Долина каменных трав (СИ) - Прягин Владимир - Страница 53

— И в мыслях не было. Но спасибо, что предупредили заранее. Значит, чтобы хозяйка лишний раз не смущалась, не буду спрашивать у неё разрешения. Приду просто так — надеюсь, не выгонит.

Собеседница подмигнула, а я почувствовал укол совести. Тот, впрочем, был не слишком болезненным — я этой девчонке не опекун и не обязан терзаться мыслями о её нравственном воспитании.

— Только, прошу, не говорите Светлане, что это я подал вам идею.

— Буду молчать как рыба! В любом случае, я довольна, что сюда забрела. У меня ещё не было знакомых поэтов…

— Елизавета, я весьма посредственный стихотворец — говорю без всякого кокетства, поверьте. Просто не хочу, чтобы вы потом разочаровались.

— Ладно, считайте, что скромность я оценила. Хотя, к примеру, та же Светлана от ваших стихов, по-моему, в восторге.

— Она вообще экзальтированная барышня. Не стоит верить ей на слово.

— Тогда прочитайте что-нибудь, вот прямо сию минуту. Я ведь должна составить личное впечатление!

— В другой раз.

— Ух, какой же вы! Но я терпеливая, дождусь обязательно! И узнаю, откуда вы всё-таки черпаете рифмы.

На её губах играла улыбка, но всё равно было впечатление, что последняя фраза произносилась всерьёз — или, по крайней мере, с неким непонятным подтекстом. Мне стало любопытно:

— А почему вас это интересует? Источник рифм?

Она посмотрела на меня испытующе:

— А вы смеяться не будете?

— Нет, — великодушно пообещал я, — не буду.

— Я надеюсь, что кроме рифм, там можно подсмотреть ещё кое-что.

ГЛАВА 2

К себе на квартиру я вернулся около трёх часов пополудни; весь путь проделал пешком — денег было в обрез, и не хотелось тратиться на извозчика. К счастью, весна с её волшебной погодой способствует плебейским привычкам, придавая им некий шарм.

Я квартировал в доходном доме недалеко от устья Медвянки — окно, правда, выходило не на реку, а в глухой бессолнечный переулок. Обиталище моё состояло из единственной комнатёнки, расположенной на втором этаже. Даже такое убожество было мне, говоря откровенно, не по карману, но я цеплялся за него с отчаянием утопающего, поскольку был убеждён — если переехать на другой берег, где цены ниже, то это будет равносильно капитуляции с отлучением от всего, что составляет содержание моей жизни.

Из мебели у меня имелся платяной шкаф, скособоченный и рассохшийся, а также кровать, напоминавшая больничную койку, и письменный стол, на котором уже несколько недель кряду простаивала без дела чернильница.

Переступив порог и побродив по комнате, я остановился возле окна. Переулок за немытым стеклом застрял, казалось, в промозглом марте, где едва-едва сошёл снег. Мысли мои роились бестолково и вяло. Я подсчитывал, сколько денег следует тратить в день, чтобы продержаться до гонорара, который мне вроде бы обещали в редакции «Медвяного края», но то и дело сбивался и начинал снова. Потом мне вспомнилась недавняя беседа в саду. Подумалось, что Светлана правильно сделала, пригласив любопытствующую барышню Лизу, которая меня заинтриговала и развлекла своими вопросами…

Впрочем, ни Света, ни племянница экс-наместника не занимали меня всерьёз. Обе они (так мне тогда представлялось) были лишь случайными персонажами, хорошенькими статистками, которые помогали скоротать время до возвращения той единственной, при мысли о которой перехватывало дыхание…

В дверь постучали.

Я открыл, и мне показалось, что это какой-то сон; что судьба дурачит меня, выдавая желаемое за действительное:

— Марианна?

— Ты не рад меня видеть?

На ней была шляпка с вуалью и неброское платье, скрывающее восхитительные изгибы, знакомые мне до последней пяди. Я спохватился:

— «Рад» — это слишком блёклое слово! Окрылён, наполнен восторгом, счастлив! Я думал о тебе только что, буквально в эту минуту… Входи же скорей, прошу…

Я взял её за руки и притянул к себе, заставив переступить порог. Дверь захлопнулась с победным щелчком.

