Живой смерти не ищет (Роман) - Финько Олег Александрович - Страница 44

— Ты что же, себя добрым считаешь?

— Не добрый, но без необходимости бить там или убивать не стану. Для них же человека кончить, что петуху голову оторвать, ага. Я вот с ними ходил, а сам их боялся. Вдруг, думаю, не то скажу или не то сделаю, потом неприятностей не оберешься, никак перед ними не оправдаешься. Злодеи, истинный бог, злодеи, — откровенничал задержанный, не спуская глаз с Вахрамеева, ходившего неподалеку.

— Так ты бы ушел от них, чего же держался?

— А куда мне деваться было? Я ведь после побега хорошо знал, что не сегодня, так завтра меня поймают и снова за колючую проволоку отправят. А с ними все-таки на миру, попадемся, думаю, так все вместе, не так обидно будет.

— Но и здесь не по-твоему вышло, — с улыбкой посочувствовал Молодцов, — тебя первого поймали. Теперь за ними дело. Рассказывай дальше про своих злодеев.

— Они нам лошадей своих запасных во временное пользование дали. Но велели своих добывать не мешкая. По тайге старались пробираться тишком. По пути заехали на свиноферму, которая обслуживает Юрское приисковое управление. Семеныч сказал, что после налета на прииск нужно где-то отсидеться, чтобы чекистов со следа сбить, а потому, дескать, нужно свежим мясом запастись. На свиноферме мы подкололи трех порядочных подсвинков и тронулись дальше. У нас с собой были продукты, килограммов пять-шесть спирту; Семеныч время от времени разрешал нам выпивать, говорил, что это для крепости духа хорошо, ага.

— Ну да, — согласился Молодцов, — пьяным-то море по колено, ум пропили.

Порхачев натянуто улыбнулся, согласно покивав головой, продолжил свою исповедь дальше:

— Перед походом Семеныч дал наказ, что если кто чужой попадется нам навстречу, то мы должны его убивать, иначе он может сообщить о пути следования нашей банды, и нас переловят. Когда мы миновали свиноферму, попользовавшись там мясом, как я уже говорил, то нам навстречу черт вынес мужика. Первым Ефим его увидел и хотел застрелить, но Семеныч его остановил и скомандовал мне: «Стреляй!» Я хоть и был здорово выпивши, но ответил: «Ну его к черту!» Семеныч меня обругал, мы, говорит, все должны быть кровью повязаны, или ты его, или мы тебя самого, ага. Я тогда выстрелил из тозовского обреза и попал в лицо.

— Убил его? — удивленно переспросил Молодцов. — А говорил, что без дела никого не трогаешь. Не так ты, видно, прост, Порхачев.

— Да нет, — оправдывался тот, — пуля прошибла щеку, человек упал, но был жив. А Гошка, кажется, добил его топором. Я отошел в сторону, с непривычки-то тяжело, и уже не видел, как и куда припрятали труп. Ребята потом говорили, что его бросили под выскорь, значит, под дерево, вывороченное бурей с корнем. Ругал потом Семеныч меня — не приведи бог, ага. Рассказывать дальше или хватит?

— Рассказывай, а как же. Мне обо всех вас побольше знать нужно.

— Ну гляди, начальник, мне времени не жалко и терять теперь нечего. При переправе через речку Юдому мы зимовщика почистили. Гошке еще его часы понравились. А когда мы переправились на ту сторону, где «Огонек», то Семеныч послал меня на разведку. На прииске было все спокойно, я этот прииск хорошо знаю и раньше там не раз бывал, у меня там даже знакомые есть. К вечеру у конторы вдруг дежурство установили, мужики с топорами и берданками всю ночь ходили, бранились, что уполномоченный зря не дает им спать, из-за глупых слухов, а бояться некого. Я еще с ними возле костра покараулил, сидели — обсуждали. Мы, говорят, до утра походим, а потом айда на работу, про банду, видно, набрехали нам. Утром и вправду все на работу ушли, а я скорей за своей компанией. Спозаранку-то туман сильный был, так я чуть ли не заблудился. Долго плутал, пока мы не соединились. А часов в одиннадцать мы были уже на прииске.

— Для чего же вы кассира убили? — поинтересовался Молодцов.

