Возьми моё сердце...(СИ) - Петров Марьян - Страница 50

— Можешь брать мою бритву, — пробивает на смех, только он комом встал в горле, и ни туда — ни обратно. Откидываю голову назад, поднимая взгляд.

— Все ТАК серьёзно? — наигранно удивляется, чем добивает и так полудохлые нервы. Держась за его бёдра, закрываю глаза, кожей ловя тёплое дыхание. Поцелуй становится неожиданностью, хотя я его и ждал. Он был мне необходим.

Из рук выворачиваюсь, обнимая за пояс, поднимаюсь на ступеньку, подтаскивая тонкую куртку на нём вверх.

— Соседи, подъезд…

— Они мне не помешают, — отмахиваюсь, запуская руки на живот, гладя чувствительную кожу и спускаюсь к ремню. Если до этого хотя бы у одного из нас мозги ещё работали, то после того, как я сжал его член, и у него отказали.

Дверь в хату не открыли… вынесли…

Кто кого к стене прижал — уже не разберёмся. Чья одежда была снята первой — тоже. Тела горели от царапин и укусов, от жёсткой хватки темнело в глазах, и слабели колени. Как мощно плеснули в кровь адреналин и вскипятили её — тоже. И даже как Лешего поставил в коленно-локтевую… и он это позволил.

Леший

Рявкнул старый Стид. Я узнал этот гонористый придушенный высер… то есть выхлоп. Да не важно! Не слыша голос Гнома, который орёт мне в ухо. «Подожди!» или «Жди дожди!» Какие, бля, дожди?! Тут осадки намечаются белкового происхождения на весь текущий вечер и ночь, если повезёт. Сомнения чуть ли не вышибаются из головы выбросом в кровь адреналина.

Выскочил из гаража, почти вырвав агрегат из рук Гнома, тот уже знаки руками подаёт, не надеясь особо, что я воткнусь в предупреждение. Я ВИЖУ ЕГО! Не как раньше — в полубреду прерванного сна с эрекцией в штанах и пересохшим ртом. Рома смотрит из-за плеча шальным бесячьим взглядом: ни «здрасте», ни «как оно?» — сразу орёт:

— Правила игры помнишь? — и срывается с места, не дав даже задышать нормально… без сбоев…

Догнать — не проблема… Что потом? Ладно, решим по ходу пьесы. Леший будет импровизировать! Наконец-то слышу членораздельное… ну да, члены пока врозь…

— Лёх, блин! Бензина на два километра!!! — но это уже подпункт номер десять в моём мгновенно нарисованном плане. Успею я!

Но когда на пике последнего рывка глохну… сердце глохнет тоже. И как мне легчает, когда вижу его подкатившегося и нарушившего три правила. Бля, надо пацаном заняться вплотную, а то замучается с полицией рассчитываться!

Я не помню нашего разговора на обочине, я контролировал руки. Если бы схватил, то завалил бы на газоне прямо под камерой слежения скорости. Она и так записывала нас, не стесняясь.

Очнулся на тёмной не шибко чистой леснице подъезда. Когда Бес начал падать на меня спиной. Наконец-то руки поймали желаемое. Сжали… Опять какие-то слова: я их, временно оглохший, просто отфильтровываю. У меня сейчас весь организм работает на глаза, сердце, руки и член, и простите — вся энергия распределена и задействована.

В квартире обоих оглушает щелчок слетевшего предохранителя. В головах. Попытки процарапаться до горячей чуть влажной от пота плоти через слои одежды — заканчивается несколькими судорожными движениями и звуком рвущейся ткани. Его трусы… Моя дорогущая рубашка… Наш здравый смысл летит сверху на бесформенную гору тряпок на полу. И почему-то именно я, подчиняясь безумному жаркому приходу и воле его рук, становлюсь на колени, облизываясь по-звериному, и глядя на Беса через плечо.

Ромка

Вывело, выбесило, довело до сумасшествия, покорность эта показная, взгляд блядский, блестящий, который манит. И выдрал бы его по-сучьи не готовя, а руки сами к телу тянутся, чтобы пройтись по болевым и чувствительным, заставляя стонать, только притираясь членом, кусая в загривок и зализывая следы своей несдержанности. Из последних сил разжимаю челюсть… а хотелось прокусить до крови… чтобы легче стало, как нарыв вскрыть, и всё из себя выпустить. А внутри ноет сильнее с каждой беглой лаской и сорванным поцелуем, ворует дыхание, заставляя задыхаться. И толкался в него осторожно, хотя и хотелось натянуть по-полной до самых яиц, чувствуя по миллиметру, как опять становимся одним целым. Но боялся сделать больно, а он, как назло, наоборот просит жестче, и чтобы сразу и всё, изголодавшись по близости, как и я. В какой-то момент, когда уже тело горит от прикосновений, а ты не чувствуешь их, сам — одна сплошная пульсирующая рана, и дышишь через хрип, и стоны его, сука, разжижают мозг, вот уже сам за него держишься, а не его держишь… Разряжаешься, и этим выстрелом оглушённый, его семя по пальцам размазываешь… Я орал, кончая: и его перепугал, и, вероятно, соседей.

