Ад-184
(Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают) - Иванова Евгения - Страница 52

Я была недалека от истины. О военных действиях начала 1942 г. вообще очень мало данных. Крупная неудача советских войск под Харьковом (май 1942 г.) оказала крайне неблагоприятное влияние на весь ход летней кампании 1942 г. В литературе есть упоминание о Ржевско-Сычевской операции, о боях под Воронежем и Калачом, в междуречье Дона и Волги на подступах к Сталинграду. Летом и осенью 1942 г. войска Западного фронта вели напряженные боевые действия на ржевском направлении, пытаясь предотвратить переброску армий „Центр“ к Сталинграду. Именно 28 июля вышел приказ Ставки и Верховного главнокомандующего „Ни шагу назад“. Харьков, Севастополь, Воронеж и т. д. были дальше от Вязьмы, чем Ржев и Сычевка, значит, скорее всего, папа попал в число огромного количества пленных (а только в июле 1942 г. их было 47 000) в районе Западного фронта на участке Ржев — Сычевка — Вязьма. Я еще надеюсь, что получу уточнение своего предположения.

Вязьма, начало лета 1942 г. Советские военнопленные „Дулага-184“, попавшие в плен в районе Ржева. Фотография из личного архива И. Д. Музыченко, г. Вязьма.

Как я теперь полагаю, после призыва 6 марта 1942 г. папа 2 месяца (?) учился на курсах сержантов (а к этому времени командного состава крайне не хватало — всех перебили) до середины — конца мая и был отправлен в действующую армию в самый неблагоприятный период войны и, даже не повоевав по-настоящему с гадами, при общей неразберихе и хаосе в войсках попал в плен (раненый? больной?) и умер в плену в конце августа, пережив все ужасы фашистского плена. Благодарю Бога нашего Иисуса Христа и нашу заступницу Богородицу (а 28 августа — праздник Успения Пресвятой Богородицы), что сократили папины страдания и позволили умереть в лазарете пересылочного лагеря на своей родной земле (правда, она до сих пор не стала „пухом“). Это для меня является, правда, слабым, но утешением в конце моей жизни. Мамочка до этого „утешения“ не дожила.

Теперь мои воспоминания о папе довоенном.

Моя мама родилась в 1912 г. в г. Солнечногорск. Семья Дмитриевых жила в деревне Пешки в 9 км от Солнечногорска на 56 км Ленинградского шоссе. Именно здесь и состоялось знакомство моих родителей. По рассказам мамы и моим детским воспоминаниям, папа был очень неплох собой, высокий стройный шатен с серыми добрыми внимательными глазами. Приезжал в Пешки верхом на лошади (другого транспорта тогда не было), естественно, в военной форме, при оружии, не влюбиться в него было просто невозможно. Это был уже достаточно зрелый, разбирающийся в жизни мужчина. В деревне к нему относились очень доброжелательно, я бы даже сказала, трепетно. Веселый, компанейский, всем рад помочь, грамотный, достаточно образованный, с каждым мог поговорить на интересующую собеседника тему, что-то объяснить, подсказать, дать совет в непростой обстановке тридцатых годов. Папа все это умел. Хорошие отношения складывались с родителями и старшими членами маминой семьи. Мамин старший брат был ровесник папы и уже жил и работал в Москве; деревенская семья маминой старшей замужней сестры обожала папу: я помню, когда папа уже со мной приходил в их дом, он был самым дорогим гостем, на стол выкладывалось все, что было в доме. Когда я, еще маленькая девочка, гостя у своей бабушки летом, ходила в их дом за молоком, мне обязательно полагался гостинец: или большое гусиное яйцо, или ржаная лепешка с картошкой, или белая с медом. Мне разрешалось поиграть с их собачкой, хотя устои в доме были строгие.

Хорошее отношение к папе в Пешках распространялось на меня по всей моей жизни, пока были живы люди, знавшие папу. Я постоянно бывала в Пешках до смерти маминой старшей сестры в 1998 г., и старые люди, встречая меня, спрашивали маму или тетю, так уважительно: „Это Ефремовича дочка?“.

Не знаю, долго ли продолжались встречи родителей, но 21 мая 1931 г. в Пешковском сельсовете был зарегистрирован брак Антропова Николая Ефремовича и Дмитриевой Клавдии Петровны.

В это время еще была жива папина мама — Александра Степановна Антропова (Телешова), отца не было в живых. Семья Антроповых жила в Торжке. Это два брата (старший уже был женат) и замужняя сестра. Папа привозил бабушку Александру в Москву на лечение и познакомил ее со своей будущей женой. Бабушка не одобрила папин выбор из-за молодости невесты: какая, мол, она жена, она же еще девочка. Вскоре бабушка умерла, и я ее знаю только по фотографиям.

