Маулихакти или Вернись ко мне! (СИ) - Фролова Машенька - Страница 18

Из самокопания и самовнушения меня вывел голос безликого:

— Маулэя, если ты не успокоишься, то просто сожжешь себя! — он повысил голос, не слишком сильно, не перешел на крик, но на меня это подействовало лучше пощечины. Сначала мне стало стыдно, потом обидно, а потом страшно. Он сделал шаг ко мне и протянул руку. — Я могу по…

Что именно он там мог, стало не важно, потому что он застыл на месте. Лицо по-прежнему было овалом, но я готова поклясться, что у мужика шок. Красное пламя успешно добралось до локтя, при этом, совершенно не повреждая ткань платья, что в моей бедной голове вообще не укладывалось. Если это пламя порождаю я, а выходит оно через мое тело, то есть кожу, то как ткань может не гореть? Вот она — загадка века для потомков. Сперва я решила, что воин застыл по тем же причинам, по которым впала в ступор и я, но соображалка отвесила мне смачный подзатыльник.

— Ника, прошу тебя, умоляю! Возьми себя в руки! — прокричала Веорента от двери. Хемах все так же закрывал ее собой и не давал войти.

— Она не может! — догадался гном с нотками паники в голосе.

— О, Велер, я не хочу этого видеть! — заплакала девушка с крыльями и закрыла лицо руками.

Я ошарашено переводила взгляд с одного из воинов на другого, на сурового и решительного Хемаха, на их застывшего наставника, на растерянного Леомера и заплаканную Вео. Смотрела, вглядывалась в лица и не могла понять из-за чего такая паника на лицах, из-за чего такие эмоции в глазах, что любая драма позавидует.

В следующее мгновение в голове заработала исполинская машина. Мозг молниеносно сложил все известные факты и мои личные догадки. Как бывший человек своего времени, к тому же не слишком умный, единственным понятным сравнением местной магии с чем-то земным стало топливо. А любое топливо может не только служить на пользу, но и разрешать. Что будет если во мне маленький реактор? В конце концов, здесь не то время, чтобы придумывать сложные термины. Что будет, если под словом "сожжешь" безликий имеет в виду не просто самовозгорание, а самый настоящий взрыв? Я ничего о себе не знаю, не знаю этого мира, но хорошо помню документальные кадры атомного взрыва на Земле. Воображение тут же нарисовало картинку пустынного котлована на месте корчмы и пепел, кружащийся в воздухе.

На себя мне не то, чтобы плевать, но у меня нет ничего, а даже не могу с уверенностью сказать хочу ли жить. У меня нет семьи или любимых людей, а с инстинктом самосохранения тоже большой напряг. Но у них все это есть, есть ради чего дышать. Веорента — добрая мать и красивая женщина, отнеслась ко мне со всей душой, а платой за это станет смерть? Алан — открытый ребенок, единственный кто не боялся и не удивлялся мне. Пятерка воинов — пусть я их и плохо знаю, пусть дружбы у нас не получилось и не получится, но убивать своей дуростью пять существ? Они не заслужили смерти только потому, что исполняли приказ и прибыли сюда по вызову местных вояк.

Мне вспомнились слова безликого о том, что если умрет кто-то из них, то он будет хоронить не пять, а десять трупов. Память напомнила о статье в одном старом журнале: был в Индии такой интересный и ужасающий обряд — сати. Во время похорон мужа часто вместе с ним заживо сжигали и жену. В статье туманно намекали на очень большое число жертв за многовековую историю этого ритуала. Британцы, конечно, запретили сати в девятнадцатом веке, во время своей оккупации страны, но случаи его привидения известны и в нынешнее, якобы просвещенное, время. Когда я читала статью, мне был интересен только один момент: в описание самого обряда не говорилось, что сжечь нужно только вдову, то есть теоретически, и муж мог уйти в след за женой, после ее смерти, но в истории Индии нет ни одного случая или хотя бы легенды, когда на этот обряд шел вдовец, а не вдова, то есть в обществе никогда не ждали такого от мужчины, а вот женщина должна желать умереть рядом со своим супругом, и точка. Вот уж где стоило стартовать, так называемому, равноправию полов.

