Дело о жнеце (ЛП) - Сэйнткроу Лилит - Страница 12

Клэр вряд ли мог забыть о бумагах, и он думал, что его состояние было тревожным. Но он просто наливал и выпивал, пока бутылка не опустела, а потом он поспешил покинуть комнату.

Он даже не ощущал себя пьяным.

Глава шестнадцатая

Редкое и чудесное

Просыпаться после такого неудобного события было неприятно. Особенно когда пробуждение было от грохота в глубинах дома, и Микал выругался, распахнул дверь ее спальни.

Без стука.

— Он убьет себя, Прима, — глаза Щита пылали, темные волосы были спутаны, словно он запускал в них пальцы. — Или одного из слуг. Или разобьет дом.

Эмма вздохнула, повернулась и уткнулась лицом в подушку. Хоть было темно, ее голова ужасно болела, и любые признаки света ранили ее глаза.

— Вряд ли, — буркнула она. — Уйди.

Он подошел к ее кровати и коснулся плеча двумя пальцами.

— Я не хотел вас будить, но он навредит кому-то, может, себе.

«Последним я помню…» — она поежилась от воспоминания. Но обморок притупил острые края, учение лишило яда. Она могла спокойно обдумать видение.

Она испытала смерть Тебрем, удар за ударом.

Она нарушила то, что смерть чуть не достигла. Глубокое пятно, которое кормили бедность и жестокость Уайтчепла. Теперь нужно было с трудом и опасностью определить метод и намерения убийцы, а потом обрушиться на убийцу с силой закона и раздражением Эммы.

Она выбралась из тумана сна, когда раздался еще один удар. Звук не был волшебным, защиты трепетали только в ответ на ее внимание.

— Что он делает?

— Заперся в мастерской, шумит с Прилива. Дверь крепкая, и…

— Да, — она моргнула, зевнула и отодвинула подушку и его пальцы с долей сожаления. Попытка выбить дверь мастерской активирует защитные чары, и воля Примы ударит раньше, чем она придет в себя. — Хорошо. Позови Северину и служанок. Я посмотрю, что он задумал. Но потом я приму ванну и выпью шоколад. Ужасно себя чувствую.

— Конечно. Могу я спросить, что это было? — он хмуро смотрел на нее, словно она была непослушным ребенком.

Она решила, что не хотела такой разговор с Микалом в этот миг, так что сделала вид, что не поняла его.

— Уверена, он преследовал безумных политических подрывателей, и они точно дали его активному мозгу поработать. Ты можешь идти, Щит.

Он долго стоял на месте и ждал. Когда стало ясно, что она больше ничего не скажет, он опустился на пятки.

— Прима?

— Если не хочешь пообещать, что принесешь шоколад как можно скорее, или это не сообщение о разрушении всего Лондиния, то я тебя не слышу, — его тело было напряжено после вчерашнего — она надеялась, что это было вчера, что она пропустила только Прилив и пару событий. Спина и руки болели, голова пульсировала, словно она выпила больше рома, чем стоило.

— Тогда я промолчу, — его лицо замкнулось, он повернулся и пошел к двери. Лимонное раздражение было заметно Взору.

Эмма резко выдохнула, сосредоточилась на физическом мире.

«Когда мы поговорим, Щит, то на моих условиях, только моих».

Она потянулась, ощутила утро во рту и скривилась. Ее глаза были сухими, волосы — птичьим гнездом, как у ведьмы. Ощущала она себя плохо.

Это было странно, да? Она привыкла к тому, что ощущала себя хорошо, с тех пор, как проснулась от чумы без шрамов и прочих плохих последствий. Было похоже на тяжелый теплый вес Философского камня, но без груза… стыда? Ее совесть давила на нее, чем дольше она носила Камень, что забрала из тела Левеллина Гвинфуда?

Может, он был не в трупе. Может, он сжимал Камень в руке, пока помогал себе его силой, исполняя безумное волшебство?

Ее возвращение на место его гибели не дало доказательств: безымянные кости грифонов и человеческие, лишенные всех эфирных следов. Шок от такой Великой работы, что не была завершена, стер все следы. Но она не хотела найти доказательства, что кости принадлежали ему. Она видела его труп, растерзанный его сбитой Работой, этого хватит.

