Клинок мертвеца - Скалл Люк - Страница 3

Подняв изящную руку, она нахмурилась при виде снежинки, опустившейся на ладонь.

— Они дерутся, трахаются, а потом — умирают, не оставляя после себя ничего более значимого, чем это.

Она повернула кисть, и растаявшая снежинка скатилась каплей на палубу.

— Вспомни, что они сделали, брат, — сказала Нимувия, положив руку ему на плечо.

Она была младшей из них троих, и, хотя родилась от другого отца, чем он и Мелиссан, Айзек дорожил ею больше, чем кем бы то ни было на свете.

— Что они сделали с Адуаной и Ферианом. Что сделал с соседями по Благоприятному Краю богоубийца, который правил этим городом, Салазар, в своем заблуждении, что сможет умиротворить нас.

— Они — отрава, — добавила Мелиссан негромко, но голос ее был пропитан неистовым гневом.

Оказавшиеся поблизости пленники, ощутив ее ярость, подались в стороны.

— Отрава, которую нужно вычистить с этой земли. Как может столь недолговечная раса подняться над грязью, откуда выползла?

— Они не все такие, как ты говоришь, — ответил Айзек. — Не все. Есть некоторые, достойные нашего уважения.

Он понимал, почему сестра гневается. Она все еще винила себя в смерти сородичей. В том, что сказала «да» Адуане и Фернану. То решение будет преследовать ее вечно.

Приблизив лицо к Айзеку, Мелиссан впилась в него взглядом.

— Тебе следует избавиться от Полумага, дорогой брат. Боюсь, что привязанность к этому человеку плохо сказывается на твоей рассудительности.

Айзек ответил сестре столь же пристальным взглядом.

— Верно, он меня восхищает. Но я узнал и еще людей, которые тоже меня поразили. Воинов, преданных друг другу настолько, что они готовы умереть за товарища, как и любой из нас. Разве это не важно?

Он вспомнил Бродара Кейна и его друга Волка. Они были очень разными, но связь между ними казалась ему столь же прочной, как стальная палуба под ногами.

— Люди ничего не знают об истинной преданности, — заявила Мелиссан. — Эти существа стремятся лишь к удобствам, их мотивируют только алчность и страх. Они не испытывают таких чувств, как мы. Их «любовь» — лишь жалкое подобие нашей.

При упоминании о любви глаза Нимувии засверкали.

— У меня есть для тебя новости, брат. Вот почему мы позвали тебя сюда. Вторая флотилия выполнила свою задачу на Небесных островах. Генерал скоро прибудет. Мой суженый — в пути.

От слов Ним в душу Айзека закрался холодок, но улыбка сестры почти не оставила от него следов.

— Савериан, — произнес он.

Этот генерал считался живой легендой его народа.

Айзек вспомнил бойню на островах, где вырезали всех людей. Она была необходима. И Савериан от нее не уклонялся.

— Он приведет нас к победе, — добавил Айзек, однако его слова отчего–то прозвучали неискренне.

— Как и всегда. — Мелиссан указала на юг. — Эта «Белая Госпожа» — единственное, что отделяет нас от следующего этапа священного похода. Ее город падет, как только прибудет генерал. Когда последний лорд–маг Благоприятного Края умрет, Теласса станет нашими вратами на континент.

Айзек кивнул. Магия — единственный вопрос, на который фехды не могли дать легкий ответ. Их народ находился вне Структуры, вне плана, разработанного Создателем для этого мира. Магия была так же чужда сородичам Айзека, как и их способности — людям.

Но у фехдов имелось столь же смертоносное оружие. Оружие, которое губило миры.

— Их ждет Расплата, — тихо сказал он.

На губах Ним заиграла гордая улыбка.

— Как и эльфов до них.

Недолгую тишину, которая последовала за ее словами, нарушили глухой стук и вопль. Один из пленников упал с мачты. Стеная, он лежал на палубе, его правая нога была явно сломана от удара. Айзек узнал человека: один из тех, кого он пленил возле города Кархейна в первый год после возвращения на эти берега. Фермер, работавший на своем поле, который и не подозревал об истинной сущности незнакомца, приближавшегося к нему по грязной старой дороге.

