Не отпущу! (СИ) - "Windboy" - Страница 9

Мальчишка извивался и стонал, запрокидывал голову, выгибаясь рыбкой от макушки до копчика, сжимая мне бёдрами голову, а задницей — палец, подаваясь навстречу и распахиваясь. Хорошо, маленький, не буду больше тебя мучить, быстрее так быстрее, или всё-таки давай помедлим? Отчаянный стон понукания. Впившиеся в плечи пальцы. Обхватившие голову ладони. Толкающие и вжимающие навстречу подмахивающему тазу. Трахающему меня в рот со всё возрастающей неистовостью и подвыванием. За это насилие ты мне ответишь, ох, ответишь. Тугая струя бьёт в горло, ещё одна и ещё. Сглатываю. Мышцы сжимают палец, подушечка упирается в окаменевшую простату. Мальчишка кричит. Быстро-быстро двигая головой, я подхватываю схлынувшее было наслаждение, и повторная волна оргазма захлёстывает покрывшееся испариной и сгорающее в пламени страсти и уничтожающем удовольствии тело.

Наконец он затихает, изредка вздрагивая, заходясь бухающим сердцем и глубоко дыша открытым ртом. Я разворачиваю его на бок, заставляю подтянуть к груди колени и уткнуться в них подбородком, как эмбрион. Крепко обнимаю. Костя плачет. А я, увлажнив слюной член, легко и свободно проникаю в полностью расслабленное нутро. Трахать рыдающего подростка так странно и упоительно. Ничего, пусть вся эта боль выйдет из тебя. Я освобожу тебя от неё, мой милый, долгожданный мальчик. Да, теперь ты мой и только мой. Моя мечта, мой нереальный сон.

Пора сменить позицию. Я поднимаюсь и пристраиваюсь, раздвинув колени широко в стороны. Наслаждаясь открытым видом погружающегося в аккуратный зад разбухшего и обвитого толстыми венами распалённого члена. Созерцаю край растянутой до предела покрасневшей кожи. Вытаскиваю почти до конца, чувствуя, как сжимается на головке сфинктер, и засаживаю обратно, до предела и звонкого шлепка яиц о мокрую от слюны ягодицу. Снова и снова, снова и снова. Пылающий под черепушкой неистовый пожар давно охватил всё тело. Кожа, а особенно ладони, будто вибрирует, гудит высоковольтными проводами. Разворачиваю его на живот, наваливаюсь сверху. Кто беззастенчиво трахал меня в рот, как в блядскую пизду? Хуярю так, что аж дым коромыслом. Приподнявшись на прямых руках и кончиках пальцев ног, всаживаюсь, отклоняясь вперёд, чтобы усилить трение. Не зря в планке по пятнадцать минут стоял, не зря. Вот и пригодилась. Волны удовольствия простреливают напряжённое и натянутое как струна тело.

— Хватит! Хватит!

Нет, ещё не всё! Вздёргиваю на четвереньки. Плюю в распахнутую дырку и наяриваю, как незабвенного «Игорька».

— Господи, пожалуйста, хватит!

Здесь только один бог.

Сжимаю в живительном кулаке его член, надрачивая в такт ударам.

— Я не смогу ещё раз. — Склоняется, зарываясь лицом в подушку.

Малодушным здесь не место. Замедляюсь, замирая на грани, и продолжаю, когда меня чуть отпускает. И он уже не просит остановиться. А бросается навстречу кулаку и члену.

Ему не надо ничего говорить, его тело — открытая книга, плещущая через край огненно-кипящим сладострастием. Все его внутренние мышцы сдавливают мой член, рука орошается новой порцией семени. А я проталкиваюсь как можно глубже в конвульсивно сжимающееся нутро и отдаю ему всю свою нерастраченную за эти долгие и долгие годы одиночества любовь.

========== 5. Доверься мне ==========

Я смотрю на свернувшегося клубочком голого Костю. Я брал его ещё дважды посреди ночи, сонно-разнеженного и податливого, как разогретый в ладонях мягкий пластилин, из которого можно лепить всё что угодно. Второй раз он и вовсе, кажется, не проснулся. Лишь поджал лапки, сохраняя тепло, когда я его вылизывал.

