Искаженное время (СИ) - "Deacon" - Страница 103

«После костюма от «Бриони» вот это??» - подумал Эрик, двумя пальцами поднимая с пола брошенную тряпку. «Серьезно??? Да я во время войны одевался в миллиард раз лучше».

Внутреннему гневу Эрика не было предела. Он даже порадовался, что никто из его спутников не увидит его в таком позорном обличье. Вот уж поржали бы до хрипоты.

Фостера привели в главный зал, где ночью Имандес был занят тем, что лечил изуродованные спины господ. По всему полу были разбросаны окровавленные ткани для перевязки, а так же темные бордовые пятна темнели на камнях и в расщелинах.

- Надо вымыть до блеска, - произнес раб, указав на ведро, наполненное водой, и тряпку, особо не отличавшуюся от наряда Эрика.

«Приехали...», - на лице Фостера все-таки отразилось то, что он думал по поводу уборки. Полы он не мыл с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, поэтому такое возвращение в прошлое не слишком улыбалось ему.

Внезапно тело раба изменилось, и перед Эриком предстал Имандес.

- Если я найду на полу хоть одно пятнышко, я отрежу тебе два пальца на левой руке.

«Ты смотри, как бы я тебе что-то не отрезал, старый хер», - подумал Эрик, но сам немедленно поклонился с самым кротким видом.

- На всё ваша воля, хозяин, - с трепетом произнес он. Безобразные губы оракула искривились в довольной улыбке, и напротив Фостера вновь оказался тот самый испуганный раб. Мысленно выругавшись отборным русским матом, которым Эрик владел без акцента, он приблизился к ведру, обмакнул в воде тряпку и принялся за уборку.

«Лесков бы наверняка каких-нибудь рабов запряг», - с долей зависти подумал Фостер. Ему хотелось верить, что его спутникам приходится еще хуже. Может, Дима сейчас тоже вовсю орудует шваброй – вот было бы весело. От этой мысли Эрику даже несколько полегчало. Он почти закончил работу, когда в комнату вошла девица, которая назвала Фостера вчера ничтожеством. Сегодня она выглядела не как рабыня: длинное белое платье, золотое напыление на коже, сильно подведенные черным глаза. В руке она держала чашу с вином. Чертовски красивая женщина, и явно она была здесь хозяйкой. Она медленно прошлась по помещению, внимательно рассматривая Эрика, словно диковинного жука.

- А ты постарался... Удивительно чисто, – внезапно произнесла она. – Я вот что хотела у тебя спросить: моя подруга Нефертари явилась вчера в мой дом лечить раны, непонятно откуда взявшиеся на ее спине. Не знаешь, что это могло быть?

Эрик молча продолжал домывать пол. Он не собирался терять свои пальцы или уши только потому, что этой стерве не терпится с кем-то почесать языком. Вот только дамочке молчание раба явно не понравилось.

- Госпожа задала тебе вопрос! – крикнула она. – Ты обязан отвечать мне!

«Чувствую, большая часть этих рабов изуродована из-за тебя. А тебе всё мало, сука?» - думал Эрик. Но вид его оставался настолько кротким, что женщина расхохоталась. В ее карих глазах даже промелькнуло поддельное сочувствие.

- Бедный мальчик, ему запретили разговаривать. Наверное, это тяжело?

«С такой дурой, как ты, не очень...», - мысленно огрызнулся Эрик.

- А если я скажу Имандесу, что ты трогал меня, как думаешь, что он с тобой сделает? Ты очень красивый раб. Не настолько, как твои белокурые друзья, но...

С этими словами женщина направилась к Эрику, и Фостер немедленно отступил на несколько шагов.

- Имандеса сейчас нет. Мы можем развлечься. Я даже могу замолвить за тебя словечко перед супругом, если ты мне понравишься.

«За остальных ты, видимо, тоже уже замолвила...» - впервые Эрик оказался в такой ситуации. Он не знал, что ему делать и как отвязаться от этой безумной стервы. Эта женщина прекрасно знала, что с ним произойдет, когда Имандес узнает, что он сказал ей хоть одно слово. Пусть и нецензурное. Египтянка смотрела на него, ядовито улыбаясь, после чего медленно перевернула чашу с вином, выплескивая содержимое на только что вымытый пол.

- А тут грязно... – мурлыкнула она. – Мой еще!

