Серебряные рельсы (сборник) - Чивилихин Владимир Алексеевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/115
- Следующая
…В конце концов кому будет интересно, как мы тут шли? Важны ведь сведения, которые мы принесем из тайги…
Он стиснул зубы, низко наклонился над блокнотом.
«Базыбай – большая река, впадает в Казыр справа в одном уровне. Воды несет много».
Всю ночь шла кидь. Большие мокрые снежные хлопья совсем закидали плот. Его очистили, кое-как столкнули в воду.
Плот был короче прежних, и став его состоял всего из четырех бревен. Но этого было вполне достаточно – груза на салике не было, да и плыли на нем только двое.
Берегом снова пошел Алеша, с трудом передвигая тяжелые валенки. Главным препятствием на берегу был в этом месте не ветровал, а снег. На первой террасе, ровной и низкой, росли осины и березы. А эти деревья, имея жидкую крону, пропускают ветер и обычно сгнивают еще на корню. Хоть ненавистная древесная падаль не преграждала уже путь, однако в разбухших валенках идти было очень трудно по мокрому и глубокому снегу.
Кошурников с Костей дважды подбивали плот к берегу, чтобы Алеша ушел вперед. Начальника мучили дьявольские противоречия. Ослабевшие донельзя люди сильнее, когда они вместе, а изыскатели вынуждены разделиться, уменьшить тем самым силу каждого. Они могли бы сейчас спокойно ждать помощи на берегу, однако у них не было продуктов. Им оставалось лишь несколько десятков километров, но они не могли полностью использовать быстроту Казыра, потому что отставал Алеша. Посадить на салик Алешу – можно застрять на камнях, и тогда они ни за что уже не столкнут плот, так и застынут на нем. Самая большая скорость в середине реки, а они вынуждены плыть под берегом. Но здесь грозит другая беда – шивера наиболее опасна у берегов, где громоздятся крупные камни, а течение слабее….
Но вот салик благополучно миновал одну шиверу, потом небольшой перекатик. Днем собрались все вместе, сварили чай, прокипятив в нем малиновые прутики да чагу – коричневый окаменевший нарост на березе.
– Устал, Алеша? – спросил Кошурников. – Может, сменимся? Ты на гребь встанешь, а я – берегом. Отдохнешь на плоту немного. Алеша! О чем это ты думаешь?
Алеша рассеянно кивнул и просипел:
– Все! Начхал я на нее.
– На кого? На кого ты начхал, Алексей?
– На бронь вашу. – Алеша громко высморкался. – Выйдем отсюда – я сразу на фронт. И не уговаривайте меня, Михалыч. Если я решил – бесполезно…
Кошурников погрузился в глубокую задумчивость. Он думал о ребятах, о том, что полюбил их всей душой за это время. И неизвестно сейчас было, он им нужнее или они ему.
Костя сказал:
– Скорей бы закончить эти изыскания.
– Да? – спросил Кошурников, думая о своем.
– Закончить, говорю, скорей бы их, Михалыч!
– Да? О чем ты?
– Изыскания. Закончить бы побыстрее.
– А они на этом не кончаются. Это только начало, Костя. Там пойдут технические, предпостроечные…
– А я, Михалыч, мечтаю! – с надеждой в голосе сказал Костя и отвернулся. – Мечтаю на этой дороге проект организации строительства сделать. Только вы мне не поручите – вы же меня узнали…
– Узнал, – качнул головой Кошурников. – Поручу.
Костя встал, молча пошел к плоту, занял место на передней греби. А когда Кошурников помог им оттолкнуться, Алеша спросил с воды:
– Михалыч, а что это по-латыни ваш отец говорил? Как перевести?
– О чем это ты? – Начальник экспедиции не сразу понял, сощурил воспаленные глаза. – А! Per aspera ad astra? Это значит: через тернии – к звездам…
Он выбрался на террасу и побрел вперед, не сводя глаз с реки. Ведь стоило сейчас посадить плот на ерундовской шивере, и конец. Замерзнут на плоту ребята, погибнет на берегу он без ружья и неоценимой поддержки Алеши…
«…Алешка, Алешка! Спасибо тебе, что про отца напомнил. Отец помогал мне весь этот трудный поход, и сейчас он будто бы со мной рядом шагает. Он учил меня не распускать нюни, когда я был мальчишкой, и рано выпустил из гнезда. Через тернии… Отец – человек дела и знает цену словам. Как он еще говорил? „Мысль – драгоценное цветение материи. Нет мысли – и человек становится скотом“. Через тернии… Без обуви и без хлеба. Выдюжу! Война идет, многим еще тяжелее. Сколько сейчас людей без хлеба и без крова! И как жалки те, что позалезали в щели, в теплые комнаты. Я счастлив, что не задерживался никогда в щелях, что всю жизнь топтал сапогами земной шар… Через тернии…»
Кошурников шел, увязая в снегу. Лоскуты сопревшей кожи, которые были у него на ногах, уже не защищали от снега. Полушубок, прокопченный у костра, был весь в дырах и желтых подпалинах. Но все это ерунда. Лишь бы сердце билось нормально, а то появились какие-то задержки и торопливые толчки.
