Пушки царя Иоганна - Оченков Иван Валерьевич - Страница 20

В общем, история действительно получилась презанятная. Оказывается сестрица моего верного Никиты, привыкшая к вольной жизни в деревне, оказавшись в скованной домостроем и тысячей патриархальных традиций Москве, и не подумала поступаться хоть каплей своей свободы. Переодевшись в платье зажиточной горожанки, она частенько тайком ускользала из дома и ходила на рынки, в церковь и бог знает куда еще. Слуги если и замечали ее исчезновения, то помалкивали, так что занятый службой брат и не подозревал, что его сестра ведет столь бурную для начала семнадцатого века жизнь. Все открылось случайно, когда воспылавший к красавице молодой драгун вздумал с ней познакомиться, а Алена недолго думая пальнула в него из пистолета. Слава богу, обошлось без смертоубийства, а весьма кстати подоспевший мой бывший рында Федька Панин сумел замять скандал. Узнал я об этом совершенно случайно, когда прискакавший в Кремль поручик попытался потихоньку доложить Вельяминову о случившемся, а тот от неожиданности взревел, как медведь, которому прищемили лапу. На несчастье моего ближника, рядом оказался я и такая бурная реакция не могла меня не заинтриговать. Через минуту оба были в моих покоях, а через еще две полностью раскололись и поведали о случившемся во всех леденящих душу подробностях. Теперь Никита бурно негодовал, а Федор притворился истуканом и старался не отсвечивать.

— Молодец девка! — не смог удержаться я от восклицания.

— Да ты что ее хвалишь! — едва не вскипел мой окольничий, затем опасливо покосился на Панина и замолк.

Я тем временем открыл небольшой ларец и вынул из него пригоршню монет. Отобрав золотой червонец и несколько серебряных полтин, которые за соответствие номиналу иноземцы иногда звали московскими талерами, а русские царскими ефимками и протянул поручику.

— Вот тебе Федя за службу и за смекалку. Хвалю! Никита тебя потом еще наградит, да и я не забуду. Теперь ступай, да уж постарайся, чтобы твои добры молодцы языками не трепали, а если и трепали, то где-нибудь в другом месте.

— Все исполню государь! — поклонился Панин и вышел.

— Крестников поцелуй, — крикнул я ему вдогонку.

Федька обернувшись, еще раз поклонился и исчез. Вельяминов тем временем смотрел на меня с самым мрачным выражением на лице, на какое только был способен.

— Жениться тебе надо Никитушка!

— Чего? — протянул окольничий явно не ожидавший от меня такого вердикта.

— Точно тебе говорю! Вот посуди сам, был бы ты женат, супруга твоя за сестрой присматривала бы? Опять же той хоть поговорить было с кем, глядишь, и не выкидывала такие фортели. А так сидит девка одна в четырех стенах, тут уж поневоле или взвоешь как волк или сбежишь куда.

— Это ты хочешь сказать, что я сам виноват? — нахмурился Вельяминов.

— Да господь с тобой, — сделал я невинное лицо, — как ты мог такое обо мне подумать! Конечно Аленушка учудила не по детски, но ты и ее пойми.

— Что тут понимать то?

— Ну, как тебе объяснить, порядки у нас не то чтобы плохие, просто чуточку устаревшие. Ну, вот какая бы беда приключилась, если бы девицы незамужние могли собираться где, да общаться по девичьи?

— Так ведь собираются, — не понял меня Никита, — на посиделки, да на праздники. В церкви еще бывает видятся.

— Под присмотром всяких старых кошелок, у которых своя жизнь не сложилась, а теперь они ее другим портят?

— А как надо?

— Как-как, не знаю, как. Вот, к примеру, поехал ты к князю Долгорукову, да сестрицу с собой взял. Ты бы с Владимиром Тимофеевичем пообщался, а Аленушка с княжной Марьей.

— Это чего бы я к Долгоруким то поехал, — насторожился Вельяминов.

— Как чего, говорю же тебе, ты у меня холостой, а у князя дочь на выданье.

— Ты что это государь, женить меня надумал?

— Ну, ты же сам мышей совсем не ловишь.

— Тьфу ты, прости Господи, никак не привыкну к твоей манере говорить государь! Ну, каких мышей? Да и не ладим мы с Долгоруковыми то, сам, поди, знаешь, что они Филаретову руку держат.

— Вот и помирились бы. А Владимир Тимофеевич человек дельный.

— Он Шуйскому служил.