Нависаю над ним с теперь уже, кажется, пожизненно возбуждённым хером и чувствую себя чахнущим над златом Кощеем или огнедышащим Смаугом. Его тело будто прорывает серую плоть мира. Воспринимаю каждый миллиметр дышащей сонной негой кожи, каждый встопорщенный волосок, фактуру и запах, навсегда перемешанный с моим, и не могу насмотреться, надышаться и натрахаться.

Теперь я буду брать его всегда, когда захочу, в любое время дня и ночи, по первому зову и желанию тела, не спрашивая. Брать и иметь, как мне хочется, как жаждется, в любых невообразимых позах и способах получения удовольствия. И засыпать сладко-сладко, тепло прижавшись, бережно и крепко обняв. Всем моим выпестованным до последней чёрточки бесконечным фантазиям предстоит обрести плоть. Спешить и желать больше нечего, только воплощать и наслаждаться, погружаясь в это совершенное творение природы, отдавая ему всего себя, до последней капли крови и семени. Быть плещущимся у его ног океаном нежности. Он ещё не знает об этом. Не знает о верном счастье, что я могу ему дать. Но я ему расскажу, у нас впереди миллионы мимолётных мгновений вечности. Ведь я никогда и никуда его от себя…

Не отпущу.

Все эти ежедневные люди, которых я вижу на улицах или на работе. Они как нарисованные, ненастоящие, неспособные прервать моё одиночество, и только Костя кажется на их фоне предельно живым. И самим фактом своего существования наполняет мир, даря ощущение, что я не один. Фантастическое чувство единения и родства душ. Чувство, что мы есть друг у друга.

Чуть касаюсь губами его щеки. Он вздыхает, разворачиваясь на спину, и, снося остатки моей прохудившейся крыши, потягивается всем телом. Живот уходит внутрь, видно каждое сладкое рёбрышко. У него трогательно-милый утренний стояк. Я не могу удержаться и сую его к себе за щёку, не размыкая зубов. Как любят изображать языком в пошлых шутках. Он тут же набухает, толкаясь навстречу, и замирает. Костя тянет меня за руку к себе, приоткрывает губы. Я замираю в миллиметре, чувствуя его далеко не свежее дыхание, но даже оно бьёт возбуждением по нервам. Видимо, отныне мне желанно в нём всё.

— Нет, — строго говорю я, — никаких поцелуев, это слишком по-пидорски.

Он удивлённо хлопает ресницами и хриплым спросонок голосом спрашивает:

— А что же вчера?.. И ебаться в жопу, что аж искры из глаз, значит, не по-пидорски, а поцеловать ребёнка по-пидорски?!

Мне нравится, как он заводится. Ребёнок… Я ухмыляюсь, утопая сердцем в щемящей нежности.

— Ребёнка поцеловать можно. — Отвожу спутанную чёлку и касаюсь губами открытого лба, розовеющей щеки, уголка надутых и из последних сил сдерживающих улыбку губ.

— Хочу как вчера, во второй раз. Охуенно-бомбически!

Сажусь между его раздвинутых ног. Он сам раздвигает в стороны ягодицы, открывая сногсшибательный вид. Пошло улыбается, двигая бровями, типа, давай, вперёд и с песней.

— Надо отучить тебя от этих блядских штучек, мне нужен нормальный пацан, а не манерная потаскуха.

Но мой мальчик, видимо, уже окончательно проснулся, и у него снова заиграло в одном месте.

— Скажи «доверься мне», — томно просит он, вскидывая подбородок и выгибая шейку.

— Зачем? — Какой непослушный ребёнок!

— Хочу почувствовать себя как в американском кино.

— А ты не забыл, что после этой фразы обычно самая большая жопа и случается?

— Я согласен, пусть моя жопа случится с тобой.

Я с трудом сохраняю серьёзное выражение лица. Как же он заразительно забавен! Сердце разрывается от счастья и неизбывной тоски. Если с ним что-то случится…