L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 30

Гуляем. Смеёмся. Натыкаемся на ряженых и нетрезвых, смотрим потасовку и даже кукольное представление. Устав, забредаем в паб.

Места есть только у барной стойки, но мы рады и этому. Себе беру двойной виски, любимому — русскую водку с соком. Уже сделав заказ, понимаю, что мне опять не повезло, и место для отдыха не совсем удачное.

Позади нас, у стены, сдвинув столы, сидит и гогочет компания, которую я признаю. Бандитская шушера, шестёрки. Пытаются сойти за местных, получается у них никак. Хорошо хоть килты не напялили. Слежу вполглаза, мало ли.

Птенчик снял скранч, светлые волосы рассыпались по плечам. Расстегнул яркую курточку так, что я вижу шею и, в вырез рубашки, ямку и часть ключицы. Зацеловать бы их! Подпёр щёчку рукой и щебечет, щебечет… из-за музыки я разобрать ничего не могу, только смотрю на него. Пьёт свой коктейль через трубочку. Ангел. Неземной житель. Не верится, что ещё так недавно… слишком я замечтался.

Всё-таки упустил, всё-таки не заметил, как одного, самого, видимо, тупого и упившегося бандюгу дружки подговорили «пойти познакомиться с девчонкой у бара». То есть, с птенчиком. У всех иностранцев, особенно туристов, наверняка есть воспоминание о том, как он по-пьяни знакомился с «девушкой в юбочке».

Только вот этот индивид решил не тратить время на разговоры, а самым решительным образом просто подошёл и лапнул птенчика за аппетитную попку. Я ещё ни рта открыть, ни со стула спрыгнуть не успел, как любимый отреагировал.

Глазищи потемнели, загорелись, он толком и не разглядел обидчика. Схватил с казённой части бара почти пустую бутылку водки и огрел пьянчугу по голове. Причём с такой силой, которую не ожидаешь от таких тонких ручек. Прыснули во все стороны осколки, полилась кровь.

Дальше, естественно, была драка. И такая, какую не видывал наш городок уже давно. Летели бутылки, стаканы, стулья… всё подряд. Переворачивались столы, бились тарелки. Вынесли окно и дверь в бар. Официантки визжали, бармен, получив свою дозу тумаков, звонил куда-то. Причём били не нас, хотя я получил и в рёбра, и в лицо, и по ногам очень знатно, закрывая любимого собой, и даже не мы.

Приезжие колотили местных, местные — приезжих. С первобытной яростью, энтузиазмом, азартом. Видимо, не одним нам эти беспредельщики досадили, да и не любят у нас бо́рзых гостей. Ситуация быстро вышла из-под контроля, и драка перетекла, а, точнее, вывалилась на улицу. Стало свободнее, и, сориентировавшись, я дёрнул птенчика за руку в проулок, напоследок получив по спине чем-то увесистым, что отбило и без того больные лёгкие.

И как раз вовремя, завыли полицейские сирены. Мы бежали от них дворами, переулками, и меня переполнял восторг. Любимый не пострадал совершенно и, когда мы остановились перевести дух в довольно укромной, хоть и загаженной до невозможности, подворотне, сначала засмеялся, потом озабоченно спросил:

— А ничего, что мы не заплатили?

Засмеялся уже я, прикинув реальный ущерб бара, потом погладил наивно-честную пичугу по голове и ответил:

— Кого повяжут, тот и заплатит. Ну, если хочешь, потом владельцу отдадим.

— Обязательно, — оживляется птенчик и тянет меня прочь. — Пойдём уже домой!

Фонари попадались редко, время двигалось к утру. Мы шли по улицам медленно, держась за руки. Иногда останавливались и целовались. Остальной мир и люди не существовали для нас. У нас было огромное, распирающее грудь счастье, одно на двоих.

Но до конца я поверил в него только тогда, когда любимый прошептал мне во тьме прихожей собственного дома:

— Давай зажжём камин. Я хочу видеть тебя.

И это было правильно. Сегодня электрический свет был неуместен. Только огонь. И глаза, как зеркало…

========== 18. Хризантемы ==========

В случае с моим любимым — я очень ведомый человек. И легко поддаюсь на провокации. Иначе никак не объяснить то, то мы уже с полчаса пытаемся вытащить этот большой и пыльнющий свёрток с чердака. И ничего бы то, что весит он больше ста фунтов, хотя тоже тяжело, так он ещё и не пролазит в люк.

