Клуб благотворительных скелетов
(Фантастика Серебряного века. Том X) - Цензор Дмитрий - Страница 6

— Я узнала тебя, — проговорила Муза, прервав на мгновение пляску. — Не ты ли царь Давид?

— Да, именно я — царь Давид.

— Как хорошо ты пляшешь, царь Давид!

— Я давно выучился этому искусству. Я скакал изо всей силы перед Господом в льняном эфоде[8], когда мы переносили ковчег Божий из дома Аведдара в мой город. И перед Господом играл и плясал я, и не видел в этом уничижения. Нынешние люди одели меня в бархатную мантию и увенчали главу мою короною. Но от того пляски мои не стали хуже и усердие мое не сделалось меньше.

Они продолжали священную пляску, и Муза не удивлялась уже больше ничему. Но когда они прекратили пляску, девушке сделалось страшно. «Как, сам царь Давид плясал с нею? Ведь он — царственный праотец св. Девы! Но не сама ли св. Дева направила его шаги к ней, к своей любимой танцовщице?».

И старец сказал ей:

— Ты любишь пляски, Муза?

— Я пляшу с детства, царь Давид. И пляшу я не от себя, а что-то пляшет во мне и двигает мои руки и ноги. И пляшу я, молясь, и молюсь я, танцуя, во славу любимой мною Девы Святой.

— Но скажи мне, отроковица — имеешь ли ты желание плясать вечно?

— О, да, царь Давид! — пылко ответила она.

— Плясать там, куда уйдешь ты с земли с ее скучными песнями и тяжелыми плясками? Плясать там, на лоне вечного блаженства?

— О да, царь Давид! Я не могу представить себе ничего радостнее.

— Я могу для тебя это сделать, но выслушай меня внимательно. Чтобы достичь этого, тебе нужно отказаться от плясок земных.

Условие это показалось дев ушке ужасным.

— Как, я должна буду отказаться от плясок? Здесь, на земле, где так удобно плясать? Всю жизнь не плясать? Подумай, царь Давид, какой жертвы ты от меня требуешь? А что же я буду делать тогда?

Царь Давид успокоил ее благодушной улыбкой, в которой не было никакого осуждения.

— Ты должна будешь посвятить себя только покаянию и молитве. И решение твое должно быть бесповоротно и непоколебимо.

— Да правда ли, что на небе, куда я перейду после земной жизни, пляшут? А вдруг там это запрещено? И здесь-то, на земле, многие смотрят на это с осуждением, — робко проговорила девушка.

— Верь мне, — сказал царь Давид, — пляски не воспрещены блаженным.

Он замолк в ожидании.

— Ты говоришь, что там пляшут? — вновь с сомнением спросила Муза.

Царь Давид вместо ответа взмахнул кимвалом, и вдруг храм наполнился звуками мелодии, небесной мелодии, которой никогда еще в жизни не слыхала отроковица. Где-то, высоко под сводами храма, звучала «Пляска блаженных», неземная пляска, в которой было нечто необычайное, светло-радостное; на фоне неслыханной гармонии разрасталась дивная по красоте мелодия. Все запело в затрепетавшей душе Музы; ей хотелось броситься в этот мир светлых звуков; ей показалось, что ноги ее двигаются сами собой, что тело ее отделяется от земли, стремясь в высь к неведомой голубой дали, которую она видела сквозь раздававшиеся своды храма.

Но как только мысль захотела превратиться в действие, так сейчас же оказалось, что в теле отроковицы слишком много земного для такого небесного танца. Она не могла отделить ног от каменных плит пола, и казалось, что по жилам ее течет не кровь, а тяжелый свинец.

В изнеможении она беспомощно опустила руки и упала на пол под тяжестью собственного тела.

О, для такой песни, для таких плясок стоит отрешиться от земных радостей.

Мелодия смолкла, своды сдвинулись. Царь Давид по-прежнему недвижимо и безмолвно стоял в нише, украшенный короной и мантией.

— Я сделаю, как ты сказал, — проговорила Муза.

И в глазах Богоматери она прочла одобрение.

Муза шла домой, понурив голову. В ее ушах раздавалась еще божественная мелодия, звучали тембры неизвестных инструментов, стоял необычайный ритм блаженной пляски.

Дома встретил отроковицу Пров, брат ее, и подивился происшедшей с ней перемене. Муза ничего не сказала ему, а села шить себе простое одеяние из грубой льняной ткани, а сшив его к вечеру, сняла нарядное платье, все украшения и ушла в глубину родительского сада.

Здесь к середине ночи она построила себе шалаш из сучьев и накрыла его сухими ветвями. Усталая и измученная трудами рук своих, она в изнеможении легла на постель из сухих листьев и начала молиться. Она молилась о том, чтобы небо взяло ее скорее к себе небесной танцовщицей. О том, чтобы недолго длилось ее земное пребывание, лишенное песен и пляски. О том, чтобы ей дано было выдержать этот тяжелый земной искус. Ведь если он будет длиться долго, быть может, она не выдержит и снова запляшет… о том молилась она еще, чтобы музыка неба как можно долго звучала в ее ушах далеким очарованием и удержала бы ее от возможности вернуться к пляскам земли. До тех пор звучала бы, пока ей не придется переселиться в селения горние…

С такими мыслями она уснула.

Ночью, в сонном видении, явилась к ней св. Дева.

Богоматери сопутствовали многие отроковицы столь же юного возраста, как Муза. Одежды были на них светлые и прозрачные, лица их были веселые и радостные, движения их были мягкие и легкие, и от всех от них исходил свет золотисто-розовый, как первый блеск утренней зари на небе.

И св. Дева кротчайшим голосом, в котором Музе почудились звуки слышанной мелодии, спросила отроковицу:

— Не желаешь ли ты жить вместе с нами, Муза? И всегда следовать за Мною?

И Муза ответила Ей:

— Весьма желаю, Госпожа моя.

Св. Дева наклонилась к ней и простерла над нею руку.

— Воздержись же в таком случае от плясок, Муза. Ибо не пройдет и тридцати дней, когда ты вступишь в царство Мое, присоединишься к лику этих отроковиц и познаешь музыку небесных далей и пляску неземную.

И св. Дева исчезла.

Муза осталась одна.

Долго не могла придти в себя, а когда пришла, глубоко задумалась.

Она отправилась наутро в храм, но уже звуки земной музыки, даже густые, полные звуки дивного органа не удовлетворяли ее больше и казались ей грубыми. Ее слух утончился, ей хотелось услышать музыку небес, которую она представляла себе необычайно прекрасною. И, выйдя из храма и взглянув на танцующих в ограде его на зеленой лужайке девушек, своих подруг и сверстниц, она отвернулась, чтобы не видеть их хоровода. До того показались ей тяжелыми и неуклюжими земные пляски.

— Муза-плясунья! Что же ты не идешь к нам в хоровод? — кричали ей отроковицы.

Но девушка быстро закрыла голову и еще быстрее направилась к дому.

Увидя такую перемену в жизни дочери, родители Музы обеспокоились и весьма удивились.

Они спросили у нее о причине перемены, и девушка поведала им о своем сне, о посещений св. Девы и о своем обете.

При наступлении двадцать пятого дня после явления Богоматери отроковица впала в тяжелую болезнь. Голова ее пылала, как в огне, и она лежала в доме родителей своих в полном беспамятстве.

На тридцатый день услышала она в тревожном видении сладчайший голос:

— Муза, иди за Мною.

И Муза ответила тихим голосом:

— Иду, Госпожа моя, я готова.

И в день шестнадцатый весеннего месяца Мая Муза ушла с земли в небесные дали, в воздушные чертоги св. Девы.

И пока душа ее возносилась к чертогам неба, она вспоминала свою земную жизнь.

Вспомнила, как она сшила себе грубое одеяние, как построила в глубине родительского сада шалаш из ветвей, как бичевала себя и как заставляла себя днями лежать без движения, когда душа и ноги требовали плясок. И достаточно было запеть птице в ветвях дерева, как ноги Музы начинали двигаться и желание пляски, желание безумное, неудержимое, овладевало ею.