Его Высокоблагородие - Башибузук Александр - Страница 3

— Сейчас...

Покрутил в руках пистолет, немного поколебался и сунул его сзади за пояс, прикрыв жилетом. Потом вдел ноги в полуботинки и открыл дверь.

— Что случилось?..

Стоявший на пороге плотный кудрявый парень в затертой матросской форменке приветливо улыбнулся, а затем от души врезал обмотанной тряпкой трубой прямо мне по голове.

Несмотря на то, что удар пришелся слегка вскользь, я не устоял ногах и рухнул как подкошенный на пол. Голова отчаянно кружилась, сильно тошнило, но каким-то чудом остался в сознании.

— Шмонайте и вяжите этого ферта, — как сквозь туман доносились уверенные команды. — Каюту запереть, ключ сюда. Чтобы не было лишних базаров при дерибане. Живо, живо...

Меня быстро, но небрежно охлопали, потом туго стянули чем-то руки, после чего хриплый прокуренный голос негромко доложился:

— Готово, Мирон. Чистый аки младенец.

— Рыжий, вяжи его и в кают-компанию к остальным, — распорядился Мирон. — Лютый, Панас, Петруха, вы со мной. Будем брать Шмуклеровича с его лярвой. Да тише, тише, идиоты, не топайте как бегемоты...

— Подъем, морда буржуйская, — меня как пушинку за шиворот вздернули на ноги. — Ужо отольются тебе слезки рабочего класса. Похлебаешь ртом дерьма вдосталь...

Я благоразумно промолчал и, едва перебирая конечностями, побрел в направлении полученного в спину тычка. Морда буржуйская? Слезы рабочего класса? Как-то это неубедительно прозвучало. Переигрывает фраер, явно переигрывает. Тут дело пахнет банальным гоп-стопом. Но все равно, вот как это называется? И стоило огород городить с переносом в другую ипостась, чтобы тут же угробить обновленца руками негодующего пролетариата. Спасибо! От души благодарен. Сука, как чердак болит...

Через десяток шагов я наконец немного пришел в себя и немедленно грохнулся на пол, чтобы глянуть, кто выступает за конвоира. И чуть не заорал в голос, когда провалившийся в кальсоны пистолет ткнул меня стволом в мужские причиндалы.

— Чегой-то ты квелый какой-то... — в поле зрения появился весь бугрящийся мускулами коротышка с побитой оспой красной рожей и огненно-рыжими волосами. — А ну вставай, буржуйская морда! Вставай, говорю, иначе получишь пулю в башку... — Рыжий больно ткнул меня стволом револьвера в скулу. — Слышишь, что говорю?..

«Рамсы попутал, дырявый?! На кого клавиши щеришь, сявка?». — Внутри меня плеснулась дикая ярость.

Но тут же прошла. Не время и не место. Ничего, позже сочтемся.

— Уже-уже... — бочком, стараясь, чтобы пистолет не вывалился из штанов, я встал на ноги.

— То-то же! — довольно реготнул конвоир и еще раз пнул меня. — Шевели ходулями...

Через несколько шагов мы подошли к трапу, ведущему на верхнюю палубу. А возле него наткнулись на двух парней, в такой же матросской робе, как у остальных представителей «пролетариата», конвоирующих здоровенного и широкого как шкаф мужика в длинном сюртуке купеческого типа. Заросший курчавой бородищей словно медведь, мужик был мертвецки пьян, едва стоял на ногах и люто благоухал ядреной смесью одеколона, спиртного и копченой колбасы с чесноком. Бородач выглядел настолько забавно и безобидно, что ему даже не стали связывать руки.

— Геология это вам... ик... — едва ворочая языком и грозно тараща глаза из-под кустистых бровей, вещал он. — Это вам не хухры-мухры, а точная наука, епть! Неучи! А кто свидетельствует, что матушка Земля плоская — еретики! Гореть им в геенне огненной! Прости мя, Господи! Боже, ца-а-аря хра-а-ни!!! — закончив с «точной» наукой, затянул он и начал торжественно осенять всех крестными знамениями.

После некоторой заминки бородача все-таки протолкнули по трапу наверх, после чего, вместе со мной, наконец подвели к двустворчатой двери из красного дерева. Рядом стоял на посту длинный и нескладный, совсем юный матросик с какой-то архаичной фузеей у ноги.