— Как её вообще туда забросили? — кричу я любимому наверх, пытаясь стянуть обузу.

Птенчик, судя по всему, отчаянно пытаясь вытолкнуть окаянный мешок, отвечает:

— Да не знаю я!

Романтическое настроение, которое у меня было, испарилось. И вечер, который я надеялся провести у камина, за вином, закусками, бесконечными поцелуями и разной степенью разврата, теперь превратился в игру в грузчиков.

А всё потому, что неугомонной пичуге потребовалась «для уюта» ничто иное, как медвежья шкура. Которая, на беду, оказалась на чердаке, с незапамятных времён. Фильмов он что ли, романтических, насмотрелся…

— Может, бросим? — конструктивно предлагаю я.

Плечи уже ни к чёрту, да и в груди болит так, что хоть помирай. Если бы можно было просто сбросить эту хреновину, но нет: «порвётся, испортится, сломается». Послушался, теперь держу этот свёрток руками на весу. Да вы пробовали медвежью шкуру порвать? Это же нереально. Но всё равно терплю.

— Нет, — отвечает любимый. — Кажется, зацепилась чем-то, сейчас…

Это бесценное сокровище всё-таки падает вниз, всем весом, в туче пыли, каких-то опилок и соломы, погребая под собой моё бедное тело. Знатно прикладываюсь об пол локтями и затылком. Лежу. Не матерюсь только потому, что прикусил язык.

— Э-эй, ты живой? — обеспокоенно кричит птенчик.

Его чумазая мордашка торчит в люке, в волосах застрял всякий мусор.

— Я просто резко лёг отдохнуть, — ворчу.

Сталкиваю с себя добычу сомнительной ценности, придерживаю любимого, спускающегося по лестнице вниз. Зря он полез туда в праздничной одежде, теперь её только в химчистку.

— А ты проверил, это вообще хоть она? — пинаю ногой мешок.

— Да, смотри.

Расстёгивает молнию. Мех — действительно потрясающий. Густой, плотный, длинный…

— А почему он белый?

— Ты что, расист? — оборачивается любимый. — Белый медведь и белый! Смотри какой!

Вытягивает голову зверя. Как живой. Пасть оскалена, клыки здоровенные, стеклянные глаза совсем как настоящие.

— Р-р-р-р-р! Я тебя съем! — дурачится птенчик.

— Нет, это я тебя съем, — наклоняюсь к нему, целую, вдыхая запах старины и пыли, перебивающий ваниль и вишню.

— Не ешь, я грязный, — отстраняется, смеётся. — Давай вниз шкуру отнесём.

Ну, то есть он будет идти впереди, а я тащить. Не возникаю. В сто раз легче, чем её держать.

Руководит расстиланием, помогает. Я думал, она будет вонять псиной и молью, но нет, пахнет лавандой и лимоном. И действительно украшает зал с уже разожжённым камином, любимый, оказывается, умеет.

Оглядев себя, заявляет:

— Я это… искупаюсь там, переоденусь.

Удерживаю его за руку, несмело прошу:

— А можно… с тобой?

Смущается, но кивает.

Раздеть себя, правда, не позволяет, быстро заскакивает в ванну и задвигает ширму. Бесполезная мера, потому что я уже через несколько секунд отодвигаю её и присоединяюсь. Отворачивается, сжимается, как будто стесняется, боится меня и хочет сбежать. Я просто обнимаю его сзади, прижимаюсь. Привыкай ко мне, маленький.

Стоим под потоками тёплой воды, в полумраке, отгороженные от всего мира. Только мы вдвоём, так запредельно близко друг к другу.

Наконец, любимый оборачивается ко мне, убирает волосы с лица и уже не отводит взгляд. Больше не боится.

Целуемся. Покрываем пеной тела друг друга. Изучаем их. Любимый почти неотрывно гладит мои татуировки, повторяя пальчиками их контуры. Я — глажу его всего, обнимаю.

Потом сидим рядом, и я удостаиваюсь чести помыть светлую голову. Тем самым шампунем с запахом вишни и ванили. Предчувствие не обмануло: на флаконе — Человек-Паук. Запускаю пальцы в волосы, массирую, любимый закрыл глаза и балдеет. Ещё бы. А я удивлён, что змея внутри спокойна, теперь породы удав. Мне просто чертовски хорошо. Без похоти, без секса, даже без поцелуев. Только от того, что это любимое создание рядом. Мне спокойно. Мне уютно, меня ничто не тревожит.