Она долго думала, что его слова о втором Камен были уловкой, чтобы она запнулась. Он всегда хотел от нее избавиться.

Эмма прижалась к подушкам, грохот донесся снизу.

«О, ради Бога», — миг внимания, и она поняла, что стены мастерской Клэра прочные, а дверь усилена магией и железом. Он почти ничего не мог с собой сделать, ведь Камень безопасно находился в его теперь не стареющем теле. И на миг она… была немного раздражена.

Ей хотелось сейчас думать об этом?

У нее хотя бы было пару мгновений одиночества.

Клэр не мог охватить размах ее дара. У него были проблемы с нелогичностью почти бессмертия, и была возможность, что разорванная безумная Работа Ллева, что поражала ее, могла не успокоить сердце змея.

«Думай о Клэре, пусть Ллев покоится с миром. Он мертв», — как ей поступить с ментатом?

Она была мягче с Арчибальдом Клэром. У него были некие манеры, но ментат был непростым товарищем. Она не обижалась из-за его внимания, но ее не устраивало отношение.

Потому она ушла со службы Виктрис. Не открыто, конечно. Но в тайных комнатах сердца Примы были приняты меры… и королева обнаружила желание.

А Клэр — нет. Он был логичным, но хрупким, и его ограничения помогали простить его неприятные черты. И все же это ее раздражало. Как иначе?

Быть женщиной — быть созданием, которое принимают, как должное, и даже те из другого пола, которые когда-то хотели добра, потом поступали не так.

Но она была возбуждена.

И… Людо.

Она закрыла глаза. Пара минут сознания без слуг или Щита, а она могла думать лишь об… отношении Людо к ней?

Чем он был?

Инструментом, чтобы играть со вниманием без уважения.

«О, Эмма, врать себе не выходит. Это не изменилось».

Она… привыкла… к неаполитанцу, как к Клэру. К Микалу, Северине, Изобель, повару и Хартхеллу. Они старели, они были ее ответственностью, и если она ухаживала за ними, как за комнатными растениями, это не давало ее права, а не только ответственность? Она подстраивала атмосферу под них и…

«Они — не растения, Эмма, — наглость Примы была слабостью, это нужно было удерживать против настоящей опасности. — Как вчера. Плохо дело, да?».

Она резко вдохнула и отвлеклась на тему важнее. Виктрис видела и ощущала, что и она? В магии было допустимым многое, но Сочувствие было древним искусством. Это могло ранить в Уайтчепле — Эмма видела хрупкость — и вызвать реакцию даже у правящего духа, императрицы и королевы?

Она потянулась, постучала пальцем по губам и вздохнула. На миг она приняла такой вариант. Убийства не были связанными, но у них была некая цель на уме.

Почему Британния привела Виктрис к двери Эммы? Почему Виктрис пришла одна? Королева, наверное, решила, что Эмма Бэннон не отмахнется от новостей, что правящий дух слабеет. Даже если Виктрис не нравились ее методы и она сама, Британния не сомневалась в верности Эмме Короне и Империи, хоть у них и возникли недоразумения, и Эмма не хотела усиливать вред.

Почему Виктрис пришла к ней?

«Не тот вопрос, Эмма. Правильно: что она надеется получить? Из грязного восточного конца к Короне, эта великая тайна движет миром. Найти человека, что не слушается, — редкость».

И потому Клэр мог и дальше ужасно обходиться с ней, потому она позволяла гордость и заскоки Людовико. И потому она позволяла нервозность Северины и тайны Микала. Потому она платила за Измененную ногу Гилберна и услуги Финча, потому взяла Изобель и мальчика-калеку. Редкими были те, кто не играл в самостоятельную жизнь ради своей выгоды. Ей было приятно, что она собрала такую коллекцию.

Она была не в их числе. Но под ее защитой они процветали. Если нужно было пачкать себя кровью и грязью ради службы империи, решать вопрос жизни в неидеальном мире, так что помощь таким изгоям убирала хоть немного жжения.

— Я стала философом, — пробормотала Эмма с кривой улыбкой, она услышала шаги Северины Нойон на лестнице, ворчащей на Кэтрин, подгоняя ее.