ДСВ. Книга 2 (СИ) - Аэзида Марина - Страница 35

Данеска не отказалась бы от нескольких пар ботинок сразу, только бы не мерзли пальцы ног. Руки зябли тоже, несмотря на теплые рукавицы. Зато было так весело бегать, перекликаться и догонять друг друга в ледяном лабиринте, сквозь полупрозрачные стены которого пробивались желтые и рыжие огоньки! Она даже огорчилась, когда наставник принца велел тому вернуться во дворец. Это значило, что и ей надо возвращаться, причем к вечерней трапезе…

Брр… Там придется сидеть, улыбаться, лицемерить и льстить, говорить ни о чем. А до этого надеть распрекрасную, но неудобную одежду, вытерпеть, пока служанки потерзают ее волосы, убирая в прическу и приговаривая: влажные они у тебя, моя императрица, не слушаются.

Ну конечно влажные! От пота. А как иначе? Без шерстяной шапки, подбитой мехом, в этих ледяных землях не походишь — уши мерзнут. И как Ашезир умудряется? На голове мужа, даже когда он долго на улице, только тонкая шапочка, на голове принца тоже. Нет, она так никогда не сможет. Хватит с нее онемевших пальцев. А то еще простудится, как в детстве: тогда она плавала в речке, а в ухо попала холодная вода. Почти месяц Данеска с ума сходила от боли, ухо словно иглой прокалывали, даже спать было невозможно, пока вторая мать не напоит зельем. Снадобье снимало боль, зато чудилось страшное — то стены падали на грудь, то в углу хохотали мертвецы и духи, простирая к ней искореженные пальцами, скрипя «убьем… изувечим…» Только натерпевшись ужаса Данеска и засыпала. А может, просто теряла сознание. И ведь никому не жаловалась, как ни странно… Ни отцу, к которому всегда бежала похныкать, даже просто разбив коленку, ни брату, который всегда целовал в темечко и говорил: пройдет, мышка-малявка…

Интересно, и почему не жаловалась? Ей же всегда нравилось, когда о ней заботятся. Хорошо быть оберегаемой дочерью, женой, сестрой, любимой — и чтобы с неё при этом никакого спроса. Главное, не дожить до старости — иначе кто станет оберегать?

Тьфу! Какие глупые мысли!

Хинзар в сопровождении воина-наставника уже скрылся во дворце, а она все еще топталась снаружи.

А ведь принц такой же, как она… Его берегут, лелеют — и он ничего не решает даже в собственной жизни. Не потому ли Данеска с ним подружилась? Но Хинзар — мальчишка, а она взрослая. Может, пока ее порывы и легкомыслие милы… Но как они будут выглядеть, когда на смену молодости придет зрелость?

— Бред! — крикнула Данеска, сама от себя не ожидая, и топнула так сильно, что от пятки к колену прокатилась боль. Оглядевшись, повторила тише, почти прошептала: — Бред… Ерунда…

Распахнув дверь, она ворвалась в покои, стянула шапку и отбросила ее в угол.

— Ох, Илианка, ну какие глупые мысли пришли мне в голову! — выпалила она с порога и рассмеялась. — Я чуть не окоченела, пока их думала!

Илианка не откликнулась. Одетая в некрашеную шерстяную рубаху, она сидела у сундука, прислонившись к нему спиной. Только через несколько мгновений подняла глаза, но тут же закрыла их руками.

— Прости… — застонала она. — Я не хотела.

— Эй! — Данеска опустилась возле нее и спросила: — Что с тобой? Что случилось? Почему ты не в кровати? Почему в… этом? — она потерла между пальцами колючую шерсть.

— Прости… — повторила девушка.

— Да в чем дело?! — Данеска вскочила и уперла руки в бока. — Живо говори! Я приказываю!

Илианка молчала так долго, что Данеска потеряла терпение и рявкнула:

— Ну!

— Император приказал надеть это и уйти с ложа.

— Ясно… — протянула Данеска. — Ох уж эти шахензийские обычаи! Очень неприятные, да. Но за что ты извиняешься? И… почему у тебя веки красные? Ты плакала? Почему? Император был слишком груб?

Илианка опять молчала, Данеске опять пришлось прикрикнуть:

— Отвечай!

— Только сначала… был груб. А потом… вот, — она вытянула правую руку и опустила голову еще ниже. — Прости… Я не хотела.