— Всеволод, я должна кое-что тебе сообщить…

— Прости мне мою растерянность — ты ведь предупреждала, что вернёшься не раньше мая… Я даже не смел надеяться… Но это чудесный сюрприз, самый лучший из всех возможных…

Аромат её духов кружил голову, глаза блестели гипнотически и маняще. Я снял с неё шляпку, откинул с её лица каштановый мягкий локон, прикоснулся губами к нежнейшей коже, но Марианна вдруг отстранилась, упёрлась мне ладонями в грудь:

— Всеволод, нет… Пожалуйста, перестань…

Душный полог желания мешал мне соображать — одурманенный разум мгновенно истолковал её «нет» как поощрительно-игривое «да». Пальцы мои легли на её бедро, сминая подол, а мир вокруг отодвинулся куда-то на третий план…

— Всеволод! Хватит!

На этот раз её вскрик дошёл-таки до моего сознания. Хрипло дыша, я вынырнул из сладкого омута и непонимающе уставился на неё:

— Что случилось?

— Мы должны это прекратить!

— Марианна, я не понимаю…

— Иногда ты бываешь просто несносен! «Прекратить» — значит «прекратить»! Оставить в прошлом эти нелепо-конспиративные встречи, эту вороватую похоть…

— Что ты такое говоришь? Тебя будто подменили! Неделю назад ты, уезжая, шептала мне, что не вытерпишь столь долгой разлуки! Что твой муж (инженер или кто он там), этот чурбан без капли воображения, раздражает тебя неимоверно! Что ты готова бросить его при первой возможности! А теперь…

— Да, теперь я скажу другое! Эта неделя отрезвила меня…

— И ты вдруг ни с того ни с сего воспылала к нему любовью?

— Нет, не воспылала — у нас тут жизнь, а не водевиль! Но твой сарказм несправедлив, неуместен… Послушай, Всеволод, ты же знаешь, мы ездили на воды не просто так — мой муж молод, но вот здоровье… Он никогда не берёг себя, отдавался работе весь, без остатка… А теперь наконец врачи его выгнали на курорт, буквально с боем, насильно… Неделю он пролечился, но кинулся назад, как только пришла телеграмма с верфи — коллеги ему писали, что не справляются без него…

— Зачем ты мне всё это рассказываешь?

— Затем, что мой муж — порядочный человек! И он меня любит, боготворит! Да, сухарь и зануда, но при этом человек дела, а не какой-то…

Она запнулась на полуслове; её незавершённая фраза хлестнула меня как плеть. Почувствовав, как внутри поднимается волна холодного бешенства, я процедил:

— Ну, что же ты? Давай, договаривай. Кем ты меня считаешь? Никчёмным трутнем? Бездарным клоуном?

— Всеволод, пойми меня правильно, я не хочу тебя оскорбить…

— Но делаешь это мастерски.

Молчание, тёмное и осклизлое, повисло между нами на долгие полминуты. Потом Марианна сказала тихо:

— Жаль, что всё закончилось так.

Дверь за нею закрылась, а я продолжал стоять, мучительно сдерживаясь, чтобы не врезать кулаком по филёнке. Не знаю, сколько времени утекло, прежде чем я развернулся и обвёл мутным взглядом своё жилище. Подошёл к нише, заменявшей кладовку, и взял с полки початый водочный полуштоф. Присмотрелся — водки осталось мало, едва на один стакан, но терпения не хватило бы, чтобы сходить и купить добавки.

Тогда я сделал то, что не рекомендуется делать ни в коем случае.

Бросил в стакан щепотку пыльцы.

На жаргоне пасечников, если не ошибаюсь, эту субстанцию называют обножкой. То есть она и впрямь представляет собой пыльцу, но не простую, а собранную пьяными пчёлами, чья слюна придаёт продукту весьма забавные свойства.

Размешав коктейль, я выпил его до дна.

Подействовало почти моментально. Комната приятно преобразилась, стала просторнее и светлее, краски смягчились. И вид из окна уже не был прежним, словно апрель заглянул-таки в переулок, очистив его от прели и затхлости. Весна смеялась снаружи, дразнила меня, показывала язык — и я понимал, что теперь-то всё будет хорошо, потому что плохо в такие дни не бывает. А последние слова Марианны — лишь недоразумение, мимолётное и смешное, которое очень скоро развеется без следа. Незачем волноваться, не надо суеты и резкий движений, чтобы не спугнуть очарование дня…