Леший

Как ему объяснить, блядь, что боли не чувствую совсем, что мне важно себя наказать за взрослую упрямо-ебучую недальновидность, что хочу его чувствовать в себе и оживить притушенный костёр. А ощущения вспыхивают с прежним жаром, нет… утроившимся в разлуке… Мои искусанные плечи и шея горят. Но это слишком хорошо… Мне не больно, потому что вся боль и досада сидит в голове и стучит в висок, что мы промучили друг друга целый месяц. Я сосредоточился на поглощении его энергии, Ромка дрожал, но продолжал осторожничать, словно я разбился час назад, а не нашёлся. Подмахиваю бёдрами — держится, не даёт себе слететь с катушек и вытрахать меня до самых гланд. Кусает, а потом зацеловывает и зализывает. И с каплями пота, может, мне на спину… и другие капли падают. Хорошо, что не видим лица друг друга. Я добираюсь до финала быстрее обычного: потому, что толкаюсь в его руку. С рыком кончаю. И жду его вот-вот… по пульсации члена внутри… и выйти не даю. Внезапно, он дико вскрикивает и разряжается в меня, словно спускает остатки боли. Вздрагиваю, жду когда ослабнут его тиски, и он на дрожащих коленях сползёт с меня. Тогда сгребаю его, ложусь боком и притираюсь неопавшим членом к заднице. Тихо целую в плечо и прячу в кокон своих длинных загребущих рук, даю время, чтобы дрожь тела сошла на «нет», дыхание немного пришло в норму. Обнюхиваю и ласкаю, обшаривая ладонью по самым чувствительным местам, и когда его всякий раз передёргивает и вжимает в меня, радуюсь, как болван. И улыбаюсь.

— Живой? — звонко в отместку целую в ухо.

— А похоже? Я взорвался… как-будто в аварию попал и взорвался.

— Страшно? Или уже нет? — губами собираю пот с виска и шеи. Хочется сейчас ласками поговорить, а не словами. Пропитать его своим запахом насквозь, поставить метку зубами на загривке, как это зверюги делают. — Диктуй свои контакты. Я сейчас адрес ни хрена не запомнил. И телефон!

— А паспортные данные, чтобы наверняка?.. Я сейчас даже, как звать меня, не помню. Бляяяя… Леший, ног совсееем не чувствую.

— А сердце?

— Это которое кровь качает?

— Не только, у него много функций встроено.

— Ну да, — поворачивается удобнее, укладываясь на моё плечо. — Оно ещё инфаркты ловит…

— Ром?

— Что? — начинает возмущаться и не к месту краснеет. Вот вылизать с ног до головы он не стесняется, а о чувствах говорить — это же, пиздец, миссия невыполнима.

— Скажи. — я смотрю остро и пытливо.

— А сам? — огрызается, как мальчишка.

— Я тебя люблю.

Ромка

— Лучше бы ты молчал, — закрываю ему рот и отворачиваюсь, разыскивая труселя на полу. Сердце ёкает, а лучше бы замерло. Вообще всё внутри дёрнулось и оборвалось.

— Тебя это пугает? — глухо спрашивает Леший.

— Нет, конечно, люби на здоровье, мне не жалко.

— У меня сейчас непреодолимое желание тебе вмазать… — блин, ну слышу же — ни фига не злится.

— Лучше бей посуду, куда более эффектно смотрится.

— Бес?

— Я согласился дать тебе бритву! Причём не спрашивая, что именно ты брить собрался! Что тебе ещё надо?!

— Ответь.

— Ой, иди в задницу, и вообще… как уживаться будем? У тебя отвратительный характер. Почти как у меня.

— Я ещё подумаю: стОит ли… или стоИт ли на это…

Медленно оборачиваюсь, зависая над ним, и долго смотрю в глаза. Блефует, гад, а сам-то светится.

— Ты перед входом сюда сохраниться успел, что ли, камикадзе? Я ж найду…