Машина неизвестного старика
(Фантастика Серебряного века. Том XI) - Строев М. - Страница 24

Потом младший помощник оторвал от бинокля глаза и отозвался негромко:

— Так точно!

— А? В самом деле? Позвоните-ка Василь Степанычу.

Штурман бочонком вкатился на мостик, на ходу застегивая китель. Приняв из рук капитана бинокль, будто казак в седле, подался вперед, впиваясь в горизонт. И, когда оторвался, в голосе его протиснулись зловещие нотки.

— Д-да-с!.. И знаете что? Много ближе, чем кажется.

Капитан спросил коротко:

— Сколько, по-вашему?

— Троих насчитал… по огням. А сколько потушено…

Капитан покрутил головой, пощелкал языком.

— Ce-эли! Выход один: попробуем спрятаться. Как раз на траверсе Адена. Василий Степаныч, проложите на Аден. Николай Константиныч, к повороту!.. Жарь без отсечки! Механику — чтобы чище сахара уголь!

Штурман обронил осторожно:

— Солнце скоро взойдет.

— Дудки! Под горизонтом будем.

Капитан разом помолодел, засигналил в телеграфную рубку:

— Гартвиг, алло! Немедленно начинайте вызов… Да, да, по секретному. Начинайте вызов наших судов. Начинайте сигналить: «Заметили эскадру… Три вымпела. Не решаемся идти на Аден. Ска-ти-мся к Мадагаскару». Поняли? Разумеется… Ну, пускай теперь перехватывают, колбасники!

Надежда Семеновна бледно улыбалась, пряча прерывистый вздох, пыталась шутить.

— Вот… А вы смеялись вчера над приметой?..

— Типун вам! Мы, слава Богу, ко дну еще не пущены. Коли на такие приметы в этих широтах глядеть… Дайте срок, подойдем к Адену: там на рейде этих ваших примет, как червей после дождя. Уха настоящая!

За пароходом второй уже день увязалась акула.

Капитан уверял, что этих страшных спутников парохода за сутки сменилось, наверное, не меньше десятка. Но, когда бы суеверно настроенные пассажиры ни заглянули за корму, постоянно в хвосте взбаламученной винтами пены острым пером маячил зловещий треугольник плавника. И всем начало казаться, что одна и та же акула гонится за пароходом сотни миль, ожидает, предчувствует добычу…

В рубке штурвальные быстро переталкивали рукоятки штурвала. Палуба на минуту ушла из-под ног Надежды Семеновны, и тяжко перевалилось набок чудовищное туловище парохода. Через минуту выпрямилось снова. Лишь крутой излом пенистого следа за кормой да вспухшая с правого борта водяная морщина говорили о лихом повороте. С новой силой, с высшим напряжением устремилась вперед железная масса.

Капитан вышел из рубки довольный, помолодевший. Вытер лысину, цепко расставил на мостике толстые ноги в позе лихого отца-командира старой школы. Подмигнул Надежде Семеновне на корму в сторону страшных огней и снова прильнул к окулярам. Медленно поворачивал вокруг оси свой грузный торс, обыскивая горизонт. Опять повернулся к корме и… Надежда Семеновна чуть не свалилась с лонгшеза от внезапного, зверского, оглушительного рева:

— Дья-а-аволы!.. Ис-карио-оты!..

Мячиком запрыгал по мостику брошенный капитаном с размаху бинокль. Сам капитан, с видом помешанного, широко разевая рот, простирая руки к корме, завопил, заплясал на месте.

— Искариоты! Зарезали!.. В двадцать четыре секунды подлеца на нока-рею!!..

В ужасе Надежда Семеновна увидела, как, вместе с криком, штурман и один из подручных штурвальных кубарем покатились с мостика, как схватился за голову бледный младший помощник, как сам капитан, сломя голову, кинулся к рубке, с лихорадочной поспешностью принялся передвигать какие-то рычаги, ежеминутно, с настоящим страхом, озираясь в сторону кормы.

Младший помощник простонал с отчаянием:

— Прожектор… Кормовой прожектор. Кто? Когда?..

И, обернувшись, Надежда Семеновна увидела, что за пароходом тянется длинный голубой вуаль, и там, где ложится он на воду, волны вспыхивают тысячами бликов в лучах ослепительного света.

— Но… кто же зажег его?

В ту же минуту прожектор погас.