Данеска покрутила браслет на запястье Илианки. Серебро с выгравированным узором… Ясно, откуда. И украшение, и недомолвки девушки с ее же извинениями обо всем сказали: Ашезир добрался и до верийки! Данеска так хотела ее уберечь, да не вышло. Точнее, она просто ничего для этого не сделала. Только поселила в своих покоях и дала свою одежду вместо той, которую разорвал один из ночных стражников, когда зажал девушку в темном углу. В тот раз Илианке удалось вырваться, но то был простой стражник. Императору же она, разумеется, не могла противиться… И Данеска не противилась, даже когда он был принцем: так, огрызалась по мелочи, но это не считается.

— Милая… — Данеска присела рядом с верийкой. — Ты ни в чем не виновата. Просто Аше… Просто император любит женщин.

Вообще-то подмывало сказать «просто Ашезир — потаскун», но нельзя. К тому же сама Данеска, если подумать, тоже потаскуха: неверная жена, блудившая с неверным мужем, да еще якобы братом. Любовь? А кто ее видит? Кто в нее верит? Даже отец — самый близкий для нее и Виэльди человек, не верит, считая блажью: мол, поболит и пройдет.

— Слышишь? — повторила Данеска. — Ты ни в чем не виновата. Скорее уж моя вина, что не предупредила ни о запрете спать в моей одежде и на моем ложе, ни о… любвеобильности императора. Не подумала, что он войдет просто так, не постучав, не услышав отклика… До сих пор он всегда стучал…

Илианка плотнее прижала руки к лицу и — разрыдалась. Кажется, теперь от облегчения. Данеска гладила ее по голове и утешала, как могла. Лишь бы подруге стало легче — да, подруге! Пусть она рабыня, но на самом деле единственный понятный и близкий человек. Илианка знает широкие равнины! Степное солнце жгло ее кожу, ветер сушил лицо, она слышала топот диких табунов, она видела сугробы только на горных вершинах. Снег не скрипел у нее под ногами, пока она не оказалась в Шахензи, как и Данеска… И пусть Илианка — верийка, пусть талмериды и верийцы никогда не жаловали друг друга… Это там, за морем, они недруги, а здесь, вдали от родины, один народ — равнинный.

— Успокойся же… Ну что тебя гложет? Ты же спокойно говорила, что тебя должны были отдать сначала одному, потом другому… Что они могли оказаться заразными… Ну же! Лучше уж император и один раз — от следующих я тебя уберегу, обещаю!

— Не в этом дело…

— В чем же?

Илианка вскинула голову, ее глаза засверкали.

— Он смотрел на меня, как на никчемую! Он сказал, что я даже его шлюхой быть недостойна! Он просто взял меня, потому что я оказалась под рукой! Нет… под ногой… Валяется — почему бы не подобрать жалкую? Сначала рассматривал меня, обнаженную, с этакой брезгливой гримасой… Потом снизошел, оказывая честь… Будто я… не знаю… не женщина, даже не рабыня, а… — девушка оборвала фразу. — Наверное, ты думаешь, что я обнаглела… Я и сама так думаю… Ведь я предназначалась для многих, а тут сам император… Сама не понимаю, почему чувствую себя такой униженной…

Зато Данеска понимает… Что-что, а это Ашезир умеет: в любовных играх заставить женщину ощутить себя чуть ли не уродиной, которую он берет просто потому, что так надо, или потому, что хочется поскорее сбросить семя. Неизвестно, как уж там приходится его постоянным наложницам, но Данеска вполне испытала его пренебрежение. Единственный раз, когда чувствовала себя рядом с мужем желанной и красивой — это когда танцевала перед ним во хмелю. И то он сначала принял ее за незнакомку.

— Да он со всеми так, — фыркнула Данеска. — Не волнуйся. У него только две… ну или три постоянные наложницы. Я не знаю точное число, потому что они как две, ну или три капли воды похожи. Все бледнокожие, пышногрудые, с белыми волосами и светлыми глазами. Просто у А… у императора свои предпочтения…

— Ну что, как наша… гостья? — спросил Ашезир тайного воина, когда тот вошел — под видом ювелира, как обычно. — Разговорилась?

— Да, божественный. Почти разговорилась. — Ашезир вопросительно приподнял брови, и мужчина пояснил: — Она сказала, что кое-что поведает лишь тебе. Остальное же я могу…