После регистрации брака родители уехали в Москву (свадеб тогда не устраивали, тем более пышных). Как рассказывала мама, ей собрали корзинку с немногочисленными вещичками и отправили во взрослую замужнюю жизнь.

К этому времени папа получил комнату в новостройке 1-й Пятилетки в доме для военнослужащих. В 1931 г. был построен только один дом, восьмиподъездный пятиэтажный из красного кирпича, где папа занимал в трехкомнатной квартире комнату 18,5 м². Это был дом со всеми возможными тогда удобствами: с ванной, туалетом, центральным отоплением и т. д., не было только газа. К 1933 г. был выстроен, как бы сейчас сказали, целый микрорайон из 10 корпусов и с огромной школой. Наш адрес стал Госпитальный вал, дом 5, корпус 7, квартира 210 (вместо дом 5, кв. 36). Здесь мы с мамой прожили до 1973 г. без папы; в 1968 г. к нам поселился мой муж, и пять лет мы втроем жили в этой комнате, полученной папулей в 1930–1931 гг.

Так началась совместная жизнь моих родителей. Еще до моего рождения мама выезжала с папой в летние военные лагеря, где папа служил, ведая снабжением красноармейцев и отвечая за хозяйство вверенного ему войскового подразделения. Окружающие люди и красноармейцы называли папу уважительно „командиром“. К маме относились как к жене командира, к большому ее смущению (а ей-то всего 19 лет).

Я родилась в сентябре в роддоме у Покровского (Электрозаводского) моста на Яузе, теперь это ул. Н. Гастелло. Роддом стоит до сих пор. Папа был на службе, а когда узнал о рождении дочки, по пожарной лестнице добрался до окна, чтоб увидеть своих дорогих Кланечку и Алечку.

Жизнь шла своим чередом. Теперь уже мои собственные детские воспоминания о папе.

Как это ни покажется странным, мои первые детские, запомнившиеся мне события происходили тоже „на службе“ вместе с папой в летних военных лагерях (летом 1935 г. мне было около 3 лет, в 1936 г. — 3,5 года). Это было в Нахабино или Алабино. Я помню себя прогуливающейся по мосту, окружающему армейские склады (папино хозяйство), где я, позарившись на „красоту“, наелась красного горького перца и страшно потом орала. Красноармейцы обожали меня, думаю, дочке плохого командира не стали бы делать качели, доставать для нее собачку, играть с ней в свободное от службы время. Мои зимние московские воспоминания связаны чаще всего с праздниками, особенно новогодними, и когда приезжал папин „лучший друг“ (так было написано на обороте фотографии дяди Вани Хоменко, подаренной папе).

На Новый год папа устанавливал мне большую елку. Помню, что на ней было, кроме игрушек, много гостинцев: висели конфеты в красивых фантиках и мандарины, завернутые в серебряную бумажку, а главное — папа дарил мне „бомбу“. Это наподобие современного „киндер-сюрприза“ (все новое в плохом варианте — хорошо забытое старое). Это был шоколадный шар из настоящего шоколада диаметром 8-10 см, полый внутри и с деревянной игрушкой в этой полости (чашечка с блюдцем, самоварчик, чайничек или какая-нибудь зверушка). И пусть теперешние не говорят, что ничего не было в наше время, и едят каждый день „киндер-сюрпризовое“ подобие шоколада и играют с пластмассовой игрушкой в виде Гарри Поттера.

В доме у нас всегда царила добрая обстановка, дом был открыт для родных и друзей. Частыми гостями были мамины родители (дедушка Петр умер в 1936 г., бабушка Дарья — в войну). Папа был очень внимательным к ним. Бабушка перед войной заболела бронхитом. Папа из Пешек привез ее в Москву и вызывал профессора на дом для консультации и назначения лечения. Мама часто болела и лечилась в военном госпитале, впоследствии ей сделали операцию, и болезнь отступила. Часто бывал мамин старший брат дядя Миша, самая молодая мамина сестренка Лизочка; папин младший брат дядя Боря был мамин ровесник, и они дружески относились друг к другу; приезжал папин двоюродный брат (он учился на летчика) — Телешов Николай, папина сестра Анна Ефремовна с мужем гостили у нас постоянно, и даже их первая дочка, моя тезка, родилась в Москве; также из-за сложных родов, т. е. у нас в Москве, рожала мамина сестра своего сына. Папа был всем рад и никогда-никогда не отказывался помогать близким в любом деле, причем делал это с удовольствием, ничего не ожидая и, уж конечно, не требуя взамен.