Машина неизвестного старика
(Фантастика Серебряного века. Том XI) - Строев М. - Страница 37

— Что вы делаете? — кричу. — Тень Наполеона не потерпит такого кощунства!

Тут они, пане, обозлились… пристали: «Какая тень, да какая». А какая… Тень эта тут живет. Раз в год, в день смерти пани Валевской, ровно в полночь, в усадьбе появляется тень великого императора. Ходит по парку, останавливается на берегу пруда и долго стоит, скрестив руки на груди; заходит в беседки. А потом входит в дом. Я сам, а мне девяносто два года, за всю долгую жизнь видал только два раза.

— Бредни! — говорят они.

— Нет, не бредни, — говорю им. — Тень Наполеона, хоть и показывается раз в год, но живет у нас постоянно. Поговорите с нашим ночным сторожем Юзефом. Он вам расскажет, как в черные, душные летние ночи из дома в открытые окна несутся иногда тяжелые вздохи, а иногда даже тихий шепот. Тень Наполеона живет в Валевицах всегда! Грозная тень, — говорю им, — потому что она умеет сердиться. — Ого-го-го! — начали они снова смеяться. — Да! да! Умеет и наказывать, — говорю я. Не верят.

— А знаете, пане офицеры, что было здесь много лет назад? — обратился он к Грекову и Томилину.

— Нет, не знаем, расскажи, старина, это интересно.

— И даже немного жутко, — заметил один из офицеров.

— А вот что случилось. Много лет назад, у меня еще были целы все зубы, — пан дзедзиц (помещик) устроил гулянку. Понавез из Варшавы гостей, мужчин и женщин. Началось пьянство. А потом было такое, что стыдно рассказывать: барыни целовались с паном дзедзицем и его приятелями и все были пьяны… А наутро в большом зале все портреты оказались повернутыми к стене.

— Кто их повернул? — накинулся на слуг дзедзиц. Никто не знает. А я знал, но молчал.

На вторую ночь опять гулянка. Опять вино, песни и женщины. «Быть беде», — думаю. Так и случилось. Утром пана дзедзица нашли в кровати мертвым. Лежит, захолодел уже и весь черный, точно ему под кожу черной краски налили. Никто не знал, отчего дзедзиц умер. А я знал, — это тень Наполеона рассердилась.

— Ха-ха-ха — рассердилась… Рассердилась? — спрашивают пруссаки…

— Рассердилась, — говорю, — и на вас рассердится. Вот посмотрите!

— Не каркай, старый ворон, — кричит один, тот самый, что на кровати Наполеона спать собрался. — Немцы никогда не боялись ни самого Наполеона, ни тем более его тени. Чепуха эта тень.

Сегодня утром уехали немцы. Перед отъездом позвали меня и говорят:

— Ну, вот видишь, ничего нам твой Наполеон не сделал! Мы тебе покажем, что немецкие офицеры не боятся тени Наполеона. Что нам Наполеон? Пустой звук! Прощай, старик. И уходи отсюда скорее, если хочешь остаться целым.

И не успели уехать, как целый дождь снарядом осыпал Валевицы. Начался пожар. Мы попрятались в погреба и подвалы, а немцы продолжали громить Валевицы, пока вы их, пане, не прогнали.

— И в самом деле, — воскликнул Томилин. — Зачем было разрушать усадьбу? Кому она мешала? За что они мстили старику и красивой легенде…

— Дикари, — заметил Греков.

Офицеры кончили ужин.

— Пожалуйте, пане, — обратился к ним Станислав, — я вам приготовил комнаты.

И он повел офицеров во вторую половину дома, оставшуюся в неприкосновенности, так как немцы дебоширили в главных апартаментах.

Утром отряд Грекова получил приказ покинуть Валевицы и отойти назад, так как значительные немецкие части подходили к злополучной усадьбе.

Вскоре начала бухать их артиллерия. Слева, справа, впереди каждую минуту, каждую секунду в воздухе вспыхивали белые блики, — это рвалась германская шрапнель. Грохот десятков орудий перешел в сплошной стон, совершенно заглушающий непрерывную ружейную трескотню.

Вечером этого же дня немцы были снова оттеснены.

