Санаторий «Сказка» (СИ) - "Олли Ver" - Страница 18

Она увидела меня первой, потому что была ко мне лицом. Её, полные ужаса, глаза, впились в меня. Она смотрела поверх его плеча, которое прижало её к стене одного из складов. Я, быстро оглядев землю вокруг себя, взяла первое, что попалось мне под руку из всей кучи мусора, что валялась под ногами – стеклянная бутылка, и медленно направилась к ним под его быстрое, торопливое дыхание и её всхлипы. Он так и не заметил меня, потому как был слишком занят тем, что стягивал с себя штаны. Я замахнулась и только когда бутылка, описывая дугу, стала опускаться вниз, рука моя дрогнула, побоявшись взять на себя грех – лишь благодаря этому я не прикончила парня. Бутылка с глухим звуком пришлась по затылку Молчуна. Тот замер, словно бы призадумался, осел, а затем свалился на землю, как куль дерьма, кем он, собственно, и был. Почему-то первой мыслью было разочарование – бутылка не разбилась эффектными брызгами осколков, как это показывают в фильмах. Она даже не треснула. Я аккуратно поставила её на пол, а потом подбежала к нему, присела на корточки, протянула руку и нащупала пульс на шее – сильный, ритмичный. Жить будет. Слава Богу. Мой взгляд скользнул на спущенные штаны, где под трусами готовый к использованию член уже начал терять форму, но все еще совершенно недвусмысленно говорил о его намерениях относительно девушки. Ну что ж, Максим, в отличие от тебя, твои прихвостни не брезгуют трахаться в грязных, вонючих подворотнях, как самые настоящие дворняги.

Девушка заплакала.

– Тихо! – рявкнула я, поднимая на нее глаза.

Она тут же закрыла рот одной рукой, а второй опустила вниз задранную юбку. Её трусики валялись на асфальте в шаге от нее. Я кивнула головой, указывая на них:

– Подбери.

Та быстро сделала, что было велено, пряча нижнее бельё в кармане.

И тут меня мгновенно осенила мысль, что из всей этой ситуации мы сможем извлечь пользу.

Максим смотрел, как, оставшийся в одних трусах Молчун медленно приходит в себя. Он сидел прямо на асфальте, не решаясь вставать, и лишь ощупывал затылок. Немного крови оставалось на его ладони, и он удивленно смотрел на неё, словно видел эту субстанцию впервые. На самом деле, соображал он туго потому, что пришел в себя лишь пару минут назад.

Херувимчик и Низкий тоже смотрели на Молчуна, но в отличие от Максима, на их лицах застыли глупые улыбки. Наконец, Низкий пробурчал:

– Похоже, брат, тебя собирались поиметь, – с этими словами он закатился в приступе хохота на пару с Херувимчиком, но тут же зашипел, поднося руку к разбитой губе. – Сука… – сквозь зубы прошипел он, все еще похихикивая.

Молчун обернулся, и под его взглядом полоумные друзья замолчали. Молчун перевел взгляд на Максима и долго всматривался в его лицо, пытаясь понять, о чем тот думает, и чем грозит ему, Молчуну, это затишье.

А думал Максим о том, что кучка болванов совсем расслабилась. Это плохо. Это очень плохо, даже здесь, в «Сказке». Теряешь бдительность – автоматически превращаешься из охотника в жертву. Что весьма наглядно доказывала картина, открывающаяся перед ним – Блоху (Низкого) хорошенько потрепал Псих, разбив ему губу и нос, под глазами уже начали наливаться синяки; Белку (Херувимчика) он хорошенько долбанул сам, и теперь у того надулась нижняя челюсть с левой стороны – тоже будет синяк; Егор сидел с разбитой башкой в одних трусах. Самому ему досталось не сильно – Псих вмазал ему по касательной, причем открытой ладонью, поэтому самым неприятным было то, что он сильно поцарапал его своими грязными ногтями. Надо будет поставить прививку от бешенства, столбняка, ну или что там еще.

