор Исаевич. — Вроде все собрались.

— Все тут, — подтвердил Иннокентий Гаврилович.

— Товарищи, — сказал Бонч-Бруевич, — у меня к вам важное дело. Нужно создать Государственный герб Российской республики. Как? Возьметесь?

Мастера молчали, поглядывая на Иннокентия Гавриловича.

— Как ты думаешь, Иннокентий Гаврилович? — спросил начальник цеха.

— Попробуем, — сказал Иннокентий Гаврилович. — В таком деле спешить нельзя.

— Владимир Ильич просил передать вам, — заговорил Бонч-Бруевич, — что он надеется на вас. Государственный герб нашей республики — это символ нового государства рабочих и крестьян. Он должен быть прост и в то же время красив.

— Передайте Владимиру Ильичу, — торжественно сказал Иннокентий Гаврилович, — пусть не беспокоится. Граверы не подведут. Сделаем…

Бонч-Бруевич уехал. А мастера весь день волновались. Подходили друг к другу, переговаривались, советовались. И, набросав на бумаге эскиз, спешили показать Иннокентию Гавриловичу.

Тот внимательно рассматривал рисунок и качал головой:

— Не то, не то. Все мы от старых гербов отталкиваемся. А надо придумать что-то совсем новое, не похожее. — И добавлял многозначительно: — Это же просьба самого Владимира Ильича, задание государственной важности.

Придя вечером домой, Андрей даже не стал ужинать, а сразу достал папку с рисунками, вынул чистый лист бумаги и принялся рисовать.

— Опять за свое? — заворчал дед. — Хотя бы поужинал сперва.

— Не мешай, дедушка, — отмахнулся Андрей. — Тут такое дело, такое дело! Сам Владимир Ильич задание дал. Государственный герб!..

— Говорить — говори, да не заговаривайся, — усомнился дед. — Будет тебе Владимир Ильич задание давать. Только у него и дел-то.

На огонек зашел Иннокентий Гаврилович, а с ним и Аленка.

— И тебя проняло? — спросил он Андрея. — Тоже пробуешь?

— А как же? — вопросом на вопрос ответил Андрей, отрываясь от бумаги.

— Ну и как? Получается? — спросил Иннокентий Гаврилович.

— Ничего не выходит, — огорченно проговорил Андрей.

— Не горюй, — подбодрил его Иннокентий Гаврилович. — Сообща что-нибудь придумаем.

— Думай, думай, — подхватил дед. — Понимай сам: тут враги революцию за горло берут, задушить хотят. А Владимир Ильич время нашел и о гербе подумать…

— Дай-ка взгляну, что у тебя там, — сказал Иннокентий Гаврилович, присаживаясь к столу и доставая очки. — Говорят, ум — хорошо, а два — хуже, — пошутил он. — Так, что ли, Андрей?

Но Андрей даже не улыбнулся и молча протянул Иннокентию Гавриловичу рисунок.

Тот стал его внимательно разглядывать. На рисунке был изображен рабочий, молотом разбивающий цепи, опутывающие земной шар. Все это было увенчано лавровыми ветвями, а вверху горела пятиконечная красная звезда.

— Ой как красиво! — протянула Аленка, из-за плеча отца заглядывая в рисунок.

— Тихо, тихо, торопыга! — остановил ее Иннокентий Гаврилович. — Не лезь вперед батьки в пекло.

Он взял рисунок в руки, отодвинул подальше от глаз. Андрей с волнением следил за Иннокентием Гавриловичем.

— Неплохо, совсем неплохо, — проговорил Иннокентий Гаврилович. — Только где же у тебя крестьянин? Ты забыл — символ нового государства рабочих и крестьян! — Он поднял палец и многозначительно повторил: — Рабочих и крестьян! А у тебя только рабочий.

— Крестьянин — он кто? — сказал дед. — Он — пахарь. А орудие его производства — плуг. У рабочего же — молот…

— Вот, вот, — подхватил Иннокентий Гаврилович, — думал я об этом. Вот тут у меня листовка о красноармейской звезде.

Он достал из кармана листок и протянул деду. Тот прочитал вслух:

— «…Красная звезда Красной Армии — это звезда правды… Поэтому на красноармейской звезде и изображен плуг и молот.

Плуг пахаря-мужика.

Молот молотобойца-рабочего.

Это значит, что Красная Армия борется за то, чтобы звезда правды светила пахарю-мужику и молотобойцу-рабочему, чтобы для них была воля и доля, отдых и хлеб, а не только нужда, нищета и беспрерывная работа…»

— Вот это и нужно положить в основу герба, — сказал Иннокентий Гаврилович. — Только плуг вместе с молотом на рисунке плохо получаются. Графически плохо.

— Тогда — серп, — сказал Андрей.

— Серп? — задумчиво переспросил Иннокентий Гаврилович. — Серп…

Он взял карандаш и, перевернув рисунок Андрея обратной стороной, набросал перекрещенные серп и молот. — Вот если так?

— Правильно, правильно! — обрадованно подхватил Андрей.

Он пододвинул к себе бумагу и карандашом быстро нарисовал серп и молот в обрамлении лавровых ветвей. Внизу на изгибающейся ленте написал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Вверху — «Р.С.Ф.С.Р.».