Живой смерти не ищет (Роман) - Финько Олег Александрович - Страница 48

— Помогли мне подъехать, подвезли люди добрые, не все же такие въедливые и подозрительные, как ты. Тебе бы, батя, на работу в НКВД устроиться, большие бы деньги там огребал.

— Подывымося, може, кто туда и порекомендует. А чего ж тебе, хлопче, по селу шарахаться, людей пугать? Коли нам выпало познакомиться, то и пошли до моей хаты. Тилькы предупреждаю, спиртного я не приемлю и не люблю, когда в хате пьют. Идешь? Тогда давай руку на дружбу. Старыков я, Васыль. Переселенец. Теперь вроде бы на пенсии.

Печник, услышав его фамилию, будто что-то вспомнил и, чуточку замешкавшись, назвался, в свою очередь:

— А я Семен Жарких.

Добравшись до высокой избы-пятистенки, дед бросил ношу у крыльца и, подталкивая печника, вошел в дом.

— Мать! Где ты запропастылася? Глянь, кого я тебе привел, иди скорише, пока не передумал показывать.

Из смежной комнаты вышла пожилая женщина и, подойдя к Семену Жарких вплотную, стала, не стесняясь, разглядывать.

— Нет, не признаю, кто это, значит, давно не видала. Кто же это может быть?

— Совсем не бачыла, мать, — с торжеством сказал дед Василий, — а тилькы кто недавно жалився: печь, мол, дымит, под весь износился, рытвинами пошел, вот-вот все горшки провалятся. Сознавайся: жалилася? Лаялася?

— Ну чего уж ты при чужом человеке. Вдвоем останемся, так и выясним.

— Этот человек, мать, если не брешет, то печник.

— Батюшки, да где же ты его раздобыл? Да вы садитесь, отдыхайте, издалека, видно, шли, — засуетилась старуха возле Семена Жарких. — А ты бы кваску гостю поднес с дороги, пока я на стол соберу, — упрекнула она деда Василия.

— А чего это ты, мать, раскудахталась? Он же не в гости прибыл, а работать. Подывымося: як поработает, так и покормим, а то чего же харчи без толку на навоз переводить.

— Уймись ты наконец, не все ведь твои шутки понимают, еще обидится человек, тебя не зная.

— Если он вправду хороший — не обидится, верно, хлопче?

— Есть мне у вас и точно что рано, еще не заработал, давайте печь погляжу, — встал Семен Жарких.

Печь была еще горячей, и осмотреть ее изнутри Семену толком не удалось. Однако он понял, что справится с ремонтом, несмотря на то, что уже несколько лет не брал в руки кельмы.

— Ну а кирпичей маленько у вас в запасе есть, хозяева?

— Как не быть, — засуетился дед, — я хоть и не из куркулей, но хозяин, пойдем подывышься, — подтолкнул он парня, — может, с десяток обломков найдем.

— Да скорее приходите, отец, — наказывала бабка Анфиса, — долго ли мне здесь горшками пошурудить.

Дед Василий скромничал: в сарае у него лежала изрядная горка кирпича, заботливо огороженная горбылем. Семен Жарких взял кирпич, оглядел его, прибросил в руке. На боковой грани заметно выделялось клеймо кирпичного завода Атласова, который до революции снабжал едва ли не всю Якутию. Печник постукал кирпич, и послышался чистый металлический звук, он был хорошо обожжен.

— Да этому кирпичу уже лет пятьдесят от роду, — улыбнулся Семен, — а может, и поболе раза в два.

— Це точно, — согласился дед Василий. — Нам его на Алдан, было время, целую баржу из Якутска пригнали. Там тогда кафедральный собор после большого пожара разбирали, вот ушлые дядьки и пустили кирпич в распродажу. А шо, думаешь, раз старый — уже не годится?

Семен, мстя деду Василию за ехидство, неопределенно пожал плечами, не знаю, мол. Но сам он прекрасно понимал, что этому материалу цены нет, и, когда работал в строительном управлении, частенько имел дело с тугоплавким атласовским кирпичом. Но Жарких недооценил деда. Тот, выждав его реакцию, невинно заметил:

— У нас в селе старыми мастерами из этого кирпича все печи поставлены, а теперишние, не ведаю, може, его и негожим считают. — И, уже не сдерживаясь, негромко засмеялся: — Та ты, хлопче, не бойся, если не будет получаться, я тебе подсоблю, мы в селе ко всему приучены.

— Вы не так меня поняли, хозяин, — попытался оправдаться Семен, но потом махнул рукой и тоже рассмеялся.

