Грустный день смеха
(Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич - Страница 21

— И я с вами! — вскочил Малыш.

— Разомнусь и я, — поднялся Дылда.

Лишь Рыжий остался сидеть у костра.

Не успели мы отойти, как послышался топот. Нас догонял Рыжий. Он тащил обмотанную тряпками каску.

— А как же супчик? — спросил он.

— Не надо. Спасибо, — вежливо поблагодарил я, удивленный такой нежной заботой.

— Требуете? Папина конфетка вкуснее?

— Почему же… Просто не хочется.

— А вы все же поешьте!

Рыжий опрокинул на меня каску. Остатки супа он аккуратно выплеснул на Вада. В тот же момент мой брат кинулся ему под ноги. Я схватил Рыжего за «шкирку». Но тот и не думал убегать.

— Бей! Бей! Паршивый Нерон! — закричал он.

Я не стал себя долго упрашивать. Рыжий стоял, как пень. Когда не получаешь сдачи, драться неинтересно.

Проклиная ненормального, мы стали счищать с себя суп.

Но тут Рыжий схватил земляной ком.

— Может, земличкой припудрить?

Ком угодил мне в грудь. Теперь возмутился даже Дылда.

— Ты что делаешь, псих? — закричал он.

— Я им еще не так! Нероны паршивые! Чтобы больше не приходили сюда! Дерьмо всякое будет ходить!

Вад схватил камень, но я не дал ему размахнуться.

— Не надо. Он тронулся. Пойдем помоемся на речку.

— Эсэсовцы! Черные эсэсовцы! — кричал нам вслед Рыжий. Он имел в виду мою черную ремесленную форму.

Мы тщательно постирали «эсэсовскую» форму, но было ясно, что ей настал конец.

— Прибьет, — сказал Вад, оглядев меня.

— Пошли на горох. Семь бед — один ответ.

Я надеялся, что родители уже спят и расправа будет отложена до утра. Но окна нашего дома были ярко освещены.

Я взобрался на завалинку и заглянул в окно. Отец сидел за столом и смеялся. Рядом с ним была мать. Она тоже смеялась. А напротив них сидел незнакомый человек со странным лицом, словно составленным из кусочков, как лоскутное одеяло, и рассказывал что-то, наверно, очень смешное, потому что ему удалось рассмешить даже отца. На столе лежало и стояло много всякой всячины, даже настоящая колбаса.

— Ну, чего там? — дернул снизу меня Вад.

Я помог ему подняться. Мой брат проглотил слюну.

— Пошли, — сказал он. — Будь что будет…

— Вот они! — сказал отец.

— Ах! — ахнула мать.

Я именно так все и представлял себе.

— Вот, полюбуйся, — сказал отец, обращаясь к человеку с лицом, похожим на лоскутное одеяло. — Сегодня продал свои золотые часы, одел их, а к вечеру — посмотри.

Гость, видно, был веселым человеком, но даже его наш вид привел в уныние.

— Да, — сказал он, разглядывая нас. — Ен киш нредом, река Хунцы.

Последняя фраза не была немецкой. Скорее итальянской.

— Друзья отделали?

— Ага…

— Ну, идите, будем знакомиться. Авес Чивонави.

— Вы итальянец?

— Ух, какие шустрые! С ходу определяют.

— Это дядя Сева, — сказала мать и засмеялась. — Он любит говорить наоборот.

Мне стало стыдно, что я попался на такую простую штуку.

— Сева Иванович, — перевел я медленно «Авес Чивонави».

— Совершенно точно. Кичтёл.

— Лётчик.

— Цедолом, — похвалил Авес Чивонави. — Тнанетйел асапаз.

Получилось у него это сразу.

— Ну, хватит, — сказала мать. — А то головы поломают. Они и так у них…

— Умники?

— Еще какие.

— Что вы понимаете под словом «умники»? — не удержался я.

— Грамотный, — подмигнул дядя Сева зеленым глазом.

— Запоем читает, — поддакнула мать.

Отец задвигался.

— Зато косу в руки взять не умеет.

— Анищвоцтозеб, — засмеялся дядя Сева. — Теперь научится. А такой змей, чтоб полететь можно, сделаешь?

— Нет…

— Эх вы, трюфели. Ну, завтра научу. А сейчас налетай на стол.

И дядя Сева вернулся к своим веселым воспоминаниям о том, как он пришел домой с войны, а жена его не пускает на порог — не признает. «Гражданин, что вам нужно?» — спрашивает она дядю Севу.