— И что характерно — не предал, как иные и прочие.

— У Лисовского в плену был, когда тот Коломну изгоном взял.

— И на старуху бывает проруха, за то со шведами не худо воевал. Делагарди укорот дать, это тебе не фунт изюму!

— Ну, про укорот, это ты сильно сказал, — задумчиво проговорил Никита, — хотя в Тверь не пустил, было такое. Да не отдаст он за меня дочку!

— А если я посватаю?

— Погоди-погоди, государь, — испугался окольничий, — такие дела с налета не делаются! Надо узнать, что за девка, может она кривая какая? Майся потом всю жизнь!

— Вот я и говорю, поехали бы с сестрой, да она бы и посмотрела женским глазом. Чай худого брату то не желает?

— Ага, не желает, — тяжко вздохнул Никита, — она же меня чуть в могилу не загнала.

— Да ладно тебе!

— Я думал…, - нерешительно начал Вельяминов.

— Что думал?

— Ну как, сперва Алену замуж выдам, а уж потом сам, как-нибудь…

— Вот тут уволь, — сразу отказался я, — я ей, грешным делом, еще до Смоленского похода предложил за Кароля выйти, так она мне такую бучу устроила. Что смотришь, он тогда еще холостой был!

— Ты мне об этом не рассказывал, — подозрительно посмотрел на меня мой ближник.

— А чего рассказывать? Они оба отказались сразу, а мне в таких делах настаивать не с руки.

— То есть меня женить, неизвестно на ком, тебе с руки!

— Никитушка, дорогой, не путай! Ты же мне как брат. Младший. Стало быть, я лучше знаю, что хорошо для моего младшего брата и плохого не посоветую.

— Ох, о тебе бы самом кто побеспокоился! Катарина Карловна то к нам, как я погляжу, совсем не собирается?

— Что поделаешь, сапожник без сапог, — засмеялся я, — не знаю я, что тебе ответить.

— Так может Анисим то и прав? — осторожно спросил Никита, стараясь не вызвать гнев.

— В чем это? — отозвался я, сделав вид, что не понял.

— Ну, как это… — он явно мялся, подбирая слова.

— Ты про развод?

— Про него.

— Может и прав.

— Тогда чего ждем? — деловито спросил он, как будто готов был немедля ринуться на поиски невесты.

Меня позабавила реакция моего ближника, и я решил ему подыграть.

— А как у вас цари женятся?

— Дык известно как, посылают во все концы Руси весть, чтобы все бояре и дворяне, да прочего звания люди, у которых есть дочери на выданье, везли их в Москву на смотр.

— О как! И что дальше?

— Ну, как соберут невест, их ближние его бояре смотрят, выбирают высоких, да красивых и чтобы из рода большого, в котором женщины плодовиты. Потом тех, что уже выбрали, смотрит сам государь в палатах лично. Тут уж можно и спросить чего.

— Вот даже как!

— Ну конечно, а вдруг она дура или косноязычная какая!

— Это правильно, — поддакнул я, еле сдерживаясь от смеха, — а иное попробовать можно?

— Что, иное? — не понял Вельяминов.

— Как что, а вдруг она бревно бревном!

— Тьфу на тебя! — разозлился понявший наконец Никита, — горбатого могила исправит! Я тебе про серьезные вещи рассказываю, а у тебя один блуд на уме! Уж если так приспичило, так съезди в Кукуй, али еще куда. Мало ли девок для таких дел!

Отсмеявшись, я присел ближе к нему и положил руку на плечо.

— А дальше что?

— Как что, — буркнул он, — царевич родится православный! Весь народ будет рад.

— А Карлушку я куда дену, и Женечку?

Насупившийся Вельяминов, как видно решил, что раз я задаю такие вопросы, значит, отнесся к его идее серьезно, снова повернулся ко мне и горячо заговорил:

— Государь, ты ведь, пока тебя царем не выбрали, не последний из князей в неметчине был! И удел у тебя там не малый и весьма богатый, к тому же. Вот и пусть достанется Карлу Ивановичу! Он там свой и вера у него лютеранская, вот пусть и княжит. Шутка ли, великий князь Мекленбургский! И царевне Евгении, я чаю, приданое найдется, особливо, если батюшка у нее, ни кто-нибудь, а царь русский, и родной брат — великий князь. Всем хорошо и греха никакого! А король свейский пусть не обижается. Где это видано, чтобы жена к мужу пятый год носа не казала?