«Будет жить!..». На семи фронтах - Фомин Алексей Николаевич - Страница 45

Я остановил колонну, поблагодарил гвардии полковника Руденко за сопровождение и подошел к командиру дивизии. Начальник политотдела с раздражением, которого я прежде за ним не замечал, спросил:

— Кто же это вас направил занимать плацдарм на западном берегу Буга?

— Сил для захвата плацдарма у меня нет, — в шутливой форме ответил я и тут же серьезно добавил: — Мы собирались принимать раненых, которые будут при форсировании.

Морозов заключил:

— Я прикажу разобраться и строго наказать виновных… Вы представляете, что было бы, нарвись вы на немцев? Да они бы всех вас… — Комдив махнул рукой. — Они сейчас совсем озверели, чуют свой конец.

Морозов помолчал и уже более мягко спросил:

— Будете с нами обедать?

Я поблагодарил, сказав, что спешу в медсанбат, где наверняка уже много раненых.

— Да, соседей крепко бомбили, — сочувственно произнес Смирнов. — Говорят, и медсанбат их пострадал, так что раненых, вероятно, к вам будут направлять…

Через некоторое время мы были у себя. Командир медсанбата, выслушав мой доклад, сказал:

— Переволновались мы за вас… У соседей большие потери. Погибла жена главного хирурга фронта — она возглавляла в медсанбате 69-й стрелковой дивизии противошоковую бригаду. Много раненых… Пострадало и имущество. Оттуда уже приходили одалживать у нас медикаменты. С ранеными пока сами справляются.

— А как у нас?

— У нас все в порядке…

Только теперь, успокоившись, я почувствовал, как устал. Сказалась и бессонная ночь. Я отказался от обеда, забрался в кузов автомобиля и заснул. Сколько проспал, не знаю, разбудила команда «По машинам». Противник начал обстреливать наш район бризантными снарядами, и было приказано быстро сменить его, уйти в глубь Беловежской пущи, в более безопасное для работы место.

По дороге стали свидетелями боя, который вели наши стрелковые подразделения с вырывавшимися из окружения вражескими танками. Фашистские подразделения, рассеянные ранее и застрявшие в нашем тылу, теперь собирались и действовали большими сильными группами. Мы вполне могли оказаться на пути одной из них во время своей утренней поездки. Отовсюду поступали данные о зверствах фашистов. Во время попыток выйти из окружения гитлеровцы, встречая на своем пути наши тыловые подразделения, набрасывались на них, уничтожали всех, кто попадался. Они глумились и над ранеными — вырезали звезды на теле, выкалывали глава, отрезали уши.

На ликвидацию этих изуверских групп, оказавшихся в нашем тылу, были брошены резервы, и вскоре стали поступать раненые. Поскольку бой проходил в непосредственной близости от места нового расположения медсанбата, они попадали к нам практически необработанными, ведь везли их, минуя батальонные и полковые медпункты, прямо к нам в батальон.

Вскоре над нашими головами прошли эскадрильи краснозвездных штурмовиков и неподалеку загрохотали взрывы. Авиаторы нанесли удар по вражеским танкам, но и после этого бой продолжался очень долго, и не раз еще летчики штурмовали невидимые нам цели. Мы же не отходили от операционных столов. Я подсчитал тогда, что за двое суток работы в Беловежской пуще к нам поступило раненых примерно столько же, сколько за то же время при прорыве дивизией хорошо подготовленной обороны врага. В результате в медсанбате сконцентрировалось огромное количество раненых, в том числе около двух с половиной десятков нетранспортабельных.

Как бы ни было трудно, весь личный состав медсанбата испытывал огромный подъем. Наши войска, вышвырнув фашистских захватчиков из пределов Советской Родины, ступили как освободители на польскую землю.

Неподалеку находилось село Путковицы. Жители его охотно оказывали нам помощь, предлагали ухаживать за ранеными до подхода госпиталей. Мы воспользовались их советом — не везти же раненых с собой, ведь неизвестно, что ожидало нас впереди. Рассказали польским сельским девушкам о мерах помощи раненым. Особое внимание уделили группе нетранспортабельных. Для ухода за ними мы оставили врача, который должен был после передачи раненых догнать батальон.

