Пропаданцы (СИ) - "Джиллиан" - Страница 19

Укрепив тело Артёма так, чтобы пенящаяся жидкость стекала с его щеки на пол, она кинулась к своему мешку — за салфетками. Вернулась и беспомощно застыла: и что? Только вытирать ему рот? Только на это она и способна? Надо бы освободить ему горло, чтобы дышать мог, но опять-таки — как?! Пэйон! Он оставил им пояса. Она лихорадочно расстегнула свой и быстро вывалила все склянки и баночки на пол… И снова сморщилась от плача. Нет, она не понимает этих букв! Да и… Не поздно ли… Только сейчас Рита разглядела, что шея Артёма исчезла под опухолью, которая растёт на глазах!

Бежать за самим целителем? Рита не знает, где его искать. В том кабинете в тренировочном зале? Но там ли он? И — долго. Очень долго бежать туда, а времени… Мелькнула было мысль послать туда Шороха. Она даже посмотрела на него внимательно. Он уставился на девушку такими ошеломлёнными глазами, что она едва снова не разревелась… Нет, он не знает, не понимает… Уголь! У неё есть с собой активированный уголь! Она снова вскочила и побежала к своему мешку. Пока бежала, вспомнила, что при отравлении, кажется, надо было ещё с самого начала устроить Артёму рвоту. Может, и сейчас не поздно?..

Она снова сидела на коленях и чувствовала панику. Что делать?! Как совать ему пальцы в рот, если рот полон пены?! Бегавший за нею неотстающей тенью Шорох, сейчас севший рядом, вдруг горестно взвыл.

Не веря, Рита уставилась на Артёма. Слюна, белёсой пузырящейся струйкой ползшая изо рта, словно застыла. Секунду спустя тело упало на спину, разбросав руки.

Девушка ошеломлённо загляделась на Артёма, умом понимая, что произошло, но всем сердцем противясь факту. Медленно взялась за тяжёлую руку. Найти пульс. Не нашла.

Медленно сказала:

— Ты… не смеешь меня бросать!

Секундный ступор прошёл сразу. Мозги вскипели: как ей возвращаться без него — она не сможет! Думать, что он погиб из-за неё только потому, что это она его повела куда-то, в неведомое… А что сказать его родителям? А сможет ли она вообще вернуться без него?.. Как во сне, она приподняла его тело и положила головой себе на колени, вглядываясь в сероватое лицо, будто опавшее, обняла его, с ужасом и недоумением чувствуя, как уходит тепло из-под рук.

Даже не заметила, как башкой сунулся под мышку волчок, заскулил-захныкал…

И снова все мысли прочь.

Пока на руку не упало что-то горячее.

С тем же громадным недоумением от происходящего девушка посмотрела на Шороха. Тот плакал, положив морду на её руку. Слёзы бежали быстро-быстро…

Всё накатывало волной. Как и сейчас, когда по её собственной голове внезапно и сильно будто ударили, а потом некто бесцеремонно засунул грубые пальцы в её собственные мозги и грубо начал искать что-то, известное только…

Бабушка сказала…

Господи, больно как! Убери свою руку из моей головы! Не надо!! Больно!.. Рита стиснула свою голову и кричала от боли.

Бабушка сказала, что…

Не вытаскивай ничего! Мне и так больно… Уйди из моей головы, св…! Мне…

Бабушка сказала, что, если слова хотя бы два раза помогли…

Рита выла, кричала от боли, но гад, влезший ей в мозги, продолжал их мять, искать что-то на ощупь. Нет, она слышала, что умирающим мозгам не больно, но…

Бабушка сказала, что, если определённые слова хотя бы два раза помогли, они уже колдовские, и их можно использовать сколько угодно, потому что они — заклинание…

Пальцы вылезли из головы в то мгновение, когда Рита решила: ещё немного — и она точно слетит с катушек.

Отпустило. Голова свободная от чужого присутствия и больше не болит. Пустая — по впечатлениям. Некоторое время недоверчиво прислушиваясь к себе, девушка посидела неподвижно. Потом вытерла рукавом слёзы, шмыгнула сопливым от плача носом и взглянула на Артёма. Мёртв. Исподволь изнутри поднималась истерика, когда пыталась подавить вылезающее откуда-то хихиканье при воспоминании о детском стишке, который навязчиво лез из памяти: «Всё равно его не брошу, потому что он хороший…»

Два раза. На возвращение.

