Красные петухи
(Роман) - Лагунов Константин Яковлевич - Страница 50

— Ну а ежели, как Кориков сказал, зачнут под метлу семена выгребать, тогда что? — спросил Евдоким Зоркальцев.

— Поменьше слушайте Корикова, — не утерпела, вступила в разговор Ярославна. — С чего вы взяли, будто станут силой да под метлу? В приказе губпродкомиссара прямо сказано: «При участии самих крестьян». Значит, ваше слово что- нибудь да значит. А на провокационные слухи нечего клевать…

Она разгорячилась, встала, посыпала огненной скороговоркой:

— …Главное — не поддаться панике, сдержаться и крестьян удержать от беспорядков. На это больше всего рассчитывают враги. Кориков и Горячев — это еще не Советская власть, может, даже наоборот… — Запнулась, спохватись, что сказала лишнее, потупилась, но тут же снова вскинула глаза. — Кориков пришел и ушел, а власть Советская одна, ее ничем не заменишь. — Резким движением головы перекинула косу за спину. — Скоро съезд большевиков. На нем Ленин о крестьянских делах будет докладывать. Ленин все знает, и будьте уверены, крестьянина в обиду не даст, без семян и без хлеба не оставит. Ему верьте, за него держитесь!..

Бывало, сход нелегко было собрать, приходилось не по разу зазывать крестьян. Но сегодня валили в Народный дом, как в церковь на пасху — целыми семьями, задолго до назначенного часа. На скамьях усаживались впритирку и все-таки не уместились. Устраивались на подоконниках, мостились на полу, подпирали стены. От табачного дыму жалобно мигали лампы, кашляли бабы. Все напряглись, сжались. Молча, кивком головы здоровались, молча устраивались, молча сворачивали цигарки, лишь изредка кто-нибудь вполголоса кинет короткую фразу — и снова язык на замок. Один Ромка Кузнечик хорохорился, громоголосил, но на его острые словечки откликались вяло и неохотно. У дверей и окон маячили немые фигуры в дубленках с винтовками. На краю сцены сидел Коротышка, болтал в воздухе короткими ногами, курил, исподлобья оглядывал лица мужиков. Иногда забывшись, Коротышка начинал напевать вполголоса: «Тра-ля-лля-ля, тра-ля-лля-ля», но на это траляляканье не обращал внимания никто, кроме нового бойца продотряда Тимофея Сатюкова.

На сцену вышли Горячев с Кориковым и начальником волостной милиции Емельяновым. К ним тотчас присоединился и Коротышка. Тесно облепили небольшой стол под красной суконной скатертью. Зал многоголосо вздохнул и вмиг затих, будто вымер.

Степенно поднялся Кориков, ласково лизнул ладошкой клинышек бородки, внушительно проговорил:

— Товарищи крестьяне! Позвольте начать волостной сход трудящихся крестьян Челноковской волости. В порядке дня один вопрос — о семенной разверстке. Слово имеет чрезвычайный уполномоченный и член коллегии губпродкома товарищ Горячев.

Горячев встал. Повел по залу лихорадочным взглядом. Заговорил негромко и намного мягче обычного:

— Через час-полтора начнется такой же сход в Сытоминской волости, где я должен быть неп-ре-менно! Потому буду краток. Изложу только суть. Все остальное — в руках начальника продотряда особого назначения товарища Карпова…

Изумленный Коротышка слегка отшатнулся и даже рот приоткрыл. Вот уж чего он не ожидал. Думал, вместе с Горячевым будут ярить челноковцев, а тут… «Ловок, гад!» В глазах Коротышки плеснулась злоба. Но ни этого взгляда, ни мгновенной растерянности начальника продотряда никто из крестьян не заметил. Зато все заметили, как браво поворотился Коротышка к Горячеву и, пристукнув каблуками, четко выговорил:

— Не беспокойтесь, товарищ чрезвычайный уполномоченный! Все будет сделано согласно инструкции губпродкома.

А в зрачках Коротышки Горячеву отчетливо виделось: «Сволочь. Опять чужими руками… И это припомним…» Резко отвернувшись от помощника, Вениамин пошарил глазами по залу и снова заговорил:

— Северская губерния первой в Сибири выполнила план продразверстки. Пол-но-стью. И дос-рочно! За то товарищ Ленин объявил северским крестьянам благодарность, отметил их классовую сознательность. — Ухмылка изогнула ниточку губ. — Вы заслужили покойный мирный труд. Отдыхайте, готовьтесь к весне, говорит вам Советская власть.

В зале облегченно зашевелились.

— Только не всем по нутру такое положение, — тем же вроде бы сочувствующим голосом продолжал Горячев. — В губпродком от сельских коммунистов и от волисполкомов поступают сигналы, что некоторые крестьяне стали травить скоту, перегонять на самогон семенное зерно…

В зале будто бомба разорвалась. Загремели голоса, затопали, задвигали стульями.

— Брехня! — крикнул кто-то.

— Тихо! — возвысил голос Горячев. — О таких фактах сообщают партийцы и из вашей зна-ме-нитой Челноковской волости…

И под все возрастающий гул назвал несколько фамилий крестьян из соседних с Челноково деревень. Тут голос его почти потонул в шуме и выкриках.

— Товарищи крестьяне!

Вскинув руку, Вениамин призывно помахал ею, и когда водворилась относительная тишина, продолжал горячо и громко:

— Перед лицом таких фактов губисполком принял решение о семенной разверстке. Что такое разверстка, вы знаете. Семена для сдачи будут исчисляться в зависимости от посевных площадей двадцатого года плюс двадцать процентов страховой фонд. Знаю, каково вам слышать это. И мне не велика радость такое говорить. Но раз верховный орган губернии — губисполком решил, наше дело — выполнять приказ… Мы не себе брали ваш хлеб в разверстку и не по своей воле. Так что не копите зло на продотрядчиков — они лишь исполнители… Через пятидневку мы должны доложить товарищу Ленину, что семенная разверстка выполнена. Вы — трезвый, рассудительный народ. Понимаете, что к чему, и не будете играть с огнем. Теперь мне пора в Сытомино. Детали объяснит Карпов.

Сопровождаемый гулом голосов, Горячев спустился со сцены и стал протискиваться к двери. «Каков идейный вождь… А мы марайся, стреляй, трави. Садануть бы ему в затылок!..» И такая лютая ярость заклокотала в душе Коротышки, и так велико было желание сейчас же, немедленно сорвать ее на ком-то, что он выскочил из-за стола, вскинул кулак и, едва смолк гул, командно звенящим голосом отчеканил:

— Митинг закончен. Пускай попы да ораторы балаболят. Наше дело солдатское: приказано — сделано. Ясно? Напомню только — всякое неповиновение продработникам будет рассматриваться как контрреволюция. У саботажников изымем весь хлеб, и продовольственный, и фуражный, а самих — в рев-три-бу-нал! Ясно?..

— Не совсем! — выстрелом докатилось из темной глуби переполненного зала.

— Кому и что неясно? — побагровел Коротышка.

— Мне!

Поднялся чернобородый Евтифей Пахотин, заместитель Онуфрия, оставшийся после его исключения во главе волпартячейки. Покрутил головой, будто ослабляя стянувшую горло удавку, и зычно, с открытым вызовом загремел на весь зал:

— И не только мне! Перво-наперво надо сообщить, за кем сколько семян числите. Опосля комиссию из крестьян изделать, чтоб в ее присутствии и семена брать и в общественный амбар класть. Семена — жизнь, а с ей не шутят. Неуж мужик— баран, не понимает, отчего кошка мяучит? Кто ж себе враг? Предлагаю затвердить список сторожей: Евдоким и Роман Зоркальцевы, Константин Леша…

— Ма-а-алчать! — яростно выкрикнул Коротышка и грохнул по столешнице сразу обоими кулаками. — Запел кулацкий выродок, забаламутил…

— Сам ты выродок. Я отродясь в кулаках не хаживал, своей хребтиной себя кормлю. И в партии у большевиков с девятнадцатого года. Так что хайло не разевай. На испуг не возьмешь…

— Крысиков! Арестовать его!

Высокий, плосколицый с водянистыми пустыми глазами Крысиков сорвался с места и с двумя продотрядчиками стал ввинчиваться в густую, непробойную, орущую толпу. Мужики вскочили, заступили Крысикову путь. Кто-то так сунул ему под ложечку, что у Крысикова побелели глаза. Он рванул из кобуры револьвер. Чьи-то железные пальцы перехватили руку, стиснули — и револьвер выпал.

— Что вы наделали? — гневной скороговоркой кричал Кориков в лицо Коротышке. — Немедленно воротите этого дурака, отмените приказ об аресте. Иначе из нас вместе с вашим отрядом потроха вышибут…