Чары Клеопатры - Головнёв Леонид Петрович - Страница 20

— Молодец баба! — сказал Гоша. — Не побоялась. Хороший бы из нее курьер вышел.

— Какой курьер?

— Ничего, это я так… А давно она жила, эта самая Клеопатра?

— Еще до нашей эры.

Гоша встал, прошелся по комнатке:

— Ну что, подруга, как вечер проведем? Танцульки тут у вас есть?

— Танцульки в Тбилиси.

— Поедем со мной в Тбилиси! Работы все равно у тебя сейчас никакой, каникулы.

— А обратно?

— Я тебе такси найму, оплачу.

Девушка покачала головой:

— Я с чужими мужчинами так далеко не езжу.

Гоша пожал плечами:

— Дело хозяйское.

Зулейка удивилась, почему этот сильный парень сразу надулся, как сыч.

— У нас здесь есть очень красивые места, дядя…

— Я же сказал: зови меня просто Гоша.

— Есть в горах площадка, с которой виден весь Кавказ.

— Ну уж весь, — усомнился он.

— Точно вам говорю! — оживилась Зулейка. — Я, когда за водой хожу, если есть время, всегда на ту площадку сворачиваю. Правда, это далековато, но зато когда залезешь… Такая красотища — дух захватывает.

Девчонка ему нравилась все больше. Он смотрел жадными глазами, как она легко перемещалась по комнате.

Они вышли на школьное крыльцо и сели на скрипучую ступеньку. Гоша пристроился слишком близко, Зулейка отодвинулась. Над ущельем висела полная луна, похожая на плохо пропеченный блин, и светло было так — хоть иголки собирай.

— Послушай, можно, я буду звать тебя Клеопатрой? — спросил Гоша.

— Меня все в селе так зовут, — улыбнулась она, блеснув зубками. — Я даже имя думаю поменять.

— Это как?

— А через год буду в милиции паспорт получать и запишусь Клеопатрой. Как выдумаете, разрешат?

— А почему нет? Должны разрешить, — произнес Гоша, правда, без особой уверенности. — Каждый человек имеет право выбрать себе имя, которое по душе.

— Вы сейчас уезжаете, Гоша? — спросила Зулейка.

— С чего ты взяла? Я здесь заночую.

— Где?

— Да хотя бы у тебя.

— У меня нельзя, сами понимаете, — покачала она головой. — Хотите, я с дядей Зурабом договорюсь? У него просторно, и он добрый…

— Да нет, ни к чему, — махнул рукой Гоша и потянулся. — Я в машине перекантуюсь. Привычный.

— А хотите — на смотровую площадку сходим! — предложила Зулейка. — Сейчас светло, полнолуние. Все видно даже лучше, чем днем.

Последний раз Гоша выкурил «сигаретку мечты» по дороге сюда, в селение, и только теперь почувствовал знакомое сосущее чувство под ложечкой. Он достал портсигар, щелкнул зажигалкой, затянулся.

— Какой странный запах у вашей сигареты, Гоша! — Зулейка поморщилась и замахала ладошкой, отгоняя дым.

— Закуришь?

— Не люблю.

— Много ты понимаешь! — усмехнулся Гоша. — Это не простая сигарета. Она дает человеку силу и уверенность в себе…

— Наркота, что ли? — догадалась Зулейка. — В нашу школу тоже проникла эта зараза. Так директор сказал: тем, кто будет курить, он головы поотрывает.

— А ты попробуй, — предложил Гоша.

— Не буду и вам не советую, — произнесла Зулейка. — Привыкнешь — погибнешь.

— Глупости все это. Предрассудки. И потом, если я захочу, всегда смогу бросить это. — Он докурил и втоптал окурок в землю. — Послушай, Клеопатра, ты, кажется, обещала сводить меня на смотровую площадку, с которой весь Кавказ виден.

— А вы умеете ходить по горам?

— Всю жизнь ходил, — усмехнулся Гоша, — я ведь азербайджанец. — На самом деле о горах он имел весьма отдаленное представление, поскольку вырос в Баку, на берегу моря.

…Они вышли из деревни, по еле заметной тропинке направились в горы. Гоша старался не отставать от своей спутницы. С непривычки он быстро взмок, хотя вечер был довольно прохладный.

— Далеко еще? — спросил он, тяжело дыша.

— Устали?

— Немножко, — признался он, остановившись, чтобы перевести дух.

— Тогда можно срезать путь. Полезем напрямки, тут недалеко, метров двести. Я всегда так делаю, когда без чайника.