— Я отправлю одного из невольников, чтобы отвел его вниз, на медицинскую палубу, — сказал Айзек. — Ногу можно подлечить…

Опустив руку к бедру, Мелиссан мгновенным движением извлекла из кобуры смертоносное оружие. Раздался резкий треск выстрела, и голова раненого человека взорвалась фонтаном красных брызг. Его тело подергалось и застыло. Из развороченной шеи натекла бордовая лужа, от которой в зимнем воздухе повалил пар.

— Уберите это, — велела Мелиссан, указав на стоявших поблизости пленников дымившимся стволом.

Снова положив оружие в кобуру, висевшую на поясе, она повернулась и вперила взор в Сонливию.

— Это был акт милосердия, — отметила она. — Расплата будет не такой быстрой.

Несмотря на досаду, которую испытывал Айзек, с утверждением сестры спорить не приходилось. Когда прибудет генерал, людям на этих землях останутся считаные дни жизни.

С другой стороны, для фехдов так было всегда.

Как показывал опыт Бродара Кейна, мир никогда не переставал меняться. И с годами — все быстрее. Он ехал по лагерю, разбитому огромной армией Карна Кровавого Кулака к западу от стен Сердечного Камня, видел незнакомые лица сидевших вокруг костров молодых воинов, большинство которых годилось ему в сыновья, и чувствовал себя стариком из другого века.

Остановив свою кобылу, он попытался размять онемевшие ноги. Затем спешился, сапоги захрустели по замерзшей земле, при каждом выдохе в сгущавшихся сумерках изо рта вылетало плотное облачко тумана. Он уже и забыл, как морозно в Высоких Клыках в середине зимы. Забыл, как резкий холод проникает в стареющие кости и становится так трудно взбираться в седло по утрам и еще труднее — сползать с него.

Он прикрыл глаза рукой и, прищурившись, всмотрелся в падавший снег. Его зрение никуда не годилось, но ему показалось, что он разглядел впереди черную тень шатра вождя. Бродар прикинул, что ярдов, быть может, пятьдесят отделяет его от Карна Кровавого Кулака. Каких–то пятьдесят ярдов, и он окажется лицом к лицу с человеком, голову отца которого отделил от плеч много лет назад.

Вполне вероятно, что Карн Кровавый Кулак попытается сделать то же самое с Кейном, прежде чем Бродар успеет сказать хоть слово. Прежде чем сможет объяснить: он здесь для того, чтобы присоединиться к армии Западного Предела и отобрать столицу у безумного ублюдка Кразки. Вполне возможно, Кейн вот–вот очертя голову ринется навстречу собственной смерти. Такие мысли — серьезный повод, чтобы засомневаться, снова вскарабкаться на лошадь и убраться прочь, пока кто–нибудь из тех, кто в него вглядывался, не узнал старикана, только что появившегося в лагере. Вместо этого он, поправив за спиной двуручный меч и поплотнее закутавшись в грязный плащ, устремил синие глаза вперед.

Кое–что просто приходится делать, когда выбора, по сути, нет.

Аромат баранины, которую готовили на кострах поблизости, вызвал дикое урчание в его животе. Ледяной ветер приносил и другие запахи: старой кожи, несвежего пота, едкую вонь мочи. А под всеми ними — знакомое зловоние войны, тошнотворная сладость разложившейся плоти, гноящихся застарелых ран, что зовет тень смерти.

Кейн знал о тени смерти все. Он жил в этой тени большую часть своих пятидесяти с чем–то лет. Сосредоточившись на шатре впереди, он старался не показывать своих опасений. Пройдено десять ярдов. Двадцать.

Он почти добрался. В последнюю минуту один из воинов, сидевших полукругом вокруг самого дальнего костра, повернулся что–то сказать человеку, стоявшему у него за спиной. Его взгляд упал на Кейна. На мгновение все будто застыло, и мир, казалось, затаил дыхание.

Затем глаза воина округлились, и куриное крылышко, которое он жевал, выскользнуло из пальцев и с шипением упало в огонь.

— Ты.

Это слово проскрежетало, словно меч по стали, заставив умолкнуть мужчин, сидевших вокруг. Тишина опустилась, как саван, ее нарушало лишь потрескивание костров.

Воин поднялся на ноги. Он был чуть старше своих соотечественников, высокий парень двадцати с небольшим лет, с родимым пятном винного цвета на правой щеке. В его глазах сверкала холодная ярость.