Капитан, спотыкаясь, вышел из рубки. Прохрипел в сторону младшего помощника:

— Под суд-с, молодой человек-с… под суд!.. Выключатель не действует-с… Вахтенный начальник…

Снизу затопали шаги. Шариком вкатился на мостик штурман, красный, облитый потом, с выражением не только изумления, но и настоящей таинственности на прыщавом круглом лице.

Потом поднялись на мостик матросы-подручные. Дальше затопали беспорядочные шаги нескольких людей. Кто-то топтался на лестнице, протискивался.

Было впечатление, будто что-то тащили наверх.

Надежда Семеновна вздрогнула, с криком отшатнулась.

Из-под нахмуренного бледного лба, под спутанными прядями рыжеватых волос человека, крепко опутанного линем, с руками, грубо вывернутыми за спину, холодные глаза кинули прямо в лицо ей взгляд бесконечной презирающей ненависти. Глаза, что так напугали ее ночью недавно…

Штурман взволнованно докладывал капитану, и глаза у того таращились все более. Подошел к пленнику, кинул коротко:

— Развязать! Как фамилия? Янсон?

Пленник с наслаждением размял ноги, освобожденные от веревок, сразу выпрямился, отозвался спокойно, с достоинством:

— Флота Его Величества лейтенант фон Эберс.

— А!.. Гм… Ну, что ж? Вам мне говорить нечего. Будете доставлены в Аден, если… если ваше предприятие не увенчается успехом. В противном случае… не взыщите… Николай Константиныч! Сдать вахту. Нарядите караул.

В память Надежды Семеновны навсегда врезалась картина, как в рамке. На фоне синего неба, белая брезентовая стенка мостика; к ней прислонена скамейка, спасательная, пловучая; видна сутулая спина переднего конвоира-матроса. Он уже начал спускаться по лестнице, за ним стройная прямая фигура…

И вдруг, будто в кинематографе, разом меняется картина. Крик. Беспорядочное движение… Сразу исчезает спина переднего матроса. Задний от неожиданного удара растянулся на мостике. Через поручни, вместе с скамейкой, что-то летит в океан… Испуганный голос сигнальщика:

— Человек за борто-ом!!

Тишина. Тот же голос с оттенком недоумения повторяет протяжно:

— Человек за бортом. Челове-эк!..

Вспыхнула суета. Тревожно застучал вдоль балконов дробный топот бегущих людей.

С мостика было видно, как перила кормовых балконов облепили целые гроздья белоснежных спортсменок и разноцветных дамских блуз.

Железный гигант не замедлил хода. Рука вахтенного начальника замерла на рычаге машинного телеграфа, взгляды матросов, бросившихся к гребным судам, пристыли с нетерпеливым вопросом к нахмуренному лицу капитана.

Тот тяжело отдувался, мерил главами расстояние.

— Отставить!.. Из-за одного прохвоста не дарить немцам крейсер… Жарь без отсечки!

Капитан передвинулся на правое крыло мостика, куда кинулась Надежда Семеновна, пытаясь отыскать за кормой, среди водяных, разрисованных пеной складок знакомую фигуру.

— Вы, того, успокойтесь, драгоценная… Малому, небось, и не улыбается наше спасение. Этак он, все-таки, надежду какую-нибудь имеет, что его заметят с эскадры, когда подойдут. А уж ежели мы… никаких шансов. А-ах… П-подлая!..

Рука капитана, державшая бинокль, судорожно вздрогнула. Сам он порывисто шатнулся, будто перед ним из-под мостика выросло привидение. Вцепился свободной рукой в поручни, напряженно поддался вперед с биноклем у глаз.

— Ай!.. Господи!..

Это кричал Николай Константинович. На миг он оторвал глаза от бинокля, снова припал к окулярам, снова порывисто, с видом брезгливого ужаса, отдернул бинокль.

Пассажиры внизу заголосили еще беспорядочнее. Махали руками, на что-то указывали…

Надежда Семеновна, еле держась на ногах, переводила глаза с помощника на капитала, силилась сама разглядеть простым глазом то, что привлекало внимание за кормой.

И мутной инстинктивной догадкой в памяти осветилась картина, еще вчера встревожившая пассажиров. Скользкий зловещий треугольник плавника акулы, то исчезавший, то выраставший из моря опять, за кормой, в ключе пены…

Толстяк опустил бинокль, повернул к пассажирке изменившееся, ставшее иссиня-серым лицо. Хотел было ответить, челюсть непослушно задрожала и стукнула.