ДСВ. Книга 2 (СИ) - Аэзида Марина - Страница 3

Он пошарил в поясном кошеле и сунул мальчишке монеты.

— Держи. Если дождешься, еще получишь.

— Два дня подожду, — осклабился Хир. — А может, и три. Чего бы ни дождаться? Вода есть, — он кивнул на болото, Ашезир поморщился. — Брюхо тоже найду, чем набить. Птахи тут непуганые и вкусные даже всырую.

Бр-р… Впрочем, у местных жителей, наверное, свои предпочтения.

— Ну, пожелай удачи.

— Хе, удача здесь ни гроша не стоит. Проваливай уже, богатый господин. Надеюсь, вернешься и дашь еще монет.

Не было смысла что-то говорить в ответ, и Ашезир пошел вверх по холму. Надо же! Они и впрямь существуют! Посреди болота!

Он еще не добрался до вершины, а путь преградила девица: черноволосая, тщедушная, на вид лет четырнадцать, не больше.

— Зачем пришел? — спросила она.

— Хочу увидеть вашу главную.

— Зачем пришел?

Ашезир попытался обойти ее, не отвечая, но… сколько ни шел, оказывался на том же месте. По-прежнему перед ним возникала чернявая девчонка, восклицающая: зачем пришел?

Ответить? Ничего другого не остается… Похоже, он столкнулся с колдовством, и дочери ночи правда способны на многое.

Надежда всколыхнулась в душе, разгорелась, подобно костру в праздник весенних ночей.

— Я хочу вернуть свою жену в наш мир, пока она не ушла в тот.

— Она еще не перешла черту?

— Нет. И не должна перейти. Поэтому я здесь.

— Хорошо, — проворковала девчонка. — Можно попробовать, но назови свое имя.

В памяти всплыли слова мальчишки: «Только имя свое не говори».

— Мое имя не имеет значения. Важна только жизнь моей жены.

— Хитрый, — девчонка хихикнула. — Я пропущу тебя, если ты готов заплатить.

— Чем заплатить? Как?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Ты либо готов, либо нет. Если нет, то уходи, пока не поздно.

Ясно: расплата будет суровой. У Шиа они забрали сына… Что же заберут у Ашезира? Кого он любит? Мать? Скорее питает к ней просто нежные чувства: сложно любить по-настоящему, если с десяти лет видел ее лишь два-три раза в год. Брата любит, но тоже не так, чтобы до безумия. Значит, его заставят заплатить по-другому… Как?

Ладно, пока не важно. Плату можно принести потом, а сейчас, если Данеска умрет, то и Ашезир не жилец: собственный отец может казнить его, обвинив в гибели жены. Даже если Ашезир опередит императора — убьет его, — то на поддержку Каммейры уже можно не рассчитывать. Так и так получается: если степнячка погибнет — Ашезир окажется если не мертвецом, то заключенным в каком-нибудь замке на задворках Шахензи.

— Я готов! На все! Пусти!

— Проходи, — сказала девчонка. — Как дойдешь… сам поймешь, куда идти дальше.

Он и впрямь понял. А чего тут не понять? Вершину холма окружали огромные черные камни, в середине высился то ли дом, то ли храм: приземистый, неказистый, а вокруг торчали глинобитные хижины.

Ашезир двинулся в низкий дом-храм. Вошел и… никого, ничего не увидел. Лишь голые стены и голый пол…

Нет. Не совсем пол, не совсем голый: вниз уходила лестница. Вглубь холма! Немыслимо!

Он двинулся по ней: а куда деваться? Раз уж пришел и заранее согласился на все, то глупо отступать. Дыхание перехватывало, желудок скручивало от страха, сердце билось так, что казалось, будто не выдержит бешеного ритма и остановится. Ноги подкашивались, в нос били запахи земли, сырости, дыма, но Ашезир по-прежнему спускался ниже и ниже, считая ступеньки. Десять, двадцать, двадцать пять… На сороковой лестница закончились, он оказался в комнатушке, посреди которой полыхало пламя — дым уходил в отверстие в стене, но не полностью, часть его все же заполняла помещение. Над костром висел котелок, в котором что-то бурлило. Из тени выступила женщина. Ее белокурые волосы струились по плечам, ниспадая почти до пола, ярко-синие глаза даже в полумраке пронзали насквозь.

Снова Ашезир ошибся в предположениях: думал, его встретит старуха, а встретила молодая красавица.