Много поработали медики в те дни, чтобы сохранить жизнь десяткам раненых. Особенно запомнился мне молодой капитан-танкист, весь в орденах, красивый парень, Он был доставлен к нам с тяжелым шоком, у него оказались серьезные повреждения печени, пульс едва прощупывался, давление — в нижних пределах.

Я велел немедленно сделать переливание крови. Придя в сознание, танкист внимательно наблюдал за всеми процедурами. Самочувствие у него постепенно улучшалось, но, видно, офицер догадывался о наших колебаниях относительно целесообразности операции. И он подозвал меня. Когда я склонился над ним, капитан попросил:

— Сделайте, что можно… Вот увидите, вытерплю… На мне с детства все заживает, как… в общем, хорошо заживает. — И он изобразил некое подобие улыбки.

Я распорядился перенести его в операционную.

Очень нелегкой была та операция. Пришлось ушить большую долю печени, сделать тампонаду сальником, ушить желудок, тоже сильно поврежденный, удалить осколки, застрявшие в большом сальнике. Все это было огромным испытанием для организма человека. Танкист молодцом выдержал его, и я испытывал твердую уверенность в том, что через некоторое время он сумеет вновь крепко стать на ноги.

Ужасы Треблинки. — Орден-спаситель. — Фронтовые университеты. — «Почему не награжден?» — Первая «мирная» операция. — Поклонимся павшим. — Итак, около 14 тысяч…

Нашей дивизии пришлось проходить мимо фашистского концентрационного лагеря Треблинка. Отступая, гитлеровцы сожгли его, однако замести следы своих преступлений фашистским зверям не удалось. Среди углей кругом виднелись не до конца сгоревшие скелеты, в том числе очень много детских, валялись остатки одежды, обуви. Во рвах были обнаружены трупы людей с пробитыми головами, развороченными грудными клетками — узников истребляли самыми садистскими способами. Местные польские жители рассказывали, что в первую очередь гитлеровцы уничтожали советских людей.

Долго стояло перед глазами увиденное в лагере смерти. Хотелось взять оружие и нещадно бить фашистов. Но мы понимали, что делаем свое важное дело. Помнится, во время войны в одной из газет мы нашли слова о том, что медицинское обслуживание на фронте стоит в одном ряду с авиационным и артиллерийским обслуживанием, что медицинские работники в рядах армии так же нужны, как бойцы и командиры.

5 сентября 1944 года передовые подразделения нашей дивизии форсировали реку Нарев, захватили плацдарм и попытались овладеть в других местах двумя мостами. Этого, однако, сделать не удалось. Гитлеровцы провели контратаку крупными силами танков и взорвали мосты, а затем обратили удар на плацдарм. Завязались ожесточенные бои.

Наш медсанбат развернулся в четырех километрах восточнее Нарева в тенистой лощине, близ которой проходила дорога на Пултуск. Расположение оказалось очень удачным. С одной стороны, мы находились вблизи путей эвакуации раненых, а с другой — рядом не имелось таких важных объектов, которые гитлеровцы могли бы бомбить и обстреливать из артиллерийских орудий.

Работа всех функциональных подразделений медсанбата с первых дней проходила исключительно организованно, несмотря на то что непрерывные, почти двухнедельные бои принесли большой поток раненых и надо было только успевать поворачиваться. К нам поступало от 160 до 220 человек в сутки, причем не только из нашего соединения. Соседи запоздали с развертыванием своих медсанбатов, и мы принимали раненых танкистов, артиллеристов, а также пехотинцев другой дивизии.

Одним из первых оперировал я заместителя командира 118-го гвардейского стрелкового полка по политчасти гвардии майора П. Н. Яковлева. Пуля попала в орден Красного Знамени, помяла его, рикошетом ушла в среднюю часть левого плеча, раздробив кость и повредив плечевую артерию и вену. Рука у Яковлева оказалась нежизнеспособной. Присутствовавшие при осмотре раненого Стесин и Кусков, не ожидая вопроса, высказались за ампутацию, и я вынужден был провести ее — иного выхода не оставалось.