Есаул Греков опять получил приказ занять Валевицы. И отряд казаков под его командой приблизились к знакомому месту у опушки леса.

Когда отряд остановился на пригорке, к Грекову, глядящему в бинокль, как и накануне, подъехал Томилин.

— Петр Михайлович, — где же усадьба?

— Вот я и сам смотрю: где? На том месте что-то горит…

В это время из кустов выбежал какой-то мужичонка.

Как оказалось потом, один из оставшихся в живых слуг усадьбы Валевицы.

— Матка Возка! Матка Возка! Что они наделали? — причитал он.

Греков смотрел в бинокль, наконец он отвел его от глаз и обратился к причитавшему и испуганному поляку:

— Что это догорает?

— Валевицы, ясновельможный пан, Валевицы. Как только ушли русские сегодня утром, усадьбу заняли немцы.

Их офицеры расположились к доме и начали пьянствовать. А Станислав-дворецкий тихо подкрался и запер все двери, а сам сбежал в подвал. В подвале он еще вчера приготовил много соломы, стружек и поджег все это. Немцы сгорели, сгорел и Станислав.

Вечерело.

И тихо, странно на этом грозном фоне догорала усадьба красавицы пани Валевской, так долго, почти сто лет, хранившая великую тень Наполеона.

В шестидесяти верстах от Варшавы, в стороне от проезжей дороги на Блоне, стоит старый полуразрушенный замок, принадлежавший когда-то польским магнатам Салатко-Петрище.

Вокруг замка, давно уже заброшенного и нежилого, сплетались легенды и сказки, одна другой таинственней и ужасней, и вряд ли кто из варшавян не слыхал о странной истории петрищевского замка, и редко кто решался проходить мимо него темной ночью, когда старые деревья парка сливались в черную молчаливую стену, за которой пряталась тайна.

Легенда, окутавшая замок, родилась около 100 лет назад, она росла и укреплялась в течение века и молва докатила ее до наших дней…

В истории этого замка странная, загадочная роль предназначена настоящему — 1916 — году, — настоящей Пасхе.

Именно в этом году ждали чего-то от замка, — разгадки той тайны, которая в течении века жила в нем, или — зарождения новой тайны.

Эту легенду автор и передает здесь в том виде, в каком живет она и по сей час среди польских крестьян под Варшавой.

Около 100 лет назад старый польский магнат Стефан Салатко-Петрище в ночь под Светлый праздник пыткой замучил молодую жену.

Он выколол ей глаза, отрубил язык и ржавыми гвоздями нагую прибил к стене против большого стенного зеркала, чтобы в зале, где был сервирован пасхальный праздничный стол, висело двое: молодая жена и ее отражение…

Народная молва долго искала причины, заставившей мягкого, любящего жену старика превратиться в зверя и палача, и так ни до чего и не доискалась. Но две версии выплыли откуда-то на свет Божий и волной разлились но окрестным местечкам и деревням. Но одной — старый пан казнил молодую жену за измену с холопом; по другой — набожный старик с несомненностью установил, что его жена — ведьма, и решил: лучше опоганить руки свои убийством, чем оставить в доме, где висело старинной работы, ценное, святое распятие, рабыню и любовницу Дьявола…

Молодая пани была замучена и ее молодое тело, окровавленное, с искаженным лицом, сорвали со стены и бросили собакам…

И той же ночью пана нашли у него в покоях задушенным. И то обстоятельство, что окна и двери в его комнаты были накрепко заперты изнутри, дало повод молве искать убийцу в мире Неведомого.

Ведьма отомстила своему убийце и за свою смерть заплатила ему такой же позорной и подлой смертью, смертью собаки!

С этого времени в замке никто не жил. Приехал новый владелец, осмотрел покои, подвалы и парк и на минуту задержался перед взломанной дверью в комнаты старого пана. А на двери была выжжена надпись:

Св. Пасха 1916 год.

Но 1916 год был далеко. А потому надпись эта, которую никто не видал до убийства, ненадолго задержала внимание наследника. Он велел замок заколотить, поручил сторожу Доминику охрану его и укатил за границу.

А через два года умерли оба, — и сам наследник, и сторож Доминик. Оба в одну и ту же ночь оказались задушенными: один — в Лондоне, в гостинице; другой — в сторожке при замке.