— Чего ты хочешь? — спросила она и шагнула вперед. — Зачем пришел? Кто ты?

— Я хочу вернуть жену.

— Кто ты?

Только имени своего не говори…

— Человек.

— Ты готов заплатить, человек?

Она еще приблизилась, и отсветы костра упали на обнаженные ноги… Стройные, прекрасные, которые хотелось гладить, целовать, а потом приподнять короткую тунику из синего льна и…

— Желаешь меня? — спросила красавица. — Получи же, я твоя! — ее пальцы заскользили по соблазнительной груди, животу, потом нырнули между ног.

О, проклятье! Нет-нет-нет! Это какое-то наваждение! Не за этим он здесь!

— Верни мою жену! Можешь? Если нет, я уйду.

— А зачем она тебе? — прелестница обнажила груди. — Останься со мной. Ты такой… вожделенный…

Детский стишок:

«…Если дотянутся, схватят — и в клочья.»

Ашезир никогда не обманывал себя: он не из тех мужчин, которых просто так, не зная, что он принц, вожделеют женщины.

Здесь явно какой-то подвох. Наваждение, хитрость, обман… Эту сладкую нельзя брать… Но так хочется, сил нет! Намотать бы золотые кудри на свою руку и… Нет! Нельзя!

— Мою жену верни! И не крути передо мной своими прелестями… Жену верни! Она мне нужна, ты нет.

— Как скажешь.

Красавица пожала плечами и мигом перестала быть соблазнительной. По-прежнему оставаясь молодой и красивой, она больше не вызывала жгучего желания. Ашезир вздохнул с облегчением.

— Иных просителей от соблазна спасает любовь, — протянула женщина и уселась у очага. — А тебя что спасло? Неверие в себя? Ты думаешь, будто никто не может тебя пожелать, правда?

— Ты вернешь мою жену или нет?! Ответь наконец!

— Я не пойду за ней, — красавица помотала головой. — Но могу тебя отправить. Если ты готов и, если у тебя есть ее кровь.

— Ну так отправляй!

— А ты знаешь, что можешь не вернуться? А если вернешься, то придется заплатить?

— Какова плата?

— Пока не знаю, — она усмехнулась. — Для начала вернись, а там увидим… Плата может быть любой: ты заранее должен согласиться. Ты должен быть готов на любую жертву. Если не готов, то уходи, пока можешь…

Неясно, чего потребуют дочери ночи, но ведь расплата грозит лишь потом… К тому времени он что-нибудь придумает.

— Я ведь уже сказал, что на все готов. На расплату тоже.

Может, и не будет никакой расплаты… Неизвестно же, правда дочери ночи сильные колдуньи или так, по мелочи пакостят. В конце концов, сын Шиа мог умереть случайно, как умирают десятки, сотни других сыновей, просто жрица связала это с отступницами…

— Твои слова — твой зарок и твоя беда. Дай мне ее кровь.

Ашезир отдал льняной кусочек, на котором темнела кровь Данески.

Женщина на миг опустила его в огонь, но тут же выхватила.

— Пламя познало ее вкус, но теперь ты держи ее кровь, — она всунула обугленную ткань в руку Ашезира. — Не выпускай, что бы ни случилось, иначе не найдешь ее.

Он скомкал ткань в ладони.

— Не выпущу.

— Теперь подойди к огню и наклонись над котлом.

Ашезир послушался. Ох, сожри змееглавцы! Такой едкий смрад!

Женщина полоснула ножом по его запястью и сказала:

— Твоя кровь — твоя клятва. Ты заплатишь…

Ядовито-гнилостная вонь ударила в ноздри, пронзительные завывания главной «чернушки» — в уши. В голове загудело, зазвенело, перед глазами все расплылось, подернулось мутью, помещение исчезло и вокруг заклубился туман.

Будто издалека раздался голос:

— Иди прямо, не сворачивай, не теряй ее кровь, не оборачивайся и не пугайся, даже если встретишь себя… Ты можешь себя не узнать. Ты можешь ее не узнать. Если узнаешь — вернешься. Если нет — застрянешь… Если умрешь там, если поверишь в свою смерть — умрешь и здесь. Иди же!

И он пошел — в туман, во мглу. Под ногами колыхалась вязкая, как кисель, жижа, над головой была она же, а вдали стелилась сизая хмарь.

Чем дальше Ашезир шел, тем явственнее проступали очертания земли и деревьев. Правда, и трава, и сосны, и небо казались бесцветными и полупрозрачными.