Заслон
(Роман) - Антонова Любовь Владимировна - Страница 28

Доклад следует за докладом. Вениамин торопится записать все с точностью стенографиста.

«…оторванные от центра, окруженные тесным кольцом интервентов, не упадем мы духом, гордо и смело пойдем навстречу любой опасности»…

«Верно! — бьется восторгом сердце, — до чего же все верно!»

— На повестке текущий момент. Слово предоставляется товарищу из Центра.

Невысокий, дочерна загорелый человек кашлянул, одернул гимнастерку. Он пришел в Амурскую область через Якутию, минуя «читинскую пробку». По таежным тропам их сюда пробиралось двое. Если бы один погиб, другой донес бы в Благовещенск голос Ленина, голос партии большевиков. Который из них говорит: Дикий или Жигалин? Не все ли равно? Это говорит партия. Слушайте ее волю:

— …Поскольку советская власть имеет боеспособную и сильную армию, поскольку ведется агитация среди пролетариата Запада, поскольку позиция ее закреплена…

Мирно поскрипывает перо. Голос докладчика крепнет:

— На Дальнем Востоке положение иное. Тут советской власти приходится сталкиваться с большими и свежими силами японского империализма. — Докладчик шагнул к школьной карте, коснулся ее загорелой нервной рукой: — Перед партией встала дилемма — или вступить в борьбу с этими силами или пойти на уступки. Так возникла идея создания буферного государства. Необходимость существования «буфера» настолько ясна, что в ЦК партии этот вопрос не вызвал горячих прений.

Вздох, вырвавшийся из многих десятков грудей, пронесся по огромному залу. Представитель Центра спокойно разъяснил:

— Буфер — явление временное. И он нужен постольку, поскольку содействует укреплению советской власти. Впоследствии, вопрос должен быть пересмотрен.

Лицо докладчика посветлело, будто озарилось изнутри. Он повысил голос:

— Запомните, товарищи, коммунистическая партия в буферном государстве продолжает так же определенно проводить свои идеи. Каждый член ее должен неуклонно выполнять все директивы ЦК. Некоторые уступки, незначительные по существу, при создании буфера будут сделаны. Но эти уступки временные. Следует разъяснить массам, что идеи буфера проводятся с согласия Советской России, по директивам ЦК партии.

Прежде чем сказать свое мнение о буфере, Карл Кошарш почему-то находит важным рассказать о себе. Пестрота его биографии никого не удивила. Обычный путь интернационалиста. Кошарш обводит зал голубыми, как подснежники, глазами:

— Я в партии с мая восемнадцатого года, — подытоживает он. — Для того чтобы иметь влияние в буферном государстве, партии нужно удесятерить свою деятельность среди широких масс населения. А Красная Армия, как оплот революции, должна оставаться под постоянным и неослабным влиянием нашей партии…

— Некоторые товарищи здесь говорили, что буфер навязывают нам враги, — негромко начал свою речь редактор «Амурской правды» Караваев. — Замечание дельное: естественно, если бы не было врагов, то никакого буфера здесь и не создавалось бы. Мы должны образовать буфер, выгодный нашей революции, в противовес семеновскому, выдвигаемому Японией. Нам необходимо выполнить директиву Центра, чтобы не сделать ошибок, не повторить николаевских и владивостокских событий.

Караваева сменяет на трибуне человек стремительный и гневный:

— Все население области против создания буферного государства, — хрипло говорит он. — Все! — Он наливает воды и выпивает ее залпом. — Но… создание буфера необходимо, — дрогнувшим голосом уточняет он, — чтобы не ослабить сил, борющихся на польском фронте.

Рука устала писать. Эти речи волнуют и жгут, но нужно оставаться спокойным. Протокол должен быть точен и правдив.

— Товарищи! — голос Трилиссера загремел и выплеснулся из распахнутых окон в золотую, пронизанную солнцем пучину дня. — Поскольку буфер дает Центру возможность укрепить советскую власть, буфер приемлем!

По огромному залу прошло еле приметное движение. Кто-то пожал рядом сидящему товарищу руку. Кто- то шепнул с внезапно заблестевшими глазами: «А как же иначе? Там знают…»

Будто звонкоголосый ливень упал на истомленные зноем травы, и они зашумели, прямясь под свежим ветром.

— Ленин, — пронеслось из конца в конец огромного зала. — Сам Ленин!..

— Да, Ленин, — спокойно подтвердил Трилиссер, — именно Ленин выдвинул это предложение. Громадные размеры разрухи в хозяйственной жизни страны требуют напряжения всех сил на борьбу за укрепление ее экономического положения. А для этого необходимо прекращение любых военных действий. — Трилиссер помолчал и закончил тихо и проникновенно: — Временно отказываясь от власти Советов на Дальнем Востоке, мы делаем дело Красной Москвы. Помните об этом, товарищи, повседневно.

Так думали, так говорили, так решали судьбу своей области испытанные — ставшие не по своей воле амурцами — большевики.

Сумрачный зал быстро пустеет. Вениамин пронумеровывает исписанные листы и, прыгая через ступеньку, сбегает вниз. В темном вестибюле еще толпятся люди.

— Нам нужно, кроме того, подумать о детях, — доносится до него прерывистый от волнения женский голос, — которым мы должны смело смотреть в глаза, и сделать из них стойких в борьбе за правду людей, я не сытых зверей…

Вениамин потеснил угрюмо молчавших делегатов и увидел седую женщину в сбившейся на сторону так не идущей ей красной косынке и тоненькую девушку, бережно обнимавшую ее за округлые плечи. Он знал обеих — старую большевичку Татьяну Исаевну Шафир и Лену Вотинцеву, работавшую вместе с ним в комфракции Союза Молодежи. Он тронул локоть Елены и сдержанно сказал:

— Старые письма мы напечатали в день похорон жертв революции. Это было уместно, но тревожить память погибших сегодня…

— Они и сегодня в рядах борцов, — воскликнула с горящими глазами Татьяна Исаевна и выпрямилась, став как будто выше ростом. — В архивах контрразведки обнаружены документы об убийстве у каменоломни. Те шестнадцать и сегодня вопиют о мести!

Она помолчала и вновь глянула в лицо Вениамину:

— Анания убили японцы под Черновским разъездом, отца зарубили в благовещенской каменоломне. А младший… — он был твоим ровесником, мой Володя, — погиб под Анучино, в Приморье. Я… я горжусь своими сыновьями и мужем — кровь Шафиров пролита за правое дело! Но уверен ли ты, что при буфере Максы и Ванечки, «усмирявшие» таких вот, как мои, не станут нам протягивать свои окровавленные лапы?

В глубоком молчании расходились по домам люди. С тем, что они сегодня услышали, соглашается разум, но еще не приемлет сердце. Так много было жертв. Еще горят и кровоточат раны. Нужно все взвесить, обдумать: для совести, для будущего своих детей, для всех тех, кто верит тебе и послал тебя сюда.

…Смятенным бродит по городу Вениамин. Она в чем- то права, эта старая женщина. Мертвые не уходят бесследно, но долго еще влияют на судьбы живущих. Кажется, не было в городе дома, где дышалось бы так легко и радостно, как у Шафиров. Яков Григорьевич любил пошутить:

— Сын и дочка — говорят в народе — золотые детки. А нам с Танюшей их отпущено вдвойне.

Он не уставал рассказывать молодежи о 3-м Всероссийском съезде Советов, делегатом которого ему довелось быть от Красного Амура. Это он создал интернациональный клуб, где находили общий язык русский и мадьяр, китаец и латыш, эстонец и кореец. Он привил Вениамину вкус к журналистике и усидчивость в изучении языков. Он и его сыновья сделали большевиками многие десятки людей и в том числе его — Вениамина.

Снова вспомнились проводы Анания. В граненых стаканах пенился игристый, с изюминкой, хлебный квас. Звенели струны гитары. Задушевно и проникновенно пели молодые, слаженные голоса:

Якова Шафира арестовали ровно год спустя: 19 сентября 1918 года. А в марте следующего года… Смерть Федора Мухина была только двумя неделями отделена от расправы с его восемнадцатью соратниками, советскими и партийными работниками. Их безоружных, связанных попарно, вывели ночью за город и изрубили шашками. Только двоим из них — Повилихину и Вшивкову — удалось бежать. Остальные закончили свой жизненный путь на дне каменного карьера. Узор судьбы… Нет, они и сегодня с нами и присоединяют свои голоса к голосам живых.