А потом он подумал о ней. И так же, как и в первый раз, нутро свело приятной судорогой, которая спустилась вниз живота, превращаясь в возбуждение. Так же, как и тогда, когда он держал её за шею и прижимал к стене. Так же, как и тогда, когда он увидел её в первый раз. Только на этот раз к возбуждению примешивалась ненависть, вкус которой он знал наизусть, а потому звучало оно острее, ярче. Оно пульсировало и горело, заслоняя собой все. Все, да не все. Вожделение, страстное желание иметь эту женщину, вплеталось в ненависть, превращая такое знакомое, такое привычное чувство во что-то совершенно новое. Во что-то, с чем Максим не был знаком. Он не знал, что так бывает – не знал, что можно хотеть и ненавидеть одновременно. Он прекрасно знал эти эмоции по отдельности – алая ненависть и ультрамариновое вожделение. Но никогда до этого они не соединялись, смешивались внутри него. Никогда до этого он не видел, как вплетаются друг в друга разные эмоции, превращаясь во что-то принципиально новое – искрящийся, сверкающий, фиолетовый. Он ни разу в жизни не ощущал фиолетового. Он просто не знал, что с ним делать – как подчинять, как управлять, как использовать в своих целях. Пальцы вспомнили её тело. Максим закрыл глаза, пытаясь отогнать воспоминания о тепле её кожи, рельефе и запахе, о тембре её голоса, и стиснул зубы – сейчас не время и не место. Пошла вот из моей головы!

– Ладно, поднимайся, – сказал Максим тихо. Он еще раз окинул взглядом свору обленившихся и зажравшихся дворняг. Раньше они были неуловимыми в прямом смысле этих слов – Блоху невозможно было догнать, Белку – схватить, даже если ты в шаге от него. Егор всегда был медлительным и долго раскачивался, но уж если разгонялся…

– Макс, давай пустим по следу Тузика и Машку. Они быстро их… – прервал его мысли Блоха, но тут же закрыл рот, потому Максим рявкнул, срывая на нем свою злость:

– Они уже никого не найдут! – он вцепился в него взглядом, понимая – еще одно тупое предложение с его стороны, и он доведет его нос до состояния каши. – Ты не понимаешь, зачем она его раздела? У неё теперь его запах, и по запаху псы её уже не найдут, – тут он снизил голос до ядовитого шипения. – Если этой твари хватило ума выбросить свою одежду, то собаки не только не найдут её, но и пойдут по ложному следу.

Повисло молчание, в течение которого расслабленные и обдолбанные лица начали приобретать некое осмысленное выражение. И только Егор, будучи слишком внимательным для своих лет и единственным трезвым из всех, внимательно глядя на старшего брата, сказал:

– У них, Макс. У них, а не у неё.

Максим посмотрел на Егора. Егор заметил. Егор – не дурак, в отличие от этих болванов. Егор что-то понял, что-то увидел, но пока еще и сам не осознал, что. Потому что и сам Максим этого еще не понял.

Я внимательно наблюдала за тем, как четверо молодых парней, которые еще не могут самостоятельно купить сигареты в приличном магазине, обсуждают мою жизнь. Таня лежала у меня под боком так тихо, словно заснула. Я прекрасно слышала все, кроме последней фразы, потому что, даже находясь всего в нескольких десятках метров от них, невозможно расслышать шепот.

Мы залегли на дно. Точнее на крышу. А если еще точнее – на дно под крышей.

Здание склада, к стене которого и припечатал Таню Молчун, было оборудовано какой-то сложной системой чердачной перегородки – под самым потолком проходила сеть переходов и небольших ниш, которые спускались к самому полу лестницами в четырех местах – по лестнице на каждый угол. Не знаю, для чего это нужно, но я, недолго думая, забралась туда сразу же, как только мы с Таней переоделись. На мне теперь была тонкая ветровка из приятной ткани, застегнутая под самый подбородок. Мой же свитер валялся на полу склада на самом видном месте. Не знаю, поможет ли это, но мне казалось, что вещь, брошенная у всех на виду, собьет ищеек с толка и заставит думать о ней, как о следе ложном. Джинсы все еще были на мне, хотя толстовка была мне настолько велика, что спокойно сошла бы за платье. Молчун – довольно высокий. А вот Таню мы переодели полностью – сняли с нее обтягивающие юбку и блузку (выбрасывать не стали) и одели её в темно-синее «поло», джинсы, которые пришлось подворачивать трижды и даже носки с кроссовками. Это был очень спорный момент, потому как сложно было решить, что же лучше – туфли на десятисантиметровом каблуке или кроссовки на шесть размеров больше. Выбор пал на кроссовки, в которые мы запихали пресловутые юбку и блузку. Теперь они не сваливались с ноги, но по-прежнему были слишком велики. Один туфель она держала в руках. Второй мы выбросили так далеко от нашего склада, насколько смогли. Это я настояла на том, чтобы она несла его с собой – никогда не знаешь, где тебе пригодится острый, тонкий каблук. Как сказал Максим, раздевая меня – для выживания у тебя уже есть все, что тебе нужно. Будем беречь то, что у нас есть, надеясь, что мелкий засранец не обманул меня хотя бы здесь.