С этими словами девица направилась прочь. Эрик едва ли не скрежетал зубами. Его глаза окрасились в медный от плохо скрываемой ярости. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. В этот миг он дал себе слово, что сделает все, чтобы эта девочка больше не улыбалась...

Дмитрий смог заснуть лишь под утро. Несмотря на хорошую комнату, удобную постель и приятную прохладу, пришедшую в город после захода солнца, это не принесло Лескову спокойствия. Все его мысли были заняты тем, что его ждет в этом доме. Безумное существо, ставшее Диме «хозяином», поражало своей жестокостью, но мысль о том, что Лескову самому пришлось сделать с первым же попавшимся рабом, невольно ставило между ним и оракулом знак равно.

Как и Рейвену, ему дали возможность отоспаться, и когда Дима проснулся, у его постели на коленях стояла девушка с подносом, уставленном едой.

- Великий воин должен позавтракать и немедленно отправляться в храм вместе с господином, - еле слышно произнесла она. – Вода для омывания подана для вас.

Дмитрий проследил за ее жестом и заметил в углу внушительных размеров кувшин с водой. Возможности ополоснуться мужчина обрадовался даже больше, чем еде. Но затем его взгляд вновь остановился на девушке. Как долго она здесь находится? И почему до сих пор не поставила поднос, несмотря на его тяжесть?

- Ты, наверняка, голодная. Ешь, здесь на четверых хватит, - произнес он.

- Вещь здесь для того, чтобы помочь великому воину. И исполнить все его желания, - последние слова девушка произнесла, чуть понизив голос.

- Поешь и уходи, - повторил Лесков. От этих слов рабыня вздрогнула, как от удара. Посуда жалобно зазвенела на подносе, и она испуганно посмотрела, не разбила ли чего.

- Если в том воля воина, вещь уйдет. Но Великий будет недоволен, что его вещь не пришлась по вкусу воину и оказалась бесполезна. Вещь будет наказана за свою никчемность.

«Вот тебе на...» - подумал Дмитрий. Тогда он приблизился к девушке и, взяв ее за подбородок, посмотрел в глаза, после чего рабыня поставила поднос и жадно набросилась на еду. Несколько секунд Лесков смотрел на это жалкое, замученное создание, а затем начал умываться. Ментоловая жвачка - хоть и хреновый заменитель зубной пасты, но во рту хотя бы появился приятный привкус. Приведя себя в порядок и на ходу доев яблоко, Лесков поманил девушку к себе и спросил:

- Куда дальше?

Дальше была пирамида. Она вырастала прямо из песка, огромная, словно колонна, подпирающая небо. Верхушка, украшенная золотом, сияла на солнце и невольно слепила глаза. У входа красовался огромный каменный Сфинкс, раза в два превосходящий размерами того, который красуется на всех туристических открытках 21-го века.

Эмафион восседал в паланкине, который на своих плечах несли четверо рабов. Лесков шел следом за ними, откровенно изнемогая от жары. Тонкая белая рубашка буквально липла к телу от пота, на лбу выступила испарина, а во рту пересохло. Жару Лесков с трудом переносил, поэтому ценил прохладное лето Петербурга. Здесь же ему казалось, что он записался на экскурсию в преисподнюю.

У входа в пирамиду, рабы опустились на колени, и Дмитрию пришлось подать Эмафиону руку, чтобы тот спустился. Несмотря на то, что оракул был слеп, он удивительно хорошо ориентировался в пространстве. Он уверенно направился к пирамиде, вытянув вперед свою изуродованную струпьями ладонь. Затем старик что-то прошамкал своим беззубым ртом, и в пирамиде появился черный проем. Навстречу Эмафиону вышли шестеро жрецов, облаченных в длинные черные одежды. Руки они прятали в широких рукавах своих мантий, чем-то напоминая католических монахов.

- Она ждет меня? Вы послали ей раба, чтобы он доложил ей о моем визите? – спросил оракул, пожирая жрецов невидящим взглядом.

- Да, Великий.

- Как она повела себя?

- Как всегда, Великий...

- Мне не нравится слово «всегда». Оно воняет постоянством, - с этими словами Эмафион направился вглубь пирамиды, и Дмитрий последовал за ним. Заметив, как смотрят на него жрецы, русский почувствовал, что ему становится не по себе. Почему-то его не покидало странное ощущение, что в их глазах он – не больше, чем скотина, которую ведут на убой, однако в их взгляде читалась откровенная жалость. Так смотрели на обреченных или тяжело больных, которые догадываются о своей участи, но еще не согласились с ней.