С террасы было видно, как медленно ребята бьют гребями. Но и этого хватало, чтобы держать плот поближе к берегу. Кошурников видел, что Алеша все время наблюдает за ним с задней греби. «Все в порядке, Алеша, ничего такого не предвидится».
Но вот показался впереди остров, покрытый высокими и мощными кедрами. Он резал реку на две части: протока – справа, матера – слева. Плот шел вблизи левого берега. За кедрами не было видно, как ведет себя матера, однако Кошурников заметил, что река тут берет легкий разгон.
– К берегу! – крикнул он, махнув рукой. – Быстрина!
Ребята захлюпали гребями. Однако река подхватила легкий салик, потянула к острову, понесла вниз.
– Бей лево! – закричал он. – Перехват!
Этот тихий плес под островом, наверно, давно уже забило шугой, затянуло льдом, засыпало снегом. Туда, к рыхлой кромке, мягко подпрыгивая на быстрине, мчался плот. Ничего нельзя было сделать. Реку стянуло прямо под островом, и она с разгона, плескаясь и бурля, уходила под белое поле.
– Прыгай!
Он с ужасом увидел, что плот вдруг нырнул под лед, а с ним – Костя. Журавлев, который стоял на задней греби, метнулся за товарищем, провалился по шею, но стремительный Казыр уже поглотил Костю, жадно тащил под лед и Алешу. Еще секунда, и откажут его немеющие руки, еще мгновение, и ледяная вода остановит сердце.
– Держись, Алеша-а-а!
Кошурников ухнул в реку, пополз навстречу товарищу, разгребая эту дьявольскую кашу из снега, воды и льда. Потянул Алешу за воротник полушубка, а тот почему-то едва передвигался, неестественно скрючив сведенные судорогой руки. Кошурников лихорадочно, рывками подвигал друга к берегу, не замечая, что Алеша – наверное, он ударился о плот – уже перестал бороться, обмяк, завел стекленеющие глаза. До берега было не больше метра. Начальник экспедиции не мог поверить, что остался один. Силы его были на исходе. Под самым берегом он долго и безрезультатно дергал Алешу, который уже не подавал никаких признаков жизни. Казыр намертво схватил тяжелые валенки товарища, всасывал все глубже.
Кошурников медленно пополз вверх, к кедрам. Кое-как достал из нагрудного кармана кителя спички, но головки их превратились в коричневую кашицу.
С него текла вода. Едва передвигаясь, побрел вдоль берега на запад, туда, куда бежал Казыр. Часто останавливался отдыхать. Голова кружилась. Что-то шумело вокруг: он не мог понять, уши ли ему залило водой, или кедры ходят под ветром.
Кошурников добыл бы огонь, будь с ним ружье. Но оно вместе с патронами осталось на плоту. И Костя там же, под этой ледяной перемычкой. А еще вчера Кошурников передал ему непромокаемый резиновый мешочек со спичками, чтоб Костя чувствовал себя более нужным товарищам. Как разжечь костер? Погреться, хоть немного обсохнуть. Мозжили кости, мокрая одежда прилипла к спине, тяжким грузом давила на плечи. Если б знал все это Володька Козлов! Он бы уже давно пробивался сюда на лыжах…
…Нашел! У него сейчас будет огонь! Ведь с ним нож! Друг один подарил. Говорил, что лезвие отковано из наружной обоймы роликоподшипника и закалено в масле…
Кошурников собрал под снегом с десяток разных камней, снес их под кедр. Еще разгреб снег и снова набрал камешков. Неужели ни один из них не даст искры? Ударил по камню вскользь тупой стороной лезвия. Неудачно. Трясущиеся руки не держали ножа. Еще раз. Брызнули искры. Он подумал: «Ты хорошо роешь, старый крот! – вот что скажет Европа».
- Предыдущая
- 32/115
- Следующая
