Остров на карте не обозначен - Чевычелов Дмитрий Иванович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/66
• Следующая

— Загадка важная, — согласился Шерстнев.

— И это еще не все, Василий Иванович. Сейчас ведутся тяжелые и сложные работы в трех больших полуподводных гротах. Их приспосабливают для скрытой стоянки подводных лодок. Один грот уже готов. Вот вам третья загадка.

— Строительство гротов — последнее подземное строительство?

— Видимо, да. Нам стало известно, что по окончании этих работ будут разобраны все наземные сооружения на острове, даже причал.

— Уничтожение следов?

— Несомненно.

— А сроки этих работ установлены?

— Узнать сроки пока не удалось. Эти сроки — и наши сроки, Василий Иванович.

— Как вас понимать?

— Уничтожать будут не только следы, но и лишних свидетелей, даже своих. А в первую очередь истребят поголовно всех заключенных. Каждый из нас не просто узник, а «гехаймтрегер» — «носитель тайны». Поэтому наша задача — опередить эти сроки.

Оба помолчали.

— Есть у вас еще вопросы?

— Нет. Сегодня их было более чем достаточно.

— Теперь, Василий Иванович, у меня есть к вам… не вопрос, а просьба…

— Слушаю.

— Вы должны нам помочь. Вы прошли школу подполья еще при царизме. Нам нужен ваш опыт.

— Слишком различно все, товарищ Смуров… И обстановка, и конкретные задачи.

— Так и нет ничего общего?

— Общее есть, но оно действительно слишком общее. Это — необходимость обеспечить строжайшую секретность и высокую организованность всего дела.

— Но именно это и остается для нас главным гвоздем. Как без этого создать боевые группы, сочетая массовость участников и полную тайну их подготовки?

— Есть здесь для этого благоприятное обстоятельство, — сказал Шерстнев, подумав. — Основная масса заключенных — военнопленные.

— Имеются даже командиры с военным образованием.

— Трижды важно, — продолжал Шерстнев. — Привычка к дисциплине, военные знания и боевой опыт.

— Но нам нужен и опыт подпольной работы. И в этом вы должны нам помочь.

— Обо мне нет надобности и разговаривать. Я полностью в распоряжении комитета.

— Все, договорились! Теперь о ваших делах. Почему задержали Борщенко и Рынина, мы будем знать завтра.

— Вы мне сообщите, как только узнаете что-либо?

— Обязательно. Но хорошего не ждите. Гестапо для добрых дел не задерживает. Меня беспокоит и ваше положение.

— Чем же это?

— Как могло гестапо выпустить из своих лап такого пленника, как вы, капитана судна?

— Действительно, гестаповец угрожал мне новыми допросами, — вспомнил Шерстнев. — А что по этому поводу думаете вы?

— Думаю, гестапо отправило вас сюда, вместе со всеми, по какой-то ошибке. Как бы эту ошибку не исправил сам Реттгер!

— Кто это?

— Комендант острова, штандартенфюрер СС. Попасть к нему очень опасно: это почти всегда конец. — Смуров в раздумье потер переносицу. — Может быть, вас сегодня же спрятать?…

— Как спрятать?…

— Переправим вас в ревир и…

— Простите, что такое «ревир»?

— Лагерный лазарет. Нередко нам удается подлечить там своих товарищей. Но там же и умирают те, помочь которым уже невозможно.

— Ну и зачем меня туда?

— Верные люди заменят ваш номер на номер умершего, если он не находился на подозрении гестапо. Вы получите его имя и сведения о нем, какие имеются на карточке в канцелярии. А ваша карточка пометится буквой «V»…

— А это что такое?

— «V» — первая буква от слова «фершторбен» — «умерший». И тогда вас уже искать не будут. Согласны?

— Решим позже, товарищ Смуров.

— Можно опоздать.

— Я к опасностям привык. И терять мне уже некого, и меня некому ждать…

Смуров бросил на Шерстнева вопросительный взгляд. Тот добавил:

— Жена умерла от голода в блокированном Ленинграде. Теперь я один. Извините, а есть ли семья у вас, товарищ Смуров? Откуда вы родом?

Смуров опустил голову на руки и молчал. Шерстневу стало неловко, и он добавил:

— Если на мой вопрос вам больно отвечать, не говорите.

— Я из Курской области, — глухо заговорил Смуров. — Жена и дети были эвакуированы в Кировскую… На этом все оборвалось. И мне вряд ли придется еще раз увидеть родную землю и семью…

— Не рассчитываете остаться в живых?