А что если в этом мире или в культуре моего вида практикуется нечто подобное? Что если после смерти этой пятерки наши сородичи сожгут или просто придушат их жен, мужей, детей? По большому счету не важно, даже если безликий использовал просто красивую метафору для убитых горем родственников, я все равно не хочу, чтобы из-за меня страдало столько живых людей, хактов и всех прочих. И дело тут не в моем героизме, а в простой логике: я в этом мире два-три дня, а они всю жизнь; я не сделала ровным счетом ничего, а они воины и защитники своих домов, все о них отзываются с уважением, если не сказать с благоговением. И что теперь все они должны умереть, только потому, что я, кретинка, не умею управляться с собственными силами?

Страх навредить, ранить или просто задеть настолько завладел мной, что я с трудом удерживала подступающую панику, хотелось просто разрыдаться. Инстинктивно прижала руки к груди, чтобы хоть немного сдержать пламя. Ноги сами сделал пару шагов от Дэмиандриэля, с моим движением остальные дернулись.

— Стоять! — проорал безликий пятерке. — Никому не двигаться! Исполняйте свой долг!

Эти слова добили меня окончательно. В голове что-то щелкнуло и наступило спокойствие. Как после хорошей истерики, когда наревешься вволю, а потом сидишь, словно под какими-то сильными успокоительными и тебе уже на все плевать. Я открыла глаза, и сама удивилась тому, что стояла, зажмурившись и склонив голову. Только передо мной не было обычной обеденной залы с пятеркой. Мир снова перестал существовать, а на его место встали разноцветные огоньки, полосы и водопады разноцветной энергии. Вокруг меня было пять разных фигур. Каждая словно вылитая из чистейшего горного хрусталя, а внутри струятся, танцуют и проливаются разноцветные костерки. Откуда-то я знала, кто из них, кто и что именно сейчас испытывает.

Это было настолько красиво, что я на миг забыла о своем положении, словно вокруг тебя десятки, если не сотни самых разных радуг. Они невесомы и почти не ощутимы, но невероятно притягательны. Я всматривалась в каждого и старалась запомнить их такими, яркими и насыщенными, действительно живыми.

Вдруг каждый из силуэтов окутал перламутровый шар, словно в мыльный пузырь засунули хрустальную статуэтку. Понимание пришло сразу. Они испугались меня, а эти пузыри — их щиты.

Едва сдержала приступ хохота, потому что такое не может защитить от меня. От собственного состояния меня передернуло. Это, с каких пор я страдаю таким самомнением?

Опустила взгляд на свои руки и утонула в бездонной черноте мерцающего смоляного пламени, игриво струящегося между пальцами. Красный огонь не причинял вреда, не обжигал, просто был теплым. А черное пламя было прохладным и ласковым. Оно именно ластилось, как я это осознала, сама толком объяснить не могу, но точно знала оно ведет себя со мной не как дикий зверь на арене — только дай слабину сожрет, а как самый первый пес, прошедший десяток курсов дрессировки. Красного пламени я боялась, а это почти любила, доверяла.

Из самолюбования меня вывел резкий рывок. Дэмиандриэль попытался ухватить меня за руку, но слишком медленно, я успела отскочить и спрятать руки за спиной, хотя это мало помогло бы. Я чувствовала, как пламя подбирается к затылку и перебирает прядки волос. В силуэте безликого было несколько странностей: вокруг него не было щита, что заставило меня его зауважать, его хрустальная оболочка была мутноватой, в отличии от остальных, оттенка близкого его овалу и кажется более толстой, чем у пятерки, и сам цвет его внутреннего сияния меня удивил — переливы светло-голубого нескольких тонов, похоже на лунный камень, если бы его кто-то додумался превратить в костер. Еще сама форма его огня меня удивляла, она была какая-то рваная, недоделанная. Внутри каждого из языков поблескивали золотые искры. Цвет скорби.

Он по кому-то сильно тосковал, оплакивал, но это было так давно, что боль почти улеглась, стала камнем в недрах души, но дышать уже не мешает. Эта деталь вызвала у меня в внутри странный отклик, даже не сочувствия или жалости, а настоящей боли.