Свои и чужие - Хомяков Петр Михайлович - Страница 101

• Предыдущая
• 101/130
• Следующая

За эти же годы в развитие мелиорации (в основном в республиках Средней Азии) было вложено около 150 миллиардов рублей (не нынешних, а тех, что почти были равны доллару). Отдачи от этих средств в союзный котёл практически не было.

Только треть средств попадала на самые простые и малоэффективные мелиоративные мероприятия – открытый дренаж, а попросту на рытье канав, остальные разворовывались. „Нам не нужен канал, нам нужно строительство канала", – частенько говаривали ответственные лица тех или иных азиатских регионов.

Но „разворовывалось" – это не научный термин. Строго говоря, эти средства шли в фонд личного потребления населения соответствующих регионов (нас не интересует в данном случае, как конкретно они там перераспределялись). Союз же (а по существу, Россия) получал в оправдание вложенных инвестиций растущие приписки, т. е. воздух вместо хлопка.

Именно накопленные запасы товаров, материалов, денежных средств и позволяют всему Закавказью, например, уже 4 года жить практически ничего не производя, а не производящему зерно Узбекистану держать цены на хлеб в 10 раз меньшие, чем в России.

По подсчётам, сделанным в 1989 году, объем фактических дотаций Россией республик составил 50 миллиардов долларов в год.

Это только частные примеры того общего положения, сложившегося в начале 80-х годов, которое не дало возможности начать программу модернизации России. Эти примеры можно множить, здесь же следует упомянуть и Афганистан, и Африку, и многое др.

Продолжение такой линии развития было тупиковым для России и неприемлемым для её населения.

„Перестройка" первоначально подавалась как некое политическое сопровождение „ускорения", т е. по существу модернизации производства. Но „ускорение" 1987—1988 годах исчезло, осталась одна „перестройка". Именно тогда и был забыт вопрос „Для чего делать?"

Нельзя сказать, что „ускорение", т е. модернизация, с самого начала была блефом. Однако, во-первых, средств, выделенных на модернизацию, было недостаточно. Оно и понятно, продолжались совершенно ненужные России траты как за рубежами СССР, так и внутри его. Союзные (по существу, российские) резервы шли в республики, в Афганистан и прочим „друзьям". Так что средства для модернизации попытались взять не из реально существующих резервов, а за счёт раскручивания инфляции.

Во-вторых, сама стратегия модернизации была выбрана неверно. Вместо всемерного поощрения российских наукоёмких технологий, стали закупаться за рубежом продукты наукоёмких производств. Это порочный путь, никого ещё не приведший к успеху модернизации.

Бытует мнение, что данная стратегическая ошибка лежит в сугубо „бытовой" области – всегда приятнее и выгоднее для представителей руководства – „работать в делегациях", чем заниматься собственной промышленностью.

Однако, по. нашему мнению, причина гораздо глубже. Стойкое „нутряное" неприятие нашей науки и инженерии со стороны партийной верхушки и её партийно-гуманитарной околонаучной обслуги, начавшееся ещё с 1917-го года.

Модернизация с опорой на собственные силы неизбежно повышает роль в обществе отечественных научно-технических кадров, чего бездарные гуманитарии от КПСС всегда боялись, если и шли на это, то со страшным скрипом и только под давлением обстоятельств.

В этой связи припоминается презрительный афоризм по поводу премьера Рыжкова, который в 1987—1989 годах бродил в кругах близких нашей экономической „элите": „Инженер в премьерах – это бедствие". В 1992 году мы на собственной шкуре узнали действительное бедствие, когда в премьерах оказался политэконом от КПСС. Итак, модернизация („ускорение") потерпела неудачу, однако „перестройка", лишённая после краха „ускорения" реального смысла, продолжалась как сугубо политическое, надстроечное действо.