— Вероятность остаться в живых для меня меньшая, чем для других… Староста лагеря в повседневной борьбе за своих людей постоянно висит на волоске. И затем, в нашей скрытой борьбе я — передний…

Смуров помолчал. Он сидел на ящике, ссутулясь, положив острые локти больших рук на высокие высохшие колени. Рано поседевшая голова лежала подбородком на широких ладонях с крупными узловатыми пальцами. Умное лицо с заострившимися скулами и костистым носом в эту минуту было болезненно серым и бесконечно усталым. В потемневших глазах стояла тоска…

В дверь раздался осторожный стук.

Смуров точно очнулся. Лицо отвердело, осуровело. Взгляд снова стал спокойным, проницательным.

— Нам пора разойтись, Василий Иванович, — сказал он, вставая. — Меня ждут другие дела…

В то время, когда новых узников с торпедированной «Невы» допрашивали в гестапо, Костя Таслунов перетаскивал грузы из шлюпки в пещеру, воображая, что он попал на необитаемый остров, и не подозревая, что находится от своих товарищей совсем близко.

Когда Костя, смертельно усталый, улегся на ящики и сразу же тяжело уснул, из эсэсовской казармы «Центра» вышел на прогулку охранник Граббе. Прогулки «для закаливания» он совершал ежедневно, невзирая на погоду. В дни очень холодные и штормовые он ограничивался двухсотметровой тропинкой, ведущей от казармы к выходу из долины вниз, в гавань. В хорошую погоду спускался до нижней дороги, а иногда добирался до «кривоколенного» ущелья.

Сегодня ветер был южный, не особенно «кусался» и лишь слегка завивалась поземка. А настроение у Граббе было отличное. Шарфюрер перед строем поставил его в пример за решительность, проявленную при конвоировании славян на работу. Строптивый поляк с больной ногой все время отставал. Товарищи поляка помогали ему идти, но шарфюрер запретил это. Среди заключенных послышались возгласы протеста. Тогда Граббе быстро отделил больного от остальных, отвел от дороги в сторону и прикончил короткой очередью из автомата.

При конвоировании русских Граббе часто выступал как переводчик. Русским языком он владел плохо, но обязанности переводчика исполнял охотно. Гордясь своей ролью, он не упускал возможности поговорить с каким-нибудь заключенным о величии арийской расы и славянской неполноценности. Но обычно такие разговоры кончались одинаково: русский плевал эсэсовцу в лицо и получал в ответ автоматную очередь.

Теряя слишком много людей, шарфюрер вынужден был потребовать от Граббе строгого выполнения инструкции, запрещающей охраннику вести вольные разговоры с заключенными. И страсть Граббе к таким разговорам постоянно оставалась неудовлетворенной.

Привычным путем Граббе дошел до ущелья и случайно взглянул вниз. Глаза его стали круглыми: в ущелье на воде покачивалась шлюпка. «Неужели занесло из океана? Может быть, с добычей?» Граббе поспешно спустился в ущелье, прошел к шлюпке и, пораженный, ухватился за автомат, осматриваясь вокруг. Шлюпка была привязана к веслу, заложенному за камни. «Кто-то приплыл сюда и здесь высадился…»

Но кто мог забраться сюда, на засекреченный остров? Заплыть в такую даль на шлюпке невозможно. Шлюпка могла попасть в фиорд только с какого-либо корабля… Граббе весь напрягся, озираясь по сторонам, сжимая автомат, готовый к стрельбе. «Не разведчики ли? Выслежу. А если захвачу в плен — железный крест получу…»

Вот и следы от шлюпки к пещере… Стараясь, чтобы щебень не осыпался из-под ног, Граббе осторожно поднялся на площадку. Держа автомат на изготовку, подкрался к пещере сбоку и заглянул внутрь. В полумраке различил коробки, сумки, пакеты, ящики и спящего человека.

Осмелев, Граббе на цыпочках вошел в пещеру и внимательно огляделся. Кроме одного спящего, никого. А сколько пакетов! Вот это добыча! Все это может стать его трофеем. Жадность заговорила в нем с огромной силой… Убить сейчас спящего — и все останется здесь, в тайнике… Нет, а как же железный крест? Надо разобраться, кто это… И вдруг он не один? Конечно, он не может быть один. Такую тяжелую шлюпку с таким грузом одному сюда не провести…

• Предыдущая
• 13/66
• Следующая