"На синеве не вспененной волны..." (СИ) - "dragon4488" - Страница 5

— Совершенство, — прошептал он, ощутив, как желание тугим горячим узлом завязывается внизу живота, мешая здраво мыслить.

Впрочем, определение «здравомыслящий» к нему никогда не относилось. Он всегда шел на поводу своих инстинктов и желаний. Грубо, напролом, беря обаянием, красивыми пустыми словами и страстным напором.

Но, взглянув в испуганные голубые глаза, он вдруг осознал, что с этим златокудрым мальчиком он не сможет так поступить.

— Я пугаю тебя?

Опустив глаза, Тимоти не ответил, но явная дрожь, сотрясающая стройное тело и плотно сомкнутые губы сказали Габриэлю все за него.

— Прости. — Он выпустил его руки и отступил. — Прости, я не должен был…

Данте запустил пальцы в черную шевелюру и прошелся по комнате, нервно кусая губы и бросая виноватые взгляды на застывшего юношу.

— Тимоти… — нерешительно позвал художник.

Тимоти вздрогнул, подхватил с пола тунику и, метнув на итальянца затравленный взгляд, быстро скрылся за ширмой. Так же быстро одевшись и не проронив ни слова, он покинул студию.

ПРИМЕЧАНИЯ

*Лишь здесь любви творится волшебство: пока, противясь действию его, бегут часы, сбиваясь в тёмный ком, часы любви в пространстве огневом поют, и всё лучится оттого… — Данте Габриэль Россетти, строки из сонета XVI День любви (из цикла сонетов «Дом жизни»)

========== Часть 3 ==========

Комментарий к

Это глава целиком и полностью посвящена Тимоти.

Возможно, Автор несколько сбился с ритма повествования), но он не мог упустить возможность немного покопаться в прошлом одного из главных героев), поэтому просит прощения и уверяет: в следующей главе наш прекрасный Габриэль непременно вернется (и больше не исчезнет;))

Не оставляй юноши без наказания:

если накажешь его розгою, он не умрет;

ты накажешь его розгою и

спасешь душу его от преисподней (23: 13–14)*

Тимоти сидел на заднем дворе паба на перевернутой бочке, задумчиво катая в пальцах хлебный мякиш.

«Я пугаю тебя?»

Юноша тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Нет, он был не испуган — он был шокирован выходкой Габриэля. Страстный итальянец поверг его в шок и всколыхнул в памяти то, что юноша хотел бы забыть навсегда.

Еще полгода назад домом для Тимоти была закрытая школа для мальчиков в Шрусбери — городке, откуда он был родом. Его отец, крепко стоящий на ногах лавочник-середняк, был вполне способен оплачивать его обучение и полный пансион, забирая сына лишь на короткие каникулы, да изредка по воскресеньям.

До получения свидетельства о среднем образовании Тимоти оставалось еще два года, когда отец скоропостижно скончался от удара, оставив его круглым сиротой (матушки юноша не знал — она отошла еще при родах) и единственным наследником небольшого состояния. Однако не достигший совершеннолетия Тимоти не имел права им распоряжаться, поэтому ему был назначен опекун — старший брат отца.

Приехавший из Лондона дядя, обсудив с юношей его будущее и объяснив невозможность дальнейшего обучения в школе катастрофической нехваткой средств и лишь вскользь упомянув о родственных чувствах, предложил перебраться к нему. Тимоти без промедления согласился. У него была на то своя веская причина.

Отъезжая от ворот школы в скрипучем кэбе, провожая взглядом стены, которые на протяжении нескольких лет были его домом, он ни секунды не жалел о принятом решении. Несмотря на страшную утрату и погасшую надежду получить достойное образование, в этот момент — он был счастлив.

Школа для мальчиков в Шрусбери… Отдельный мир со своими законами и правилами, с жесткой дисциплиной, со скучными и с полюбившимися предметами. И с наказаниями…

Публичная порка была привычным делом для воспитанников. Пожалуй, ни один из мальчиков не смог избежать этой унизительной экзекуции. «Поцелуй терновника» — так воспитанники окрестили жестокую расправу, учиняемую за малейшую провинность. Шесть ударов покрытыми шипами, распаренными в кипятке терновыми розгами — меньшее, на что мог рассчитывать провинившийся.

Тимоти, благодаря кроткому нраву и усердию в учебе, удавалось не превышать этого минимума. Школа вообще казалась ему вполне сносным местом. До тех пор, пока ее порог не перешагнул новый преподаватель.

***

Воспитанники, выстроенные, словно на параде, встретили появление нового преподавателя математики — мистера Чарльза Вогана — любопытными взглядами и прошелестевшим над плацом ропотом.

Тимоти, вытянув длинную шею, с волнением рассматривал высокого холеного мужчину, который со снисходительной улыбкой на тонких губах обводил воспитанников цепким взглядом, неспешно перемещая его с одного юного лица на другое. Волнение юноши объяснялось довольно просто — он, мечтатель и тихий романтик, отдающий предпочтение литературе и языкам, не был на короткой ноге с точными науками, и каждые его шесть «поцелуев терновника» были связаны исключительно с этим печальным обстоятельством. Раз в неделю он непременно становился объектом публичной порки. Но, положа руку на сердце, Тимоти признавал — ушедший в отставку почтенный мистер Уолтер был весьма снисходителен к нему, ограничиваясь шестью ударами и не подпуская к этому делу кровожадных старост, что практиковали другие преподаватели. Поэтому юноше было далеко не безразлично, что за человек займет место добросердечного учителя. Он с содроганием вспоминал урок, который проводил сам директор — преподобный Мосс, заместивший на день уехавшего по делам мистера Уолтера, и последующую порку — пятнадцать раздирающих плоть «поцелуев». Это был первый раз, когда Тимоти прочувствовал наказание в полной мере.

— Дьявол… — прошипели над самым ухом, — не может этого быть… как же так?..

Юноша обернулся. Рядом с ним, напрягшись словно струна, стоял его однокашник, Сэм Пирси — рослый обаятельный задира, с которым он, несмотря на противоположность характеров, давно свел тесную дружбу.

Тимоти удивленно приподнял брови.

— В чем дело, Сэм? — шепотом спросил он.

— Чарльз Воган… — Сэм прикусил губу, взволнованными глазами наблюдая за новым преподавателем. — Полагаю, теперь каждому мало-мальски привлекательному ученику следует готовить свои филейные части не только под розги… — загадочно произнес он и перевел взгляд на юного Тейлора: красивый, утонченный юноша, внешностью напоминающий греческую статую и неохотно дружащий с математикой — идеальный вариант, чтобы оказаться в первых рядах подвергшихся наказанию от нового учителя. — Мой тебе совет, Тейлор: ночами не спи, занимайся зубрежкой, делай что угодно, но только не дай ему повода придраться к тебе.

— Думаешь, я не выдержу порки? — усмехнулся Тимоти — очень уж не хотелось показаться перед Сэмом этаким неженкой, трясущимся за сохранность своей шкуры. — В последний раз преподобный Мосс лично приложил меня розгами до кровавых рубцов, ты сам видел.

— Видел, — кивнул Сэм и, склонившись к нему, тихо добавил: — К тому же я сам смазывал эти рубцы настоем тысячелистника… — он отстранился и тепло улыбнулся. — Ты держался молодцом.

Тимоти вспыхнул, вспомнив теплые осторожные руки, бережно обрабатывающие кровоточащие ягодицы и утешающий поцелуй в висок, и дрожь, охватившую его от полного смешения чувств: унижения, стыда, боли, облегчения и нежности.

Сэм легонько сжал ладонь Тейлора, в очередной раз отметив про себя насколько тот очарователен, когда краснеет. Он часто ловил себя на той мысли, что ему нравится любоваться другом: его точеным профилем, небольшими хрупкими ладонями, сжимающими тяжелый фолиант, его задумчиво-мечтательным взглядом и яркими переливами солнечных лучей в светлых волосах. Он любил Тимоти, любил трепетной братской любовью. Но обрабатывая раны на теле друга, он вдруг подумал о том, что Тимоти Тейлор вполне способен вызвать далеко не братские чувства у других.

Как ни стращали некоторые педагоги неокрепшие юные умы подопечных Седьмым кругом ада, среди юношей довольно часто возникали отношения, переходящие грань обычной дружбы. В основном причиной этого являлась почти полная изоляция воспитанников от внешнего мира и отсутствие в стенах школы представительниц прекрасной половины человечества, в то время как бушующие желания в созревающих молодых организмах требовали выхода. Разумеется, интимная связь между воспитанниками считалась страшным грехом и, если парочка попадалась, то ее ждало суровое наказание, но никто никогда не выслеживал юношей намеренно. Поэтому необычные отношения между воспитанниками тайно процветали.