В результате подобного перекоса к руководству процессом реформ пришёл слой правящей верхушки, политическая карьера которого была связана с демонтажем как таковым существующей системы, и в частности СССР. Данный демонтаж не выступал как средство для облегчения модернизации, но как средство захвата и удержания власти.

Заметим, что это было бы невозможно, если бы не существовало бы объективных предпосылок данного процесса. Россия не была заинтересована в существовавшем варианте СССР, он не позволял ей начать модернизацию. Республики не были заинтересованы в другом варианте СССР, когда надо было бы начать оправдывать вложенные в них инвестиции, а попросту – отдавать долги. Отсюда, кстати, их дружный вопль об их мнимом грабеже центром.

Итак, СССР был разрушен, а Россия оказалась ещё дальше от возможности решить проблемы модернизации, чем в начале 1980-х годов, ибо за это время инфраструктура ещё более расшаталась, богатые месторождения, разведанные и освоенные в 70-х годах, ещё более истощились, оборудование предприятий ещё более устарело.

К этому следует добавить потери, связанные с влиянием разрыва хозяйственных связей вследствие развала СССР. Хотя данную причину зачастую очень сильно выпячивают. Это, может, и имеет смысл, но не для России. Гораздо важнее общее истощение экономики вследствие затягивания неотложных мер по модернизации и развитию инфраструктуры в течении 1980-х годов.

Пришедшим к власти кругам, которые „всплыли" уже на холостом ходу перестройки и сделали карьеру на разрушении СССР, было нелогично с политической точки зрения и невозможно практически выставлять модернизацию России в качестве своей цели.

В этой ситуации был провозглашён, причём довольно открыто (что делает честь существующему режиму) курс на превращение России в сырьевой придаток Запада.

Необходимо отметить, что сама по себе сырьевая направленность экономики отнюдь не является априорным грехом. Здесь следует отметить только следующий момент. Ни одно государство в XX веке, которое реально имело возможность сделать выбор, не выбирало сырьевой путь развития.

Это является частным проявлением более общей тенденции. В международном разделении труда государства-лидеры стремятся занять „верхние" места. Иными словами те, кто это может, развивает у себя наукоёмкие перерабатывающие, малоотходные производства. При этом отказываются не только от чисто добывающих отраслей, но и от металлургии, иногда даже тяжёлого машиностроения.

Наиболее яркий пример этой тенденции – Япония, которая намеренно свернула у себя весьма развитую металлургию на последнем этапе своей модернизации.

Упомянутые отрасли стараются передислоцировать в слаборазвитые государства. Иногда туда же передислоцируют и конвейерные, сборочные производства, которые связаны с монотонным, непристижным трудом. Однако никто не передаёт своим слаборазвитым партнёрам ни науку, ни аэрокосмическую индустрию и т. п.

В самом общем виде объяснения такой стратегии достаточно очевидны. Государства, развивающие технотронные отрасли, оставляют у себя все знания, полученные в результате развития и функционирования современных производств. Иными словами, собственностью этих государств остаётся все „ноу-хау". Элементом высоких технологий является развитая транспортная, информационная и социальная инфраструктура. Она тоже оплачивается потребителем конечной продукции, в том числе и из слаборазвитых стран, но остаётся в государствах-лидерах. Эти же государства сохраняют свои ресурсы и высокое качество окружающей среды.

Сырьевые же государства остаются в итоге без своих ресурсов, с истощённой природой, с инфраструктурой, развитой в минимально необходимом для обеспечения добычи объёме, без своего „ноу-хау", с парком стремительно устаревающего оборудования.

В этом месте от потенциального оппонента обязательно последует вопрос: „А как же Кувейт?" Ну, во-первых, у Кувейта и Объединённых Арабских Эмиратов не было выбора. Для них развитие однозначно определялось сырьевой ориентацией в силу сложившихся реалий. Во-вторых, рассматривая успех этих стран, следует обратить внимание на следующие обстоятельства.

• Предыдущая
• 101/130
• Следующая