Из сарая они пошли на берег реки, где разглядывали мелкие пещеры, которые появились здесь оттого, что местные жители копали себе глину на разные нужды. Глина была как по заказу, с незначительным количеством примесей — жирной.

— Ну, подывывся? — поинтересовался старик. — Пошли, поедим.

— Нет, дед, — уперся Семен, — поесть успеем, давай-ка глины во двор наносим да замочим ее. Слышал небось, что для качественного раствора глину заранее замачивают, за день, а то и за два?

Дед Василий с пониманием посмотрел на Семена и пошел домой за ведрами и лопатой.

Через час, когда в старой деревянной колоде они разбили крупные твердые комки глины, размельчили их поленом, как трамбовкой, и залили водой, от крыльца послышался голос Анфисы:

— Мужики, сколько же вас ждать можно? Идите за стол, все давно готово.

Они отошли к изгороди, Семен принес воды, а старик, стянув с себя рубаху, прихватил ковшик.

Ты чего это банный день затеял? — недовольно спросила Анфиса. — Руки бы ополоснул и хватит.

— Погоди, старая, дай пыль смыть, вся спина зудит. — Старик отошел в сторонку и, наклонившись, стал лить себе на шею и на тело холодную воду из небольшой деревянной бадейки. При этом он громко фыркал, отплевывался, и было заметно, что занятие это доставляет ему огромное удовольствие.

А Семен Жарких стоял рядом с ним и никак не мог оторвать глаз от еще крепкого, только у шеи дрябловатого тела старика, испещренного вдоль и поперек многочисленными рубцами шрамов.

— Где ж это вас так? — с нескрываемым удивлением спросил он. — Как будто гранатой или минными осколками шваркнуло. Досталось вам, дед Василий. Часом, не на первой мировой? В эту вроде воевать вы уже не должны были.

— Как-нибудь расскажу, если будет час, — отмахнулся старик.

— Уж он расскажет, — подтвердила с крыльца жена, — обязательно расскажет, скорее всего и не один раз. То-то я гляжу, раздевается, а он перед гостем похвастать маленько решил, дескать, не только тому кровь пришлось проливать.

— Замолчи, старуха, пока не поколотил, — грозно рявкнул дед.

— Вы что же деретесь дома? — неодобрительно посмотрел на него Семен.

— А как же ты думал? Все как у людей. Бей женку к обеду, вечером опять, не одлупцювавши за стол не сядь.

Старуха стыдливо прикрыла рукой рот, чтобы не заметны были щели от выпавших зубов, и засмеялась:

— Вы больше слушайте этого баламута старого, он вам наговорит. Вот я по тебе веником пройдусь, чтобы гостя в смущение не вводил…

Старик сделал вид, что в испуге закрывается от старухи руками, и натужным басом, подделываясь под голос попа, речитативом завел:

— От пожару и от потопу, а ще от лютой жены, господи, сохрани-и-и.

Рассерженная старуха хлопнула входной дверью.

— Пойдем скорее, Семка, а то если старая успеет розгневаться, то це буде надолго.

На столе в избе шел парок от вареной картошки, в миске громоздились соленые огурцы, прела перловая каша в чугунке. Семена Жарких уговаривать не пришлось, проголодавшись за последние дни, он с аппетитом ел, не уставая нахваливать все, что ему предлагали.

— Бач, як в госпитале Семка от домашнего отвык, вроде ничего особенного на столе нема, а ему все нравится, — довольно отметил старик.

— А наших вспомни, Василий, как приедут с прииска, так словно с голодного края, от стола не оттащишь. А уж вроде и Денис при должности, и Надюша при котлах продуктами заправляет.

— Так это, мать, не от харчей зависит, — уверенно перебил ее старик, — а от того, кто готовит. У тебя сызмальства навык имелся, оттого и смак и запах. А доньку Надийку ты все берегла, успеет, дескать, возле печи накрутиться, оттого ей сейчас и нелегко; представь себе, на такую ораву наготовить, да еще всем угодить. — Старик повернулся к Семену. — Доченька у нас поздняя, грешно сказать, родилась, когда мы с Анфисою уже по пятому десятку разменяли.

— Грешно тебе говорить, Василий, или нет, а с дочки пылинки сдуваешь, нарадоваться на нее не можешь. Ведь кровиночка его, — пояснила старуха Семену, — красавица. А так как дед и себя всегда красивым считал, вся их порода Стариковская такая нескромная, значит, думает, что доченька в него пошла.