— Ага. Еще два буржуя, — ломающимся баском довольно протянул он, большим ключом с замысловатой бородкой отпер амбарный замок и распутал цепь на ручках двери. — А ну заходи, пережитки прошлого. И тихо мне. Услышу хоть словечко, пущу пулю в лоб не задумываясь!

— Так их, Сява, так... — хохотнул рыжий и вслед за бородатым любителем геологии втолкнул меня в кают-компанию.

«Очередная “хата”, — грустно подумал я, остановившись за порогом. — М-да... и в новой жизни не смог избежать. Видать, судьба такая. Ну что, сидельцы, принимай заслуженного арестанта...»

Сидельцев в кают-компании оказалось ровно пятнадцать человек. Пятеро матросов разного возраста, шестой — пожилой мужик с сильно разбитым лицом и в форменной морской тужурке, еще один помоложе, в такой же, только, судя по рантам на рукавах, рангом пониже, и восьмой — носатый еврей с печальными как у Моисея глазами, в белой поварской куртке. Эти сидели в рядок на полу возле стены. Напротив расположилась закутанная в пуховую шаль очень важная с виду пышная матрона с пунцовым от злости брылястым лицом, а к ней прижимался козлобородый, сухонький мужичок в сюртуке и подштанниках. Рядом пристроился еще один дородный мужчина в шитом золотом бархатном халате, с расчесанной на пробор шикарной седой бородой. Завершали счет две девчушки, лет по пятнадцать возрастом, в ночных рубашках и хлюпающий носом мальчик вполовину младше. Эти жались, как цыплятки, к удивительно красивой даме с припухшими заплаканными глазами, одетой в роскошный пеньюар нежно-кремового цвета.

У всех, включая детей, были связаны руки.

Бородатый геолог купеческого вида, пьяно бормоча, примостил седалище там же, где стоял, подперев дверной косяк широченной спиной, и тут же захрапел, а я, немного поразмыслив, направился к повару, возле которого было немного свободного места. Кроме того, он показался мне самым вменяемым из всех. Толком не знаю почему, возможно из-за того, что взгляд носатого был не такой затравленный и потерянный, как у других. Хотя и полный вселенской печали.

— Приживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста, — кок сразу гостеприимно подвинулся. —Ай-ай, эти шлемазлы таки вам рассадили голову, штоб им жаба титьку давала. Ойц, пардоньте, ради бога, а я не представился. Самуил Эныкович Вейсман — кок, то есть повар, если по сухопутной терминологии. Вот уже двадцать пять лет как.

— Очень приятно... — буркнул я ему. Пытаться достать пистолет со связанными за спиной руками даже не стоило пробовать, поэтому я решил сначала немного прояснить ситуацию. — Слышь, Эныкович... а где это мы?

Ничуть не удивившись абсурдности вопроса, кок охотно и быстро доложился:

— Товаро-пассажирский пароход «Димитрий». Принадлежит или принадлежал, увы, не знаю, как правильней сейчас сказать, акционерному обществу «Шмуклерович и компания». Следовали в Константинополь, чтобы доставить туда всех здесь присутствующих достойных людей, еще нескольких пока отсутствующих, и самого владельца парохода, господина Шмуклеровича с супругой, чтоб ему пусто было.

— А я как сюда попал? — я осторожно пошевелил затекшими пальцами. — Уж извини, Эныкович, как по башке дали, все забыл.

— Вы прибыли вчера ночью на извозчике, — невозмутимо ответил еврей, — имели короткую беседу с хозяином этой лоханки, после чего для нас сразу нашелся уголь, а вы закрылись в каюте и больше не выходили. С рассветом мы ушли из порта на внешний рейд, где приняли на борт остальных. Это был еще тот гармидер. Дамы верещали, как моя покойная Сонечка, когда узнала, что я хожу к Сарочке. Как я понял, Шмуклер решил провернуть свой гешефт, взяв за круглую денежку вам попутчиков.

Кока вдруг перебил сухонький мужичок, испуганно жавшийся к дородной даме.

— Замолчите! — испуганно зашипел он, истерично тараща глаза. — Нас всех из-за вас убьют. Предупреждали же, чтобы молчали...

Но и он не договорил, потому что схлопотал локтем в бок от матроны, лязгнул зубами и жалобно заскулил, роняя слезы на палисандровый паркет.

— Казимир Карлович Малевич с супругой, Дорой Ипатьевной, — ничуть не смутившись, прокомментировал еврей. — Лучший адвокат в городе. Был. Если бы вы знали, как он вел процессы! Это песня, а не...