— Погоди чуток, — взмолился Гоша. Дрожащими руками он достал заветную сигаретку и выкурил ее под осуждающим взглядом девочки.

Может, силенок у него и не прибавилось, но мышцы расслабились, по телу прошла блаженная волна. Все чувства обострились.

Гоша огляделся, словно видел все впервые. Черное небо, на котором зажглась первая звезда. Круглая, как сковородка, луна, изливающая на окрестности холодный свет. Сладкий и терпкий воздух. И восторженная девчонка с голыми коленками, исцарапанными, как у мальчишки.

Он схватил ее за руку. Зулейка попыталась вырваться, но парень держал крепко.

— Ну, вперед, на штурм высоты! — скомандовал он и первым шагнул к почти отвесной стене, поросшей мхом и лишайником.

Девушка испугалась этого порыва:

— Если упадете — и косточек не соберете. Идите лучше за мной. И не смотрите вниз.

Гоша послушно пошел за ней, ставя ноги в те углубления, которые выбирала она, цепляясь за выпирающие из земли корни. На полпути Гоша покачнулся и инстинктивно ухватился за плечи Зулейки. Девочка вскрикнула, однако сумела удержаться.

— Отдохнем, — сказала она.

Он послушно замер, не разжимая рук.

— Я говорила — не смотрите вниз, — прошептала она. — Голова закружится — тогда конец.

Волна желания захлестнула все его существо. В эти мгновения он, казалось, отдал бы все на свете, чтобы овладеть этим чистым и юным существом.

— Что вы так смотрите?

— Я не смотрю, — отвел он в сторону глаза.

— Осталось совсем немножко, — произнесла она, неверно истолковав его взгляд. — Последний бросок — и мы на месте.

…Площадка и впрямь оказалась великолепной. Ровная, покрытая мягкой шелковистой травой.

Зулейка опустилась на траву, Гоша примостился рядом. Рука его легла ей на грудь. Девочка попыталась сбросить ее.

— Перестань!

— Клеопатра, — пробормотал он, весь во власти желания, — будь моей женщиной!

— С ума сошел?!

Она наконец сумела вырваться и отбежала на край площадки.

— Сошел, — ответил он.

— Оно и видно.

— Клеопатра, не мучь меня. Я… Я все для тебя сделаю…

Он метнулся к ней, обнял и поцеловал. Губы девочки оказались нежными и пахли молоком.

— Пусти! — вырывалась она.

Гоша чуть ослабил объятие. Голова у него кружилась, как от вина.

— А знаешь, мне кажется, точно на такой площадке дрались Печорин и Грушницкий… — Зулейка попыталась переключить его внимание.

— Слышал краем уха, что они насмерть подрались… Это из сочинской группировки, что ли?

— Какой группировки? Обалдел? — воззрилась на него Зулейка.

Гоша понял, что ляпнул что-то невпопад.

— Ну, не сочинской, значит, омской, — пробормотал он и снова обнял ее. — Нам-то с тобой какая разница?..

— Отойди, дурак! — с сердцем произнесла Зулейка, вырвавшись из его цепких и потных рук. — Надоел ты мне со своими нежностями. — Она отошла на шаг и добавила: — Как кобель дяди Зураба!

Гоша почувствовал себя оскорбленным: какая-то дрянь, ничтожество, девчонка смеет его оскорблять! Его, которого сам Черный Беркут считает одним из лучших наркокурьеров, которого ценит даже Баритон…

Он схватил ее за руку и дернул с такой силой, что она едва удержалась на ногах.

— Ты что, белены объелся? — Голос ее от обиды зазвенел.

— Не мели что попало! — зло сказал Гоша. — И не обзывай старших.

— Дурак!

Тут он отвесил ей звонкую пощечину. Зулейка неожиданно влепила ему ответную и укусила за руку до крови.

Мамедов разозлился не на шутку, опрокинул ее на землю и навалился всем телом.

— Ну, образумилась? Будешь кусаться еще?

— Чего тебе надо?

— Чтобы ты была послушной. Понятно? — Он, придерживая ее одной рукой, второй достал сигаретку и сунул ее в рот Зулейки:

— Кури!

Она с ненавистью посмотрела на него и выплюнула сигарету. Он снова ударил ее по лицу и снова воткнул сигарету. Зажег.

— Затягивайся, как следует, — велел он, — если хочешь остаться живой.

Зулейка поняла, что он не шутит. Этот зверь на все способен. Затянулась, закашляла. Он не отставал, пока она не докурила сигарету до конца.