Истинный облик Лероя Дарси (СИ) - Петров Марьян - Страница 95

— Дольф, а скажи мне, пожалуйста… — сработало! Терминатор резко и жадно обратил своё внимание на меня. — Если мой сын не выберет тебя, ты причинишь ему боль?

У Дерека с грохотом упала челюсть. Отвлёк, папу твоего! Колмагоров сел в кресло Пая, он к вопросу не был готов.

— Зачем… спрашиваешь? — глухо произнёс Рудольф.

— Мой сын общается со своими сверстниками, заводит взрослых друзей. Если будешь, как хищник, бросаться на всех, кто приблизится к Паю, это не укрепит ваши отношения, уж поверь!

Колмагоров смотрел на меня, не мигая, почти с плотоядным интересом, наверное, определяясь: издеваюсь я над ним или даю полезный совет. Но мне было не до самоанализа, я уже всерьёз опасался за сына. Можно было кормить свирепого прирученного зверя с руки, но когда-нибудь он вспомнит, кем был до одомашнивания. Я молил Бога, чтобы Престон поскорее вернулся. И он появился с лёгким румянцем на щеках и счастливым блеском в серых глазах.

Рудольф шумно выдохнул:

— Общался с Лестором, Сахарок?

— Да! — просто и честно отозвался мальчик. — А что? Мне нельзя? Он интересный и умный человек, Дольф! Хотя-я-я, ты и так это знаешь. Сердишься?

Пай наивно коснулся большой сильной руки Лютоволка. Рудольф вздрогнул, никогда он ещё не попадал в подобный нежный капкан. И никогда ещё он так не хотел сдохнуть в этом плену.

Пай дождался, когда Колмагоров отойдёт к Клоду Ренье, и порывисто обнял меня сзади за плечи.

— Он сказал, чтобы я не переживал и не боялся, пап! Он сказал, что…

…Престон быстро прикрыл дверь туалета, бросился к раковине и начал судорожно тереть руки и лицо, словно пытаясь смыть запах чужого самца с кожи. Он всё же испытывал судьбу, играя с ТАКИМ человеком.

— Какой ты сильный, заечка!

Пай вздрогнул и обернулся.

— Илья! — мужчина снял очки и раскрыл объятия, Престон вскользнул между гостеприимно раскрытых рук. — А где шрам?!

— Грим. Ох, Солнышко! — сухие тёплые губы осторожно коснулись виска. — Как тяжко! Не ревновал уже лет… двадцать!

— Почему так долго?! — прошептал мальчик, повисая на крепкой шее Ильи, прижимаясь к мужчине всем телом.

Ламерт вздрогнул, Пай до этого так себя не вёл. Чувствовалось, что Солнышко нестерпимо соскучилось, и сделало выбор.

— Тебя искал, ждал, пока повзрослеешь, заечка! Всего тебя… вылижу, чтобы… отмыть от запаха этого зверя… Прости, что гоню по полю из битого стекла. Знаю, ты не смог бы отказаться! Не переживай и не бойся, я рядом и смогу защитить. Я люблю тебя, моё солнышко!

Пай призывно всхлипнул, его губы тут же накрыл глубокий поцелуй. Илья не выдержал первым, слишком важное и дорогое сердцу было на кону. Юноше показалось, что впервые за долгое время ему не захотелось крепко смежить веки и исчезнуть. Мужчина рядом был совершенно искренен и нежен. Ни в одном его жесте или прикосновении не было властной жесткости и доминирования. В руках Колмагорова ломались крылья, в объятиях Ламерта он мог их наконец-то расправить.

— Илья, Иль…я…

— Тс-с-с! Я всё сделаю, чтобы пережитый тобой ужас не остался в памяти. И с этим, — Илья осторожно коснулся груди мальчика с левой стороны, — мы… сделаем лучшую пластику!

— Нет! — с горячностью воскликнул Пай. — Я уже сказал отцам. Я не хочу забывать! Эта цифра спасла мне жизнь. Она должна остаться со мной. Ты… не против? Можно на шрам набить тату. Мне важно ЭТО ПОМНИТЬ!!!

— Ду-ра-чок, что только хочешь, лишь бы… ты был! Был! И был поближе ко мне, даже если моим быть не захочешь.

Пай заглянул в тёплые карие глаза:

— Скажи… ещё раз!

— Люблю тебя так сильно, что даже ночью слушаю твоё дыхание.

— Как?!

— Часы, глупыш. Твоё дыхание, пульс, сопение, тихий плач… Заечка, прости меня! Я боялся, что испорчу тебе жизнь, если влезу в неё, гремя старыми костями.

— Зачем?! Всё это время?! Зачем… молчал?! — Престон всхлипнул и рванулся, но Ламерт удержал, усадил на столешницу и снова поцеловал.