Они в последний раз поссорились перед сессией. И порешили, что хватит. Всё. Они не пара. Они каждый сам по себе.

Но, когда она готовилась к спецу по вокалу, с трудом найдя не только свободного концертмейстера, но и свободный кабинет на третьем этаже, после репетиции Артём зашёл к ней, будто напрочь забыв об их договоре не видеться, и с досадой сказал: «Дура ты, миледи! Не надо бы тебе останавливаться, выше бы тебе идти — в консу!» Потом-то она выяснила, что он подслушивал под приоткрытой дверью: кабинеты-то на отделении музпеда так устроены, что из коридора пения не расслышать, а тогда сразу резко ответила: «Сам дурак! Какая консерватория — с моими данными? Только на выразительности и выезжаю!»

На спец она готовила «Плач» из Бородина.

Слова помогали — и не раз.

Однажды Ярославна их выплакала из своей души — и вернулся князь Игорь.

Однажды Рита выпела их — и Артём вернулся. Пусть ненадолго. Но вернулся.

Девушка выпрямилась. Кашлянула. Не смотреть на Артёма! Верить, что у него клиническая смерть! Верить!

Связки не смыкались. Первая нота была зажатой. Но Рита упрямо продолжила выдираться, вытаскивая голос из напряжённого горла:

Услышав свой голос, хрипловатый, но постепенно освобождающийся от зажатости, девушка, не замечая того, снова заплакала. Слёзы катились по лицу, а она упрямо пела-плакала, время от времени всхлипывая:

— Окуну в реку Каялу мой рукав бобровый. Я омою князю раны на его кровавом теле. — Пела, машинально опустив ладонь на голову, бессильно лежащую у неё на коленях; не замечая, как собственные пальцы нежно и ласково входят в мягкие тёмные волосы Артёма, расчёсывая их. — Ах, зачем ты, ветер буйный, в поле долго веял? По ковыль-траве рассеял ты моё веселье! — И, допевая-выплакивая последнее слово к солнцу: — Зачем? — опустила голову — и равнодушно приняла оторопевшие глаза Шороха, который смотрел на неё немигающе.

Как равнодушно приняла и движение Артёмовых пальцев, дрогнувших кончиками. Рука его безвольно лежала на каменном полу, и Рита ещё посторонне подумала, что надо бы перетащить парня на топчан, потому что на полу холодно. Но эта мысль была из разряда истеричного стишка «Всё равно его не брошу…» и растаяла, не успев оформиться. Потом так же машинально восприняла факт, что голова Артёма холодная, и начала разогревать её, обнимая ладонями…

— Ри…

Она склонилась над ним и, с трудом шевеля онемелыми губами, сказала:

— Не разговаривай, тебе надо отлежаться.

Её слова как будто запустили в нём что-то. Какой-то моторчик. Артём весь пришёл в движение, пытаясь встать. Она безразлично подумала, что, произойди такое в больнице, он бы сейчас до упора лежал, опутанный каким-нибудь проводами и датчиками, а врачи смотрели на него, как на чудо. А может, и не смотрели бы… В любом случае, сейчас он пока ещё вяло извивается в попытках встать. Пришлось убрать ладони с головы, которой он недовольно мотал, помочь ему сесть и самой сесть так, чтобы спиной он мог опираться на неё. Потом, после нескольких приёмов и попыток, он поднялся сам.

Рита помогла ему дойти до топчана и усадила его.

И будто начала сама просыпаться — после первой же его реплики, едва он сел.

— Есть хочу.

Мало того что он выговорил это совершенно ненасытно, даже плотоядно, будто не ел как минимум несколько дней, так ещё и сглотнул так громко, что Шорох насторожился. Рита перехватила взгляд Артёма на разложенные на салфетке бутерброды — из «столовского» мяса с лепёшками. Последние из прихваченных.

— Артём, разве после отравления можно есть? — осторожно спросила она.

— Я не знаю, что можно, а что — нельзя, но у меня ощущение, что живот прилип к рёбрам. — Он умоляюще всмотрелся в её глаза. — Ритка, я съем, а?