А дело в том, что на Авеса Чивонави три раза приходили похоронки, потому что он три раза сгорал в своем самолете. Похоронку пошлют, а тут оказывается, что на обгорелый скелет еще можно натянуть чужую кожу или пришить какую-нибудь чужую часть тела. Дядя Сева три раза полностью сменял свой внешний облик и в конце концов сам себя перестал узнавать.

Потом Авес Чивонави стал показывать нам свое тело. Оно все состояло из отдельных кусочков разного цвета и формы. Когда мать увидела тело брата, она сильно расстроилась и даже заплакала и сказала, что эта «змея» нарочно не признала своего мужа, так как побоялась принять увечного. Слово «увечный» очень не понравилось Авесу Чивонави, и он стал говорить, что никакой он не увечный, и попытался даже вскочить на стул, но не вскочил, а лишь разбил стакан. В общем, все стали кричать, смеяться, плакать одновременно, и мы с Вадом удрали на улицу, очень довольные таким исходом.

Мы сели на бревно так, чтобы ветер дул в сторону Рекса, и стали есть колбасу. Партизанская овчарка забеспокоилась, рванула цепью.

— Дай, дай, — сказала она угрожающе.

— Выкуси, — ответил Вад.

Он откусил маленький кусочек и бросил его специально с недокидом. Но Рекс не кинулся, что сделала бы обычная дворняжка, а лишь презрительно отвернулся.

Вад огорчился.

— Ну и гадкий пес, — сказал он. — Давай его отравим.

— Он за него знаешь что сделает?..

— Лучше бы Авес был нашим отцом. Правда, сильный парень?

— Ничего.

— Змея завтра научит делать.

— Ага. Прилетит на минное поле. Пацаны поумирают.

— Слушай, а давай вместе с ним фрица откопаем.

— Может продать.

— Не продаст.

— Пистолет ведь.

— Ну и что? Постреляем немного и сдадим в милицию.

— Цирф? — раздалось у нас за спиной. — Да еще с пистолетом? — Дядя Авес присел рядом на бревно. — И вы его еще не откопали? Эх вы, трюфели.

— Там глубоко, — сказал Вад.

— Ну сколько? Метр? Два? Мы для самолетов укрытия знаешь какие рыли? Река Хунцы!

Как-то так получилось, что мы все рассказали Авесу Чивонави. Другой взрослый обязательно махнул бы на эту слишком сомнительную историю рукой или просто посмеялся, но дядя Авес воспринял ее серьезно. Он загорелся немедленно идти раскапывать могилу.

— Только, чур, трюфели, никому ни слова. Поклянемся.

Мы положили руки одну на другую и поклялись. Вот это дядя!

Как ни осторожно мы искали лопату, фонарь, но мать сразу почуяла неладное.

— Куда это вы? — забеспокоилась она.

— Уникыдуказ урог.

— Отвечай по-нормальному! Голова уже трещит от твоей тарабарщины.

— За червяками. Ялд икбыр.

— Тьфу! — плюнула ласково мать. — Каким был шалавым, таким и остался.

Пока отец доливал в рассохшуюся бочку воды, мы потихоньку выскользнули на улицу. До могилы фрица было километра два. По самым достоверным сведениям, немец был похоронен на развилке лесных дорог. Там был насыпан холм и стоял деревянный крест.

Днем по дорогам ходили и ездили. Раскапывать могилу можно было лишь ночью или рано утром. Многие пацаны начинали было рыть, да не хватало духу. Но теперь с нами был настоящий летчик. Считай, пистолет и фонарик у нас в кармане!

По дороге у нас вышел небольшой спор. Сдавать пистолет в милицию или нет? Авес Чивонави сказал, что сначала мы должны поохотиться на ворон, так как вороны большое лакомство. Потом он стал рассказывать про пистолеты. По словам дяди Авеса, в его руках побывало около сотни немецких пистолетов, и все это оказалось дерьмом. Самые лучшие пистолеты — американские. Среди них есть такие, что стреляешь в одну сторону, а пуля летит в другую. Однажды дядя Авес обманул таким образом немцев. Как-то его захватили в плен. Дядя сделал вид, что кончает самоубийством, и направил пистолет себе в грудь. Но так как пистолет стрелял наоборот, то Авес Чивонави перестрелял всех фашистов и был таков.

Бывалый летчик рассказал еще несколько подобных историй и окончательно понравился нам. Детство младшего брата матери оказалось не менее интересным, чем у нас. Например, он гонялся за орангутангами, которые, сбежали из зоопарка. Дядя так увлекся, рассказывая об орангутангах, что чуть не свалился в могилу фрица, которая была уже немного откопана.