— Да мы его не убили бы, — просто, как будто речь шла о чем-то привычном, ответил Порхачев. — Так он же нам ключи от сейфа не хотел отдавать, а золото там. Семеныч велел заставить его говорить, ну, ребята маленько перестарались. Ефиму с Гошкой одно удовольствие кровь пускать, ага. Я с Гошкой в одной колонии сидел, с ним и в побег уходил, ушлый хлопец. Когда уже с прииска вышли с добычей, Семеныч в разведку послал моего приятеля Виташева да еще одного молодняка, которого к нам накануне сам же Семеныч привел. Но они как ушли, так и с концом.

— Куда же они могли деться, Порхачев?

— А кто их знает? Если вы их не арестовали, наверное, сбежали они от Семеныча и его друзей. Когда меня в мужика заставили стрелять, так Виташев потом переживал, теперь, говорит, моя очередь, меня заставят кого-нибудь убивать, а мне непривычно; ну как я его убью, он ко мне ночью приходить станет? Не хочу я, говорит, на мокрое дело идти, лучше обратно в колонию вернуться, ага, пускай срок добавят.

А теперь из моих дружков один только Гошка у Семеныча остался, но тому там хорошо, они одного поля ягодки. Вот как бы только не переругались при дележке золота. Я, начальник, этого момента, скажу откровенно, боялся пуще смерти. Пустят, думаю, в расход, чтобы мою долю золота не отдавать.

— А где хранится золото?

— Его при себе везет Семеныч, Ефим и очкарик — Сан Санычем его кличут. Я с Гошкой поделился своими сомнениями насчет дележки, ага, а он мне говорит — не бойся, Никита, за свое золото я самому черту готов зубы выдрать, и этим выдеру. Веселенькое время у них скоро начнется, ей-богу.

— А ты чего развеселился? — удивился Молодцов.

— Так для меня уже самое тяжелое окончилось, хоть и арестовали, зато я жив-здоров, а им еще мук придется вдоволь хлебнуть и друг от друга, и от вас.

— Невысоко ты, Порхачев, своих бывших дружков ценишь, как же это так?

— А чего же мне их ценить, гражданин начальник? Раз с золотом связались — потерянные они люди.

— Ну а если я отпущу тебя на время и велю отнести к ним письмо с требованием сдаться властям и вернуть награбленное золото, ты пойдешь?

— Ни в коем случае! Не пойду, гражданин начальник, тут ты меня ни кнутом, ни пряником не заставишь. Я к ним с таким посланием приду, тут же они меня на тот свет отправят, ага. А если и не отправят, так я уже просто так не вырвусь, значит, снова мне начинать эту проклятую жизнь? Нет, я свое отбандитствовал, хорошего помаленьку. Ты только, начальник, не забудь, что я тебе сам, по первому же требованию дал чистосердечные показания.

— Полдня мусолил, это тоже чистосердечно?

— Так это я продумывал, с чего начать. А теперь тебе такие подробности выложил, что и поймать их будет проще. Неужели я за такую откровенность жизнь не заработал? Как думаешь, начальник, что мне суд присудит? Четвертак или вышку?

— Кто же это знает? Но о чистосердечных показаниях я в протоколе допроса напишу, черт с тобой. Но с условием, признавайся, куда они пошли и где ты с ними должен встретиться?

— В два часа пополудни я должен быть на той стороне Юдомы возле дюеди.

Молодцов знал, что дюедя — это глубокое термокарстовое озеришко, с крутых овальных берегов которого обваливается грунт, оголяя корни деревьев, которые склоняются к воде. По рассказам проводников, для этих мест они не были редкостью.

— Возле какой дюеди? — уточнил он.

— У той, что к востоку от зимовья сорок шестого километра.

Молодцов взглянул на часы — было уже три с четвертью.

— Ты, что же, сукин сын, специально тянул, чтобы назначенное время вышло?

— Запамятовал я, начальник. Не нарочно.

— Вот и я запамятую, когда тебе снисхождение нужно будет просить. Устроил здесь, понимаешь, полдня воспоминаний, а дружки, конечно, ни минуты не потеряли, ищи их теперь, тайга-то большая.

— Не по злому умыслу, — канючил задержанный, — из головы вышибло, что вам это интересно, про встречу-то я совсем забыл сказать.

Снова попавшему в затруднительное положение капитану принимать решения не пришлось. В это время их догнала отставшая половина группы, которую, к большому огорчению Молодцова, привел сам заместитель начальника ОББ майор Квасов. Он моментально оценил обстановку и, задав несколько вопросов капитану и пойманному бандиту, приказал: