Загадки древнего Манускрипта
(Девять пророчеств грядущего) - Редфилд Джеймс Redfield - Страница 2
- Предыдущая
- 2/65
- Следующая
— Ты помнишь, — продолжала Чарлин, — я — человек любопытный. Когда моя работа была выполнена, я решила задержаться еще на пару дней и посмотреть — может, удастся что-нибудь выяснить. Поначалу мне не удалось обнаружить ни одной зацепки. Но однажды за завтраком в одном из кафе в предместье Лимы я заметила, что за мной пристально наблюдает какой-то священник. Спустя несколько минут он подошел ко мне и признался, что слышал, как утром я расспрашивала про Манускрипт. Священник не стал называть своего имени, но согласился ответить на все мои вопросы.
На какое-то мгновение моя собеседница в нерешительности умолкла и пристально посмотрела на меня:
— По его словам, Манускрипт относится к 600-му году до Рождества Христова. В нем предрекаются глобальные преобразования человеческого общества.
— Ну и когда же они начнутся? — усмехнулся я.
— В последние десятилетия двадцатого века.
— То есть сейчас?!
— Ну да, сейчас.
— Что же это за преобразования? — не унимался я.
На какую-то секунду Чарлин смутилась, но потом решительно заговорила:
— Священник поведал мне, что это некое возрождение сознания и что протекает оно очень медленно. Это не религия, но духовность его несомненна. Нам предстоит узнать нечто новое о жизни людей на нашей планете, о смысле нашего существования, и это знание, как он утверждал, совершенно изменит человеческую цивилизацию.
Она снова остановилась, а потом добавила:
— По словам священника, Манускрипт состоит из нескольких частей или глав, и каждая несет отдельное жизненное откровение. В Манускрипте предсказано, что именно сейчас люди начнут постепенно, одно за другим, познавать эти откровения, и по мере этого мы будем продвигаться вперед от того, что мы есть, к высшему уровню духовной жизни на Земле.
Я недоверчиво поднял бровь и покачал головой:
— И ты на самом деле веришь во все это?
— Ну, я полагаю… — начала она, но я ее перебил и указал на сидящих в зале под нами людей:
— Оглянись вокруг. Вот он, реальный мир. Разве меняется в нем хоть что-нибудь?
Не успел я произнести эти слова, как из глубины зала донесся полный негодования голос. Слов было не разобрать, но сказано было достаточно громко, чтобы весь зал замолчал и прислушался. «Еще одно ограбление», — было первое, что пришло мне в голову. Но я тут же понял, что это всего лишь ссора. Из-за столика вскочила женщина лет тридцати, возмущенно глядя на своего собеседника.
— Нет! — пронзительно кричала она. — Я хочу других отношений! Понятно тебе? Других!
Она подхватила свои вещи, швырнула на стол салфетку и быстро вышла.
Мы с Чарлин смущенно смотрели друг на друга: ведь этот инцидент случился именно тогда, когда мы говорили о сидящих внизу. В конце концов Чарлин кивком указала на столик, за которым сидел оставшийся в одиночестве мужчина, и проговорила:
— Вот этот реальный мир и меняется.
— Но каким образом? — Я никак не мог прийти в себя.
— Преобразование начинается с Первого откровения, и, как утверждал священник, это откровение обнаруживается на первых порах бессознательно и выражается в поднимающемся откуда-то из глубины души нетерпении.
— Нетерпении?
— Да.
— И что же нам не терпится сделать?
— В этом-то все и дело! Поначалу трудно даже сказать — что. В Манускрипте говорится, что нам начинает открываться какой-то другой опыт… иногда случается так, что начинаешь чувствовать себя иначе, ощущаешь в жизни большую наполненность и вдохновение. Но мы не знаем, ни что собой представляют эти ощущения, ни как сохранить их. И когда это состояние проходит, остается лишь чувство неудовлетворенности, и кажется, что нет больше сил терпеть нашу жизнь во всей ее обыденности.
— Ты считаешь, что женщина, которая сейчас устроила скандал, разошлась так из-за этого нетерпения?
— Да. Она ничем не отличается от любого из нас. Мы все стремимся к более полной жизни и не хотим мириться с тем, что, как нам кажется, приводит нас в уныние. Именно эти не дающие людям покоя искания лежат в основе характерного для последних десятилетий типа поведения — «я прежде всего», проявление которого можно усмотреть в каждом — от банкира с Уолл-стрит до бандита из уличной шайки.
— А когда дело доходит до отношений с другими, — добавила Чарлин, буквально пронзая меня взглядом, — мы становимся такими требовательными, что делаем эти отношения почти невозможными.
При этих словах мне пришли на ум два моих последних увлечения. Они были поначалу захватывающими, но в течение года оба сошли на нет. Чарлин терпеливо ждала, пока я снова вспомню о ней.
— Так что же в действительности происходит с нашими любовными увлечениями? — поинтересовался я.
— Мы долго говорили об этом со священником. Он утверждает, что когда партнеры излишне требовательны друг к другу, когда каждый считает, что другой должен жить в его или ее мире и непременно принимать участие в облюбованной им или ею деятельности, то противостояние становится неизбежным.
Сказано было в самую точку. Мои последние увлечения действительно обернулись в конечном счете борьбой за главенствующую роль. Как в первом, так и во втором случае оказалось, что нас обоих не устраивает распорядок дня другого. Наши отношения разворачивались чересчур стремительно. У нас было слишком мало времени для того, чтобы вместе решить, что делать, куда ходить, какие цели ставить перед собой. В конце концов вопрос, кто будет верховодить, кто задаст тон всему, превратился для нас в неразрешимую проблему.
— Этим стремлением во что бы то ни стало контролировать друг друга, — продолжала Чарлин, — Манускрипт объясняет, почему нам так непросто подолгу оставаться с одним и тем же человеком.
— Ну и ничего особенно духовного я в этом не нахожу.
— Я ответила священнику точно так же. На это он мне сказал: «Запомни, пока мы можем проследить, что невзгоды общества порождаются в основном именно этими исканиями и нетерпением, — это всего лишь временные трудности, и они будут изжиты. В конце концов мы осознаем, чего страждем, в чем на самом деле заключается наполняющий жизнь новый опыт. Когда мы сможем объять его во всей полноте, мы и сподобимся Первого откровения».
В это время подоспел наш ужин, и мы на несколько минут прервали беседу. Официант разливал по бокалам вино, а мы снимали пробу с блюд, которые стояли перед каждым из нас. Перегнувшись через стол, чтобы взять у меня с тарелки кусочек семги, Чарлин наморщила нос и коротко рассмеялась. А мне подумалось: как с ней все-таки легко!
— Хорошо, — начал я, — так что же это за опыт, которого мы так страждем? В чем состоит Первое откровение?
Словно не зная, с чего начать, Чарлин заговорила не сразу.
— Это не так просто объяснить. Но, по словам священника, Первое откровение приходит тогда, когда мы начинаем понимать, что значат в нашей жизни случайные стечения обстоятельств.
Моя собеседница наклонилась ко мне ближе:
— У тебя никогда не возникало предчувствия или интуитивного предвидения того, что ты собирался сделать или какой путь хотел выбрать в жизни? Ты когда-нибудь задумывался — откуда это берется? Ведь потом, когда ты, почти забыв о своих прозрениях, увлекался совсем другим, с тобою неожиданно происходила необъяснимая встреча, или ты что-то вычитывал, или отправлялся как раз туда, где происходило именно то, что тебе привиделось?
— Так вот, — продолжала она, — этот священник не сомневается, что подобные стечения обстоятельств происходят все чаще, и при этом их последствия гораздо значительнее, чем можно было бы ожидать от чистой случайности. Начинает казаться, что по жизни нас ведет не поддающаяся объяснению сила. Вместе с этим опытом приходит ощущение таинственности, и мы начинаем испытывать необыкновенный жизненный подъем.
Священник говорит, что это и есть тот опыт, который нам иногда удается уловить на мгновение и который сегодня мы пытаемся сделать нашим постоянным спутником в жизни. С каждым днем все больше людей убеждаются в том, что это загадочное явление существует на самом деле, что в нем заложен определенный смысл и что за обыденностью жизни кроется что-то еще. Осознание этого и есть Первое откровение.
- Предыдущая
- 2/65
- Следующая