Потом Илья заключил лицо юноши в рамку ладоней:

— Через какое-то время я официально приду в твой дом и попрошу у Лерка твоей руки. И буду ждать твой ответ, моё солнышко.

— Я скажу тебе свой ответ сейчас! — порывисто вскрикнул Пай.

— Боишься не успеть? — палец мягко лёг на сладкие припухшие губы. — Я никуда не уйду. Я никому тебя не отдам: ни прошлому, ни будущему.

Престон прижался к широкой груди, ощущая щекой мягкость великолепной ткани костюма.

— Тебе так идёт выглядеть дорого! — шепнул юноша. — И те часы… такие дорогие!

— Не дороже соболей, что ты принял от Рудольфа, — Илья чуть прищурился, погладил подбородок мальчика и нижнюю губу.

— Ты… и правда, вылижешь меня? — Престон добавил в шёпот терпких страстных нот.

— Ах ты, маленький искуситель! Так слаб на задок?

— Дурак! Я так долго жду! — в серых глазах блеснули слёзы досады.

Ламерт удовлетворенно цокнул языком и потрепал его по волосам:

— Тогда я попрошу ещё чуть-чуть времени. Самую малость, Пай! Хорошо?

Мальчишка счастливо блеснул глазами и потянулся к губам альфы. Тот сдался немедленно, без боя. Илья Ламертин тоже не хотел больше терять ни минуты.

Я погладил сына по спине, радуясь тому, что махровый русский холостяк и вдовец ринулся, как сокол, заявлять права на своё. Главное, что Пай был счастлив узнать это. Значит, Роук уже вытеснялся из молодого горячего сердца, рождались новые желания и мечты. Лестор возник напротив нас, салютуя мне. Я гордо отвёл взгляд. На меня с сыном непрерывно смотрели полудикие от ревности глаза опасного хищника. Колмагоров сделал шаг в сторону Жослена-Ильи.

— Как я и говорил, ты не способен держать себя в руках, маньяк. И чем ты лучше Тьерри, Колмагоров? — мой ледяной тон ушатом холодной воды обрушился на Рудольфа и остановил его. Тот нехорошо повёл шеей и плечом, оборачиваясь ко мне и сыну.

— Сахарочек, ты, конечно же, можешь иметь друзей, но лизаться с ними я тебе не советую!

Пай дерзко вздёрнул подбородок:

— Я не требую к себе особенного отношения! Я хочу попробовать пожить полной жизнью, Дольф. Или я уже монополизован тобой, и мне нельзя? Ты бесцеремонно меня целуешь, когда только вздумается, отчего у всех складывается впечатление, что я — твоя пара или настоящий бесстыжий ветренник.

Колмагоров взял моего сына за руку и прижал её к груди. Сердце гулко било в рёбра. Рудольф сощурился сильнее обычного, складка на его переносице разгладилась.

— Насильно мил не будешь! Так в России говорят. Однако есть… ещё одна пословица: Стерпится — слюбится.

Пай внимательно всмотрелся в самоуверенное лицо альфы, в холодные жестокие глаза. Что его ждало бы в союзе со зверем? Но Колмагоров ведёт себя странно.

— Знаешь, Сахарок, я раньше мог спокойно расстаться с надоевшим любовником, потому что они заставляли моё сердце биться сильнее, но не могли его остановить. А ты… С тобой… всё сводит меня с ума.

Я оторвался от игры и присвистнул. Рудольф зыркнул на меня, но промолчал. По растерянным пайкиным глазкам я понял, что мой чувствительный, добрый ребёнок не знает, как поступить. Но тут всё было очевидно: Престон уже не мог играть и притворяться из-за признания Ильи.

— Пай, быстро погружайся в игру! — коротко рыкнул я, поджимая ногу. — Дольф, оформи, пожалуйста, что-нибудь закинуть в рот. И постарайся пока не отвлекать Аналитика!

Колмагоров сдался, шумно вздохнул и подозвал официанта.

Следующие три уровня зависели от прохождения каждого предыдущего. Пай был максимально собран, даже душевные переживания не выбили его из колеи. Рудольф стоял за спиной моего сына, словно дыша им. Престон сел в кресло по-турецки и откинулся на спинку. Принесли куриные наггетсы, сырные палочки и кофе, мне — чёртов чаек! Лестор обогнул стол и подошёл к нам.

— Хотите объясниться, месье Колмагоро’ф? А то смотреть на Вас без сердечных капель страшно.

Альфы отошли, встав так, чтобы весь разговор могли слышать все мы. Сначала мужчины обменивались выразительным взглядом минуты две, потом Лестор, как инициатор